Последнее лето. Все мы родом из дворов, подворотен и 90-х

– Всё пучком! – заверил его я. – Дома не держим.

– Эт как? – не понял Жека.

– Долго объяснять! – прервал его Леха, который и сам-то был не в курсе, но алкогольная тематика последние десять-пятнадцать минут, пока мы катились вниз по одной из крутых и узких улочек, носивших фамилию некоего революционера, что у нас считалась едва ли не ругательством, Лехе изрядно надоело. Он хотел завести песню о реперах, музыке и, возможно, о бабах.

– А пожрать взяли? – вдруг задал неприличный вопрос Жека. Как-то у нас закусывать было не принято. Максимум вода из-под колонки. И всё. А тут такое – пожрать!

– Ты эт чего? – удивился Леха.

– Я с утра ничего не жрал, – объяснял долговязый и несколько выглядевший усталым Жека. – Как бы не случилось такого, как в школе, когда…

Этот случай был известен всем и вызывал каждый раз неудержимый смех. В тот раз Жека принял с товарищами за школой по две соточки чего-то подозрительного, принял наспех, ибо спешил. Закусил зеленым яблочком на голодный желудок и тут же отправился в ту же самую школу, откуда на полчасика с товарищами и сбежал. В актовом зале, где собралась едва ли не вся наша громадная школа, шло некое действо, что само по себе было для нас большим культурным событием. КВН или что-то в этом роде. Не важно. А важно то, что всей – всей школе! – запомнился не КВН! Запомнился Жека!!! Он явился все с теми же своими товарищами, примостился на свободное место рядом с Лехой в первом ряду и уснул. И было все ничего – его посапывание, пускай и в первом ряду, не особо кого-то беспокоило – разве что учителей, что мотали себе на ус и делали записи в блокнотики – не более, если бы тепло, уют и те самые две соточки на голодный желудок да яблочко, не попросились наружу. Естественно, попросились и тут же, не отходя выбрались. Под соответствующие звуки, прямо на пол перед сценой и к «огромной радости» участников культурного мероприятия. Мероприятие, не скажу, что было сорвано, но Жеку вынесли, зал орал, а Лехе – что оказался его ближайшим другом, и не столько по степени дружбы, сколько «потому что под руку попался», под улюлюканье зала была вручена тряпка и ведро… Естественно, после этого Леха жутко злился на Жеку. Злился, выговаривал, бубнел, но нужно было знать Жеку, чтобы понять – он то может и сожалеет, но вот причину Лехиных возмущений, собственно, не понимает и не разделяет: «Это всё яблочки!» – ссылался Жека и не кривил душою, именно так он считал и в том был уверен.

– Так пожрать брали? – не унимался Жека.

Как оказалось, о такой мелочи, как закуска, ни кто и думать не стал. Даже сам Жека. «А нахрена, собственно?!»

– Ничего, сейчас найдем! – уверил нас Леха и нам пришлось сменить маршрут, оминая центр с его «ударенной на всю голову транспортной развязкой», и двигаясь через железнодорожный вокзал, мимо частного сектора и доживающего свои последние времена пивзавода.

– А мы куда идем то? – вновь поинтересовался Жека.

– На лодочную станцию, – пояснил я.

– Нахрена?

– Так надо, – пояснил я. – Там поймешь…

– Только я в воду не полезу! – тут же предупредил на всяк случай нас Жека.

Но, собственно, в воду лезть и не требовалось. Просто лодочная станция, так же и большая часть города, придя в запустение ещё при Союзе, а сейчас и того хуже – обветшав и износившись, давно не функционировала. Старые остовы лодок, груды металлолома и прочего мусора лежали там горами, но, что самое главное, лежали в сторонке, в некотором отдалении от вьющейся вдоль река с одной стороны и громадного мелового холма, на котором и стоял наш город, с иной. Именно такое уютное и заброшенно место нам и требовалось, чтобы неспешно распить то, что было мною припрятано при довольно неоднозначных обстоятельствах прямо под кустом у обочины той самой улочки.

– В воду и не надо. – заверил Жеку я.

Наш спуск занял какое-то время, потом долгая дуга вдоль поросшей камышом речушки Купянки, что можно было бы перепрыгнуть в присяде, но её закопали и облицевали бетоном в свое время так, словом, нам пришлось тащиться до раздолбанного моста, далее по рельсам и шпалам до вокзала, а оттуда, восхищаясь великолепием некогда кругового подъезда к вокзалу, ныне все больше уходившего в болото и порастающего камышом, к тем самым домикам за покосившимися заборчиками и далее…

– Пришли, – пояснил Леха. Почему-то шепотом. – Полезли. – и он указал на яблоню, что своей кроной давно перевалилась через штакетник.

Со стороны улицы на дереве не было ни одной целой веточки, ни единого не пострадавшего листочка, ничего живого – видимо, часто здесь прохаживались веселые компании, срезая путь домой, со стороны больнички или парка.

– Полезли, – и Леха достаточно проворно, невзирая даже на свои габариты, вскочил на штакетник.

Зеленые яблоки, зеленые абрикосы, зеленое все – вплоть до щавеля. Всё это не доживало и своей первой декады, съедаемой нами или пацанами помладше. Сложно поверить – но нельзя было пойти просто в магазин и купить там хоть что-то приличное из овощей или фруктов. Их там просто не было. В лучшем случае перегной из моркови или капусты. Случалось, старушки выносили припасы прошлого года, но трата денег на такую штуку, как яблоки была попросту немыслима!! Вырастут через пару месяцев. Вот тогда… А пока, авитаминоз, молодые растущие организмы, и хана всему зеленому, что может быть съедено. Хана до такого состояния, что на бедной яблоньке одновременно могло сидеть до десятка нас, выискивая последние, размером с горошину, завязавшиеся яблочки.

Примерно в это же время, а то и попозже, когда шла шпанка и черешня, жутко страдали сады и деревья в частном секторе. Потому не было ничего удивительного ни в сноровке лазить по заборам и деревьям не только Лехи, но и нас, ни в том, что это дерево являло собой экспонат многочисленного насилия над собой.

Взобравшись на яблоньку, мы осознали, что бывали у неё не первыми и осталось нам совсем немного. Ну, с десятка три мелких, не сформированных, зеленых и жутко кислых яблочек, что тут же стали пополнять собой наши карманы и пазухи.

– А ну я вам сейчас! – вдруг прозвучало несколько в сторонке и тут же заставило нас сменить крадущиеся движения на более откровенные. На нас несся дедуля и чем-то помахивал в руке.

«Лопата!» – мелькнуло у меня в голове.

– У него ружье, е…! – прокричал Жека и тут же оказался на земле.

«Ружье?» – мелькнуло у меня в голове и почему-то сейчас же захотелось узнать, чем оно заряжено – дробью или солью. Хотя, признаться честно, ни то, ни иное как-то отведать не хотелось.

– Валим! – проорал Леха и подпрыгнул на ветке так, что та дала крен, потом затрещали и вместе с Лехой рухнула вниз. Путь отступления верхом для нас оказался отрезанным – это была та самая ветка, что… Но размышлять было некогда. Прыгнув едва ли не на голову Лехи, откатившись с ним в сторону, мы тут же вскочили и побежали. Леха летел первый и я уж ни как не ожидал от него такой прыти.

– Нахрен! – заорал он и с этим криком вынес на тот же хрен секцию прогнившего забора. Штакетник рухнул в пыль да грязь и открыл нам путь к отступлению. Не к бегству. Нет! К отступлению, так как мы были героями и парнями хоть куда, какое уж тут бегство – отступление и смена диспозиции.

– А вот я вам сейчас! – осерчал дедуля и, видимо вскинул ружье.

– Ложись! – проорал бежавший последним Жека и тут же догнав, повалил нас наземь.

Не знаю, стрелял ли старик или нет, за шумом падения в пыль я как-то того не расслышал, но Жека утверждал, что выстрел был. Леха вновь поносил Жеку на чем свет стоит, но последней все так же недоумевал: «Чего это он? Я же всех спас!»

Как-то убравшись подальше от старика, сломанной яблони и изувеченного забора, мы вышли на старинный спуск, что бы ему быть неладным, и проклиная все на свете, взяли обязательство на восхождение по этой мощеной отвесной скале, размытой дождями, разбитой временем и частично разворованной на бутовый камень и заросшей едва ли не вековыми деревьями с обоих сторон. Что не говори – исторический центр города, однако. Правда, нам от этой истории было как-то не очень…

И как-то претерпев лишения восхождения по этому спуску (и чего его называют спуском, когда это натуральный подъем?!) мы тут же перенеслись совсем в иную эпоху – «местный палац лордов», ни дать, ни взять – совковое админздание с площадью, памятником вождю и любителю детей, как утверждается, – всему тому, что так недавно нами было отринуто и что всем нам уже набило такую оскомину, что даже Жека скривился, проходя мимо чахлых розочек на клумбах по поросшим травой в стыках кладки бетонных квадратов площади.

– Прошлой зимой ему на грудь табличку повесили – куплю рубли! – повторил в который раз историю Жека. Мы с Лехой улыбнулись, вспоминая любительские фото этого плаката, сделанные мною по случаю. Плакат, говорят, провисел едва ли не с неделю, с мольбой взирая в окна горисполкома у которого, видимо, не было не только рублей, но и купонов, а потом и гривни.

– Да, было дело… – произнес я, бросая взор на недостроенный дом пионеров, панораму Сахзавода, пост пожарных под голубыми ёлочками сразу за памятником вождю мирового пролетариата и метя в тот самый спуск, что перерастал в меловую дорогу вдоль реки с небольшими домиками вдоль, сгоревшим магазином класса сельмаг, и частыми ответвлениями троп и дорожек в сторону реки. Вот так – сначала восхождение, потом спуск. Нам, по ходу, пора было давать медали за альпинизм, – или что там у них за такое дают. Другое дело, если бы мы пошли по «старому» маршруту, через центр. Но тогда не было бы яблочек, да и там, в центре, у самой церкви, какой-то на всю голову стукнутый проектант свел под неимоверными углами сразу несколько дорог да улочек, не дав возможности пешеходам найти способ их относительно безопасно преодолевать.

– Тут! – указал я на пожухлый куст не то шиповника, не то волчих ягод, прижавшийся к самой обочине дороги из мела. Такой же припорошенный белой пылью, как и все вокруг.

– Где? – не понял Жека.

– Тут! – повторил я и полез за куст.

Кто бы мог подумать, что именно здесь, в этой чахлой травке – а какая могла вырасти на почве из мела? – за кустом, который пора бы было давно и выкорчевать, где ежечасно проходила, должно быть, не один десяток пар ног, скрывается величайшее чудо из чудес – поллитровая банка самогона, завернутая в старенький местами порванный пакетик.

– Вот! – вынул я банку и настроение у пацанов тут же улучшилось. Жека загорелся, а Лехины горящие глаза не могли дождаться, когда же?…

– На станцию! – уже настаивал Жека, имея виду, естественно, лодочную…

***

– Ветал рассказывал, – разливал из баночки по пластиковым стаканчикам Леха – стаканчики нашлись в кармане у Жеки, смятые, истерзанные, но пока что ещё не дающие течь. – Во время игры в карты рассказывал, – жидкость лилась ровной струей, ударяясь о дно стаканчиков, слегка даже пенясь от обилия примесей, наполняя наши емкости. – Он на днях тёлу притащил домой. Стремную, что его жизнь! – не отрывал взгляд от жидкости Леха. – Правда что она стремная он понял только утром, когда проспался. А то был пьян, что, говорит, его деваха сама до его же дома и дотащила. Он там в лифту упал, по ступенькам полз, – мы все представляли с каким задором и воодушевлением все это рассказывал Ветал и нам уже становилось смешно. – Затащила она его, значит дамой, и дала… – Жека едва с прогнившего борта развалившейся лодки не рухнул вниз, заливаясь смехом.

– Затащила и дала! – ржал он.

– Ну да! – смеялся сдержанно и Леха. Он всегда был более менее сдержан в проявлении своих эмоций, что ни сколько не умаляло все иные его достоинства. – Затащила, уложила, раздела и отдалась, – пояснял он. – Так глаголет великий бабник Ветал. – тут и я прыснул, представив как об этом рассказывал Виталя.

– И что? – протянул руку к стакану Жека.

– А утром проснулся, глаза протер, кошек изо рта выгнал…

– Каких кошек? – не понял Жека.