Последнее лето. Все мы родом из дворов, подворотен и 90-х

У Жека по прозвищу Пача, уши гнулись во все стороны. Бывало, ради развлечения присутствующих, он их скручивал в трубочки и кривил настолько смешные рожи, что все тут же валились от смеху с ног.

Не знаю, было ли это что-то врожденное, но он утверждал, что сие является следствием занятий борьбой в детстве и тому подобное. Рассказывал, как его, ещё малого пацана, хотели даже отдать в спорт интернат по вольной или греко-римской борьбе, но что-то там не сложилось или отец не дал согласия. Вот так и остался Жека с поломанными ушами и своим веселым нравом.

По большему счету, Жека по прозвищу Пачик был быстрее весельчаком и шоуменом, чем бойцом или борцом. Особенно вырисовывались его способности в состоянии хорошего поддатия, видимо, когда последние тормоза уходили прочь, но, случалось, и на трезвую голову его бывало «несло».

– Давай! Давай! – подбадривал его Леха сидя на лавочке и обнимая свой старенький и вечно жующий кассеты магнитофончик «Протон». – Негры не так танцуют! – резюмировал он.

– Это индийские танцы! – кричал Жека и приплясывал под музыку, льющуюся из «Протона». – Эту кассету мне один индус подарил, – добавлял он и плясал дальше, забавляя не только прохожих, но и тех, кто в этот миг по какой-то причине решил выглянуть во двор нашего двора.

– Все равно негры лучше пляшут! – задорил его Леха, любитель репа и всего, что с тем связано.

– Нигеры так петь не умеют, – отвечал ему Жека по прозвищу Пачик и продолжал изображать некие па, явно скопированные им из индийских фильмов.

– Ты чё? – откуда-то из-под черемухи вынырнул Дроня. – Опять пьяный? – он был прямолинеен, невысок ростом и чрезвычайно вспыльчив.

– Вот так, взял и весь кайф обломал!! – остановился Пачик на половине движения, постоял так долю секунды и занял нормальное свое – вертикальное положение. Дроня вызывающе взирал на рослого Жеку с высоты своего небольшого роста, то есть с Жекиного пояса.

– Не, не пьяный, кажись, – заметил он своим прищуром. – А чё вы тут расселись? – поинтересовался он.

И правда, чего это мы тут расселись? На дворе стоял прекрасный погожий летний день. Солнце уже пекло нещадно. Всяк, кто в своем уме – спешил либо скрыться на речке, либо убраться подальше в тень. И только мы, с магнитофоном под мышкой у Лехи, оценивали актерское мастерство Жеки и попутно смеялись над его манерой это демонстрировать. Надеюсь, со стороны не казалось, что в нашем смехе сквозит некая злость, скорее просто веселье, тем более, что Жека всеми своими усилиями и тем, что сейчас у него происходило в голове, давал нам массу поводов.

– Чё расселись то? – повторил свой вопрос Дроня. – Айда к Шурику!

Шурик, он же Саня, был нашим другом с самых тех пор, как мы все перебрались в только что построенный дом и жил он в квартире ровно подо мной.

У Сани был отчим, а у отчима велосипед «Украина». Взаимоотношения в этом треугольнике напоминали латиноамериканский сериал, полный эмоций и недоразумений. Пользоваться велосипедом Сане дозволялось, но вот велик постоянно ломался. Ломался так часто и так не к стати, что всяк раз Саня неимоверно расстраивался, а отчим жутко сердился и его ор был слышен даже у нас в квартире. Сам же Санин отчим был человеком, что говорится, «всё в дом», «домовитым» и необоснованная порча имущества его всяк раз жутко расстраивала.

– А у него дома кто есть? – поинтересовался Пачик.

– Не… – ответил Дроня.

– А к нему можно? – совсем не риторический вопрос, так как совсем недавно Саня умудрился на той же самой «Украине» переломить стальную раму – рама треснула в том месте, где и переломиться вообще не могла бы – Саня пытался как-то изолентой скрыть этот момент, вставив в раму предварительно струганую палку. И по первых ему это даже удалось. Но ровно до того момента, как отчим взял этот велик и решил проехаться на дачу, естественно сразу же рухнув с переломленной рамы у самого подъезда. Сане жутко досталось, он был лишен едва ли не всего, мозг его, должно быть, забился подальше в уголок черепной коробки, и отстроился от ора китайской стеной, но самым страшным для Сани было то обстоятельство, что несмотря на его совершеннолетие, его, как пацана, посадили дома и запретили покидать квартиру на протяжении недели. Так что сей вопрос был отнюдь не риторическим.

– А тебе не пофиг? – расставил точки над и Дроня. Ему лично было даже более чем пофиг.

Саня нас встретил своим извечным спокойствием и тут же впустил всех к себе.

– Привет! – поприветствовал он всех нас и тут же перенаправил к себе в комнату, так как остальные комнаты были для него закрыты. Причем физически – на замок. Доступное же пространство сводилось к кухне, коридору, раздельному санузлу и, собственно, его комнате. В комнате висел громадный ковер, стоял комод, а окно было вечно открытым, впуская вместе с воздухом ещё и уличную пыль, а вечером комарье да мошек.

– Прикольный у тебя вид! – сразу же подскочил к окну Дроня. Саня не разделял его мнения – первый этаж, буйная листав плодовых деревьев закрывала вся справа и слева, оставляя лишь просвет напротив окна. И всё. Не то что, скажем, вид с пятого этажа. Но Саня промолчал.

– Чем занят? – поинтересовался Жека и по тут же забегавшим глазам Сани понял, что тот вновь нарушил какое-то правило отчима.

– Ни чем… – ответил Саня.

– Не гунди! – толкнул его в грудь Дроня. Саня попятился от неожиданности. А потом в ответ толкнул и Дроню. Последний отлетел на метр назад и грохнулся на Санину кровать.

– Ах ты так! – взвился Дроня и схватив первое что попало под руку – настольную лампу, шутя и играя, решил нанести легкие увечья Сане. Саня не сплоховал, отобрал у Дрони лампу, а мы как-то успокоили самого агрессивного друга, благо, Дроня был столь же отходчив, как и вспыльчив.

– Чё пожрать у тебя есть? – поинтересовался тут же он. – И сигарету давай сюда!

За перекурами, печеньем с чаем и салом с луком у нас прошло что-то около часа. Саня рассказывал о своих лишениях и бедствия в отношениях с отчимом. Распалялся, когда речь заходила о велосипеде. Утверждал, что это сам отчим перегружает велик мешками и ведрами, когда возвращается с дачи. А то, что велосипед потом ломается уже в руках Сани – это следствие. Износ металла и непруха, так сказать.

– Точняк! – согласился с ним Дроня. – Был бы у меня такой отчим, я бы его уже давно застрелил бы! – проглотил он кусок сала и закусил луком.

– Он ружья в стальном шкафу на балконе держит, – вдруг выдал Саня.

– Ружье? – вскочил Дроня. – Покаж!!!

– У него охотничье и мелкашка, – пояснил Саня. – Только все это в шкафу, в стальном, на балконе, – почему-то извинялся он.

– Не гони! – прервал его Дроня. – Давай сюда ружье! У тебя что, ключей нет?

Оказалось, что у Сани были ключи. И от запертых комнат, где стоял телик, который он в тихую смотрел во время отсутствия отчима и матери, и от второй комнаты, и даже от балкона. И, более того, даже от стального сейфа с оружием! Всё у него было. И благо, что отчим о том ничего не ведал, иначе Сашке потом бы не просто не поздоровилось, а вообще, я даже не представляю, что тот бы с Саней сделал.

– А ну дай сюда! – едва не вырвал с руками у Сани воздушку Дроня. Сейф растворил нам свои просторы и оказался заполнен теми самыми двумя ружьями – охотничьей вертикальной двустволкой и воздушкой с переламывающимся стволом, из подобного которому мы в свое время постреливали свинцовыми пульками в тире.

– Ты куда? – не понял Саня Дроне.

– Тут тесно! – прокричал тот пронесшись вихрем через все отпертые тайной связкой ключей Сани двери и когда мы его уже догнали, то сидел у окна, переламывал ствол и что-то шептал себе под нос.

– Пульки давай! – прокричал он Сане.

Саня пулек не взял, да и вовсе хотел тут же вернуть ружье назад – мало ли, отчим сейчас вернется, мы все в окно выпрыгнем – первый этаж все же, – а он останется споличными на месте преступления, да ещё и с воздушкой в руках. Нет! Такого он вовсе не хотел.

– Отдай! – схватил он ружье у Дрони. Но Дроня был тертым калачом, тут же пнул Саню в коленко и пригрозил врезать ещё и прикладом.

– Понял?! – Дроня делал ударение на букву «я», как то, по его мнению, проделывали только крутые пацаны. – Понял? – повторил он уже потише, созерцая над мучениями Сани, валявшегося у его ног и державшегося за свою коленку. – Пульки тащи! – легко толкнул носком кроссовки Дроня. – Пульки давай!

Принесенные с балкона (из сейфа) свинцовые болванки, прозванные нами пульками, Саня вынимал из коробки, как величайшую ценность, вполне обоснованно предполагая, что все они давно пересчитаны и учтены его дотошным и пунктуальным отчимом.

– Да чё ты там телишься?! – толкнул Саню прикладом Дроня. – Давай сюда! – и выгреб из коробки едва ли не жменю свинцовых пулек.

– Щас мы, – переломал он ствол, загнал туда одну из пулек и хлопнул воздушкой назад, приводя её в боевую готовность. – Залегли все, – скомандовал он и сам тут же присел у открытого окна.

– Ты по кошкам? – поинтересовался Пачик. Но сам по первой же команде засел спиной к окну и сейчас жевал найденную у Сани на кухни булку.

– Нет! – гордо ответил Дроня.

– По людям, что ли? – удивился Леха.

– По фашистам! – с давлением в голосе надсадно прошипел Дроня выискивая цель.

– По каким фашистам? – не понимал Саня. Винтовка и отчим уж очень сильно напрягали его сознание.

– По самым натуральным! – вновь прошипел Дроня, прикладываясь щекой к воздушке. – По самым натуральным… – шептал он.

– А где они?