Амарант. История жеребенка

– Женщины, – сочувственно произнёс Конеед, пикируя на сосновую ветку над головами Марика и Кая.

– Да уж, – Марик поёжился. Ему хотелось сена, но подойти близко к Спарте он не решался. – С Пашкой всё как-то проще было.

– Да, одноглазый был друг что надо, – блаженно сказал Кай, погружаясь в воспоминания о битве попон.

– Пашка? – между ними неожиданно возникла Спарта. – Ты сказал, Пашка? Одноглазый? Гепард? – она требовательно переводила взгляд с Марика на Кая.

– Да! – Кай с вызовом посмотрел на неё.

– Гнедой такой… Красавчик и не хвастун! – она вдруг смутилась и захихикала.

Кай с Мариком вытаращились на Спарту, растерявшись от смены её настроения. Конеед завозился на ветке, устраиваясь так, чтобы было удобнее смотреть. Сверху посыпались шишки, пожелтевшие иголки и кусочки коры.

– Гнедой, – подтвердил Кай, стряхивая иголки с морды. – Мы полгода жили в одной конюшне, а потом нас увезли сюда. А он тоже куда-то уехал. В начале лета, получается, – быстро прикинул в уме Кай.

– Да, – Спарта тихо кивнула. – Мы с ним и познакомились в начале лета. Гуляли вместе в табуне, на выпасе… Мы были самыми младшими там, ну и… подружились.

– Ого! – радостно воскликнул Кай. – Ну, и как он сейчас?

– Не знаю, – Спарта опустила голову. – Несколько дней назад его увезли в другую конюшню. А потом меня привезли сюда, – она обвела взглядом лесную просеку с левадами.

– Пашка говорил, что мы ещё встретимся, – аккуратно вставил Марик.

– Да, он и мне это сказал. Но вдруг он ошибся? – Спарта недоверчиво поглядела на него из-под огненно-рыжей чёлки.

– Нет, – свесился с ветки Конеед. – Пашка никогда не ошибается.

– Какой у вас странный Конеед, – подняла глаза Спарта. – Страшный и не страшный одновременно.

Похрустывая сеном, Марик принялся рассказывать о том, как нашёл Конееда у оврага. Спарта слушала, вяло раскидывая травинки. Конеед, покачиваясь на ветке, мрачно отдирал от шерсти сосновую смолу. Марик говорил, но его не оставляло чувство, что мысли Спарты где-то далеко. Когда он закончил, Спарта подняла голову.

– А правда ведь, Пашка очень благородный? – спросила она, глядя на Марика.

Тот поперхнулся сеном.

– Мнэ-э-э… – растерявшись, протянул он и заозирался в поиске ответа. – Да, наверное… Благородный. Но разве это важно?

– Нет, – Спарта едва слышно вздохнула. – Нет, разумеется, это ничуточки для меня не важно.

Марик помялся на месте, испытывая ужасную неловкость. Он уже собрался было прогуляться к Маэстро и Гармо, как его окликнул Кай, пристально всматривавшийся в могучие корни громадного, потерявшего почти всю листву дуба.

– Марик! – сипло прошептал он. – Марик, погляди, кто это?

Между корней, деловито собирая жёлуди, расхаживал пушистый серый шарик с острыми ушками и блестящими глазками на вытянутой мордочке. Набрав полную горсть, он принялся аккуратно рассовывать их за щёки. Шерсть легко колыхалась при каждом его движении, и даже издалека было заметно, что она мягкая, как пух.

– Я видел их, – прошептал в ответ Марик, не понимая, почему шепчет. – Они плавают на земляных островках по речкам.

Спарта втиснулась между Каем и Мариком:

– Никогда таких не встречала!

– Конечно! – Конеед со стоном отодрал от себя последний кусок смолы, лишившись при этом изрядного клока шерсти. – Это всепогодный бурунчик! Большую часть жизни бурунчики проводят на своих плавучих островках и редко выходят на берег.

– А почему всепогодный?

– Потому что погода зависит от настроения бурунчиков. Перемены несложно почувствовать – каждый умеет предсказывать погоду. Кроме людей, конечно. А бурунчики умеют не только предсказывать, но и влиять на неё.

Бурунчик, пошарив под жухлым дубовым листом, поднял жёлудь, оглянулся и увидел лошадей. Конеед слетел со своей ветки и опустился на землю.

