Патриоты

Так миновал день за днём. Внешне они были похожими: расстрелы, приказы, стоны, слёзы. Но для Марии каждый такой день был особенным и по-своему незабываемым. Всё чаще по городу распространялись слухи о том, что появились листовки с обращением к жителям города, в которых призывали не покоряться врагу и верить в победу. Листовки – это работа Марии. Она за одну ночь расклеивала с товарищами их бесчисленное количество. Однажды такую листовку нашли даже в кармане старосты, предателя украинского народа, которого так ненавидели жители города» [16].

Из письменных воспоминаний Кобзарь Марии Васильевны (15.04.1985):

«Я знала Александра Кондратьевича Бут ещё до войны, он работал бухгалтером в Госбанке. А когда город был оккупирован немецко-фашистскими войсками, я часто бывала на квартире Царенко Павла Павловича и туда к нему приходил Бут А. К. Бут Саша и Павел Царенко часто уходили на задание. У них была связь с Цокуром А. И Тонконог Л. С., но что они делали, мы не знали. А потом однажды Саша Бут провожал меня домой. Он тогда сказал мне, что он вместе с Павликом совершил диверсию в 1942 году в январе месяце. Тогда много автомашин с военным грузом двигались на восток. Они остановились на передышку, а Саша и Павлик спустили с баков бензин и сняли много запчастей. Кроме этой диверсии Саша Бут ещё уничтожал телеграфные провода и телефонные связи. Квартира Царенко П. П. была тогда на ул. Рабочей, дом №2» [17].

Из письменных воспоминаний матери Лисовиковой (в девичестве – Сухой) Дарьи Порфирьевны о подпольной работе своего сына Владимира Лисовикова:

«Мой сын, Лