Стокгольмский синдром

– Киотский протокол? Давно известно, что это обман ученых!

Старик удивился.

– Не знал это новое знание. Но я увидел и узнал, как в роде человеческом открывается чувство единения через слезы скорби от смерти и болезней тьмы людей в мертвом городе после вспышки адских невидимых лучей, предсказанных, как от звезды полынь. После разрушенных вавилонских башен – «небоскребов» в великом городе за океаном, или после взрывов в толпах людей по всей земле. Или во время форумов, олимпиад и других всенародных встреч. То были слезы воскресения единства одного с другим и каждого со всеми, изначально присущего человеку, слезы радостного открытия, что смертные в беде не одиноки.

– Грядет иная парадигма возрождения человечества! – немощно возгласил профессор.

Бородачи, плохо понимающие по-русски, подняли автоматы.

– Зачем базар? Снесем головы!

Мы затихли и стали смотреть телевизор. В стороне от толпы кричали крепкие ребята – патриоты с красными повязками на рукавах.

– Убирайтесь домой!

Это собралась демонстрация «Своих» с портретом Димы, он стал героем. Дима смотрел удивленно, не понимая.

Картинка на экране прервалась. Диктор с необычно серьезным лицом передавал, что идут напряженные переговоры. Террористы требуют немедленно вывести весь наш ограниченный контингент из их страны, не поддерживать приход к власти «правительства в изгнании».

Мы вздрогнули от внезапной грозной поступи ленинградской симфонии Шостаковича, на фоне ее мелькали картинки испуганных лиц и бессильно повисших на руках бледных тел под дулами автоматов террористов.

Саид удивился.

– Пугают! Как бы мы это делаем. Давно то было.

В высоких окнах сизо-золотистый туман, там серебрилась бурунами великая река, казались неподвижными белые кораблики. Инопланетная страна! Раздвигалась замурованная клетка, и мы уже вступали в иную парадигму возрождения человечества.

* * *

Под зарешеченными окнами появились плотные, как носороги, броневики, за ними военные с рупорами. Было ясно, что федералы не будут уступать.

Потный генерал с бабьим лицом, с кривыми кавалерийскими ножками, кричал в рупор поставленным командирским голосом:

– Предлагаем сдать оружие и выйти по одному к главному входу. Обещаем законный суд. С присяжными из вашей страны. И отдайте преступника, которого называют Стариком.

За стеной уже знали, где прячется наш Старик.

Саид кричал из окна:

– Не для того пришли, чтобы сдаться! Ходить раком в клетке – лучше пах-пах!

Генерал не мыслил решения проблемы вне должного. Жизнь он делил на государственное и личное, личное по привычке на втором плане.

Он был добряк по натуре, привязан к солдатам, любил семью. Но долгая служба в гарнизонах, тягота армейской молодости, хозяйственные вопросы сделали его жестким, закрыли для него все другое. Он окреп и стал получать удовольствие от уверенности, когда стал командиром – хозяином. Только раздражали новые веяния: солдатам дают отпуск на выходные, домой и к девицам, гальюны чистят нанятые фирмы, – как воспитывать стойкость к лишениям?

А теперь уверенности не было – она придет, когда бандитов «поведут раком», пусть и на пожизненное. Если враг не сдается…Трудность была одна: какое принять решение? Разные болтуны долдонят о спасении заложников, не зная, как. Нет у них стержня, легко продадут. Заложников он старался представить чем-то абстрактным, нельзя допускать боли за людей, и лихорадочно решал вопрос о возможных процентах потерь среди них. Страшная логика! Но уменьшение процентов спасало его карьеру. Только в крайних ситуациях резко видно, как страшно решение. Выхода не было.

На крик генерала пронзила страхом автоматная очередь, отлегло – поверх голов.

Взял рупор хорошо одетый депутат.

– Ваш бунт не имеет никакого смысла. Объясните ваши условия. Ваша страна уже уходит из зоны терроризма, из страны-изгоя. Мы собираемся отвести наш ограниченный контингент. Боремся против экономических санкций. Не ломитесь в открытую дверь.

Из-за окна Саид закричал:

– А почему не отвели? Все вы ласково обещаете, а ничего нет. Давай быстро, а? Не понимаешь, чего хотим?

Он был уверен в правоте его рода, всего племени братьев-единоверцев, узнавших свою силу в мире, и это дело правое перед чужой силой, которая не пощадит.

7

В штабе освобождения заложников была критическая тишина. Никто не мог взять на себя ответственность. Ждали высоких чинов.

Прибывшие политики и генералы вникали в ситуацию. Лучший выход – давно накатан. Они привыкли на угрозу действовать адекватно, не задумываясь о том, что их представления о другой стороне могут быть самыми поверхностными, и это предопределяло адекватность ответа. Не приходило в голову ничего, кроме привычных приемов захвата и необязательных уступок террористам.

Особых споров не было – все понимали, что будет штурм. Но как уничтожить бандитов, сохранив жизнь наибольшему числу заложников?

– Нужны свежие идеи! – поразила всех журналистка, в шапке мелко завитых рыжих волос. – Предлагаю себя в обмен на заложников.

– К мужикам? Знаете, что с вами сделают?

В штабе послышались смешки.

Горбоносый депутат-горец пытался спорить.

– Почему сразу уничтожить? Откуда у вас готовая мысль – убить? И у них готовая мысль – погибнуть. Может быть, никого не убивать?

– Государство не может быть унижено.

Генерал не понимал колебаний, когда все ясно. Это была ясность, которую он усвоил еще со школы, с ее скудной программой, засевшей навсегда.

– Кто сказал? – спорил горбоносый. – Я тоже предлагаю себя в обмен на заложников.

На него смотрели как на чужого.

Наконец, дождались звонка из Аппарата Президента. Голос президента был четким, и становилось удивительно ясно, что делать, хотя он не давал четкой команды. Он долго расспрашивал об обстановке – не доверял ни одному донесению. И мысленно оценивал огромные силовые возможности, готовые перейти в действие.

Президент представлял терроризм как слитые в одно, неприятные для него, огульные насильственные действия, не разделенные на конкретные течения: борьбу за свободу, получение идеологических, материальных и географических преимуществ, демонстрации против политики правительства. Таково смещение представлений во власти.

Когда-то он был обычным ребенком из интеллигентской семьи, везунчиком, закончил юридический институт, случайное знакомство с видным политиком вознесло его до президентского трона. Удивительная возможность стать всесильным, всеобщая почтительная покорность сделала его сначала неестественным, и в силу маленького роста гордо выпрямленным, как Муссолини. Иногда приходили шальные мысли: страшно отвечать за страну, когда сверху никого нет – отца, на которого можно положиться. А вдруг где-то зашевелится, и все пойдет в разнос, надежное место подо мной зашатается, не дай бог, повесят за ноги… Но быстро освоился, прошел этап, когда находил простой выход из таких ситуаций: несколько снайперов, и – дело в шляпе. Почему-то проблемы только разрастались.

Но здесь особый случай. Джамаат горцев – это кирпичик в геополитическом равновесии стран, и если его тронуть, то начнет рушиться, как карточный домик, весь неустойчивый мир. В случае неудачи дырка в мусульманском мире заполнится не нами. А с нарушением мирового баланса сил недалеко и до серьезной катастрофы.

Не хотелось идти на крайние меры, чреватые международным скандалом, – тем более, в воздухе новые веяния политкорректности.

Помолчав, он сказал:

– Решайте на месте. О решении доложите.