– Согреваюсь теплом, теплом солнца, рождённого в твоей душе, душе, – церемонно проговорил бурунчик, кланяясь Конееду. Затем поднял глаза на изумлённых лошадей. – Согреваюсь и  добротой, добротой, находящейся в ваших сердцах, сердцах, – вымолвил он, склонив круглую, с острыми ушками голову.

Троица неуклюже поклонилась в ответ. Марик украдкой попытался оттереть о ногу забрызганное грязью лицо.

– Ты ушёл далеко от реки, – Конеед подобрал жёлудь и протянул его бурунчику. Тот благодарно кивнул и, широко раскрыв рот, положил его за щёку.

– Мы остановились собрать еды, еды в дорогу. Скоро реки скуёт лёд, и они застынут, застынут. Нам надо спешить, спешить, в пути не будет времени на остановки.

Марик заметил, что бурунчик говорит чисто и складно, будто его рот вовсе не набит множеством желудей.

– А куда вы плывёте? – спросил Кай.

– Возвращаемся на юг, юг. Каждую зиму, как птицы, птицы, – бурунчик с сожалением посмотрел на гроздь рябины, висевшую над его головой. Тоненькое деревце почти полностью облетело и теперь зябко подрагивало в тени могучей ели. Конеед быстро поднялся в воздух и мгновенье спустя протянул бурунчику веточку красных ягод.

– А сейчас вы живёте на берегу или на своих островках? – поинтересовался Марик, которому не давал покоя этот вопрос.

– На берегу, берегу, – оживлённо затараторил бурунчик. – Видели бы вы, какой уютный домик, домик я себе построил! Стены, стены сплёл из жёстких стеблей рогоза, укрыл сверху кленовыми листьями, листьями, насыпал на пол иголок лиственницы и взбил мягкую постель из камышового пуха, пуха…

Откуда-то из-за деревьев налетел ветер, срывая осеннее золото с берёз, швырнул листья вниз и с сухим шорохом покатил по земле. Конеед поймал крошечный смерч и заворожённо смотрел, как тот кружит сухие еловые иглы и шелуху от шишек меж его ладоней.

– Прошу прощения, прощения, – смутился бурунчик. – Я всегда волнуюсь, волнуюсь, когда говорю о доме.

Ветер стих, будто его оборвали.

– Наши домики тесно ютятся меж корней, корней и старых, поваленных стволов, стволов, – продолжал, сияя, бурунчик. – Днём мы ищем жёлуди и ягоды, ягоды, а вечером, свернувшись клубочками в камышовом пухе, слушаем протяжные песни наших друзей, друзей. Они такие, такие милые, трогательные, беззащитные, беззащитные, – бурунчик восторженно прижал лапки к груди. – А сейчас им так тяжело, тяжело. Бедняжки совсем не выносят холода, поэтому мы подогреваем жильё, жильё, чтобы они не впадали в спячку, спячку и радовали нас своим тоненьким пением.

Марик представил себе крошечных пташек, порхающих над серыми шалашиками, и улыбнулся.

– Приходите к нам в гости, гости, – проговорил бурунчик и с надеждой обвёл всю компанию взглядом.

Ветер, яростно взвыв, налетел с новой силой. Часть неба заволокло тучами, и по затылкам лошадей застучал крупный град, подсвечиваемый выглядывавшим в прореху между облаками солнцем.

– Мне совсем нельзя волноваться, волноваться! – всплеснул руками бурунчик, безуспешно пытаясь укрыться от града под дубовым листком. Вцепившись в лист обеими лапками и подняв его над головой, он бросился к лошадям и нервно забегал между их ногами.

– Надо, надо успокоиться, – чуть не плакал он. – Мне совершенно необходимо успокоиться, успокоиться…

Град прекратился, но лишь затем, чтобы на землю в ту же секунду обрушились мутные ледяные потоки дождя. Бурунчик бросил свой лист и обречённо сел на него, закрыв мордочку лапками. Ливень стих, будто его оборвали. Кай, отфыркиваясь, принялся жадно глотать ртом воздух. Конеед брезгливо отряхивался. Марик потряс головой – в ушах шумело. Бурунчик осторожно выглянул из-за ладоней и, облегчённо вздохнув, поднялся с земли.

– Простите, простите, – жалобно пролепетал он, оглядывая мокрых жеребят. – Я ещё никогда, никогда не приглашал в гости лошадей.