Шабашник

На самом деле Дмитрий Валентинович не умел готовить ничего, а роллы и пиццу не умел готовить тем более. Он умел наводить тень на плетень, любил философствовать об отвлечённых понятиях: морочил самому себе голову, самодурствовал и считал, что умеет вести дело и с умом экономить. Кафе в соцсетях он продвигал сам и делал это плохо. Он нанимал по сходной цене каких-то сертифицированных специалистов по рекламным технологиям, платил им деньги за продвижение и они не выполняли своей работы. Он покупал за полцены старое оборудование, которое портило продукты и ломалось и тогда приходилось покупать запчасти, платить за починку мастеру, считать упущенную за время простоя выгоду, и наконец покупать другое оборудование: новое и надёжное. Дмитрий Витальевич, обходя правила франшизы, вводил в меню блюда, которых никто не хотел: например, куриные наггетсы за два месяца не заказал никто, но купленные по дешёвке пачки с этой продукцией занимали треть морозильника и стремительно приближались к концу срока реализации.

Делая меню к новым блюдам, он крал из интернета чужие фотографии, которые не отражали действительности – например, из «веганской» шаурмы отчётливо торчали куски жареной говядины. Когда повара указали ему на этот промах, он сказал, что огляделся и решил, что это грибы. Вообще же «это только на первое время и скоро будет профессиональная фотосессия с настоящим фотографом». Прошло два месяца, фотографа так и не появилось, но Дмитрий Валентинович раздобыл зеркальный фотоаппарат и притащил откуда-то несколько зонтов с белой матовой подкладкой, штативы и восьмиугольную лампу на треноге. Он вызвал поваров на два часа раньше обычного и принялся сам делать фотографии наггетсов, шаурмы, чизкейков и салатов с фирменными соусами. Надо сказать, что «фирменные» соусы он покупал по акции в соседнем универмаге. Фотографировал он долго и старательно: раскладывал вокруг тарелок ананасы, рамбутаны, джекфрут, маракуйю, перцы чили, питахайю, фейхоа и личи, а свежие огурцы велел нарезать пластинками, завернул их в трубочки и посыпал сверху красной икрой. Фото получились безобразными.

Зато ему удалось сократить фонд заработной платы: сначала на кухне работало по два человека в смену и после должен был появиться третий человек на заготовки, а также мойщица-уборщица. Но вопреки закону расширения Вселенной, штат как-то сам собою сузился. Например, с открытия работал Максим – добродушный здоровяк, который до этого где-то служил, имел звание, но ушёл в принудительную отставку. Дмитрий Валентинович первоначально его брал на должность су-шефа, но так в ней и не утвердил, зато вычел из его зарплаты выдуманные недостачи по продуктам. Максим бушевал, обещал бог знает что со своим руководителем сделать, но в итоге уехал на какую-то вахту. Ему замену долго не могли найти – на собеседование приходили в основном маловменяемые личности. Потом Дмитрий Валентинович объявил, что у него из пиджака пропали деньги, значит, Маша, третий повар, – воровка. Маша вывернула карманы, вытряхнула сумочку и в слезах убежала. Ей замену уже никто не искал, а оставшиеся Варя и Аня справлялись с прежним объёмом работы и так. За прежнюю зарплату, без премий, бонусов и оплаты переработки. За те два часа утренней фотосессии он тоже не заплатил.

Так вот, теперь Варе звонил этот самый Дмитрий Валентинович с плохо скрываемыми слезами в голосе:

– Здравствуй, Варенька!

– Здравствуйте, Дмитрий Валентинович!

– Слушай, можешь выручить, а? Аня заболела, у неё что-то с животом – прямо на скорой увезли. Сможешь сегодня выйти, а? Оплачу, как полную смену, не думай!

Варвара улыбнулась, как сытая кошечка:

– Дмитрий Валентинович, извините, но никак не получится – я уже на автовокзале жду автобуса, чтоб ехать к родителям. Я ведь специально себе эти выходные просила…

– Но послушай, ведь некому работать! – воскликнул он, будто его прижали в тёмном месте к тёплой стенке и он наконец понял серьёзность своего положения. – Прямо без ножа ведь меня режете! Может, хоть на пару часов выйдешь, пока я подмену найду?

– Извините, вас совсем не слышно, что-то со связью! – Варя повесила трубку и включила режим полёта. Пусть думает, что «вне зоны доступа».

Ей было совсем не жалко бросать его на произвол судьбы. Дмитрий Валентинович был типичным представителем двух десятилетий перегнивания эпохи первоначального накопления капитала во что-то качественно иное. Того периода, когда бабочка вылупилась из кокона, но ещё не расправила крылья и выглядит каким-то неуклюжим, отталкивающим, жадным, глупым и мерзким существом, которое должно преодолеть.

Варвара давно подумывала искать другого места, но только настоящего и надёжного, чтоб не променять шило на мыло, потому что в других организациях, по слухам, творилось примерно это же самое. Месяц назад она разместила в интернете своё резюме – ей постоянно звонили из лохотронов и таких же шаражкиных контор, но серьёзных предложений не было. На случай, если такое предложение всё же будет, она по тихой грусти забрала с работы медицинскую книжку.

Нужно было предупредить родителей, что они с Кириллом не приедут. Ехать одной и признаваться в том, что она нашла себе на голову такого придурка, было стыдно. Она позвонила маме:

– Здравствуй!

– Привет! Уже едете?

– Слушай, у меня на работе аврал – Аня заболела, а подмениться некем. Может, мы потом заедем, на следующих выходных?

– Конечно, как хочешь…

Мама вздохнула, набирая побольше воздуха в лёгкие, чтобы скороговоркой выговорить:

– Тебе на работе миллионы что ли платят? Может, ты не роллы ляпаешь, а в медицинский пошла, как твоя бабушка, и от того, что тебя не будет на работе, погибнут десятки людей? Нет, вы только посмотрите на неё! Вступительные на дизайнера провалила и пошла работать поваром. Временно. Ага! Который уже год-то пошёл!? Ну, не поедят бездельники роллов – глядишь, не вымрут. А отец тебя уже полгода не видел. Полгода!

– Ну чего ты опять начинаешь? Всю жизнь теперь меня попрекать будешь?

– С весны ведь у нас не была, всё на работу пеняешь – то в отпуске кто, то заболел… Может, кредит у тебя, ипотека?

– Да нет мама, что ты. Не люблю я в долг брать.

– Тогда почему ты не можешь в свой выходной сама собой распорядиться?

– Да всё я могу, просто не хочу Аню подводить, – сказала Варя и тут же осеклась.

– Ну, Аня-то тебя подводить не стесняется, – вспомнила мама рассказы об Ане. – В тот раз ты за неё выходила, а потом обратку от неё месяц ждала. И ещё потом, когда та, другая истеричка «увольнялась», а ты неделю без выходных…

– Ну, всё же человек живой, да и сгоряча я тебе тогда нагородила…

– Живой человек, говоришь? – мама замолчала, как будто готовящийся к разбегу прыгун с шестом примеряется к препятствию. – Это у твоего оболтуса опять не слава богу, да? Пьяный опять? Где ты только откопала этого Кирилла, я всё понять-то не могу? Вот Витька-то какой парень был, чего ты тогда…

Пока мамина артиллерия била в молоко, Варя не принимала её слова близко к сердцу, но теперь, когда она попала в точку, в самый нерв, стало очень обидно:

– Что ты ко мне придираешься? Поругаться хочешь, да? Сказала, что не могу, значит, не могу! Сказала, что потом, значит, потом!

– Ох… Ну, хорошо, что ты, огненная такая? – голос матери стал нежным, как когда-то давным-давно в детстве. – Тогда будем вас потом ждать. И можешь без лодыря своего приезжать, не стесняйся. Его нам не больно-то надо!

Варя ничего не ответила, просто положила трубку.

Она вышла на балкон, на утеплённую лоджию с огромным светлым окном. Справа, через дорогу от дома, был виден следственный изолятор – серое здание с серым кирпичным забором, за которым иногда было видно одетых в серую униформу людей с автоматами и собаками. Справа огромными бочками с трубами, цистернами с антеннами и разномастными ангарами на пригорке громоздился пивзавод. Между пивзаводом и изолятором, под самыми окнами, стояли домики с самыми разными крышами: острыми, покатыми, плоскими. Некоторые крыши были покрыты черепицей, большинство укрылось профлистом, а иные оцинковкой. Встречался и шифер с рубероидом. Крыши были блестящими, бордовыми, зелёными: цвета мха, цвета листвы, цвета мяты. Были крыши цвета морской волны и цвета красного вина. Встречались и ржавые, а некоторые просто чёрные. Каждый месяц прибывало крыш сгоревших, провалившихся. Сразу за домиками была насыпь, на которой была железная дорога, по которой из Москвы ехали поезда в Ижевск, Екатеринбург и Пермь, в Новый Уренгой, Тюмень, Красноярск, Иркутск и Владивосток. Обратно в Москву из этих городов люди тоже ехали под окнами Варвары. За железнодорожной насыпью была промзона с гаражами, за промзоной ютились деревенские домики, а за домиками, уже почти на горизонте, виднелись такие же новостройки, вроде той, в которой жила Варя.

И так ей стало грустно, томительно тревожно от своей неприкаянной ненужности и бессильной тревоги от того, что перед ней всё такое разное, но при этом одинаковое. Что все её обманывают, никто её не любит и не жалеет. Она вспомнила дедовскую молитву: «Господи Иисус Христос, Никола-угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! Положи, боже, камушком, подними калачиком». Прочитав её, стало спокойнее и она поняла, что хочет горячего чаю.

Варвара включила электрочайник, а когда тот вскипел, заварила чёрный чай с бергамотом в фарфоровой кружке с крышечкой. Японцы считали, что если ты попал в беду, например, под проливной дождь, то нету смысла суетиться – вымокнешь до нитки в любом случае, но если пойдёшь спокойно, то хотя бы сохранишь достоинство. Что делать теперь, она не знала. Значит, буду пить чай и будь, что будет.

Прошло пять минут и душистый чай заварился. В дверь позвонили. На пороге стояла Юля – дружившая с Варей задумчивая девочка тринадцати лет. Надо сказать, что Юля своего имени не любила и обещала поменять его, как только получит паспорт. Требовала, чтобы её звали Светланой.

– Здравствуй, Варя! Ты сейчас не занята? – требовательно, без права на отказ, спросила Света.

– Нет, именно сегодня я более, чем свободна.

– Помнишь, ты обещала научить меня готовить роллы?

– Да, помню…

– Сможешь сейчас показать?

– Но у меня ни риса, ни продуктов.

– Я всё купила. И рис, и сыр, и рыбу, и огурцы… Скоро папа приедет, а я его даже не накормлю!

Папу Светланы звали Леонидом и он был мастер на все руки, всё умел: мог вбить в стену гвоздь, мог покрыть крышу рубероидом, мог вкопать столб для забора, мог пилить брёвна двуручной пилой, умел копать канавы и разбирать старые сараи. Чистил свечи зажигания у мопеда, выкладывал из кирпича угол гаража и этот гараж потом даже стоял и ничего с ним не делалось. Понимал в кладке срубов, но, главное, среди своих друзей и знакомых он считался большим специалистом заложить за воротник – благодаря этому навыку судьба однажды научила его подметать в обязательном порядке улицы: пьяный Лёня был буйный. Он был разнорабочим и, когда не мог найти работы в городе, ездил на вахты, с которых обычно ничего не привозил. Хорошо, что в семье всем заведовала его мать, бабушка Светы. Бабушка была женщиной авторитетной и влиятельной, но терпеливой: заботы о доме и воспитании внучки лежали на ней. К этому она относилось с напускной неохотой, но тайной гордостью.

– А нори у тебя есть?

– Да, целая пачка!

– Тогда всё в порядке! Ты когда готовить хочешь?

– Если можно, то лучше прямо сейчас – бабушка уехала к подруге, кухня в нашем распоряжении.

– Тогда пошли, чего зря время терять?

Варвара как была, в халате и сланцах, так и ушла. Они спустились на лифте на шестой этаж, вошли в квартиру, где жила Света и отправились на кухню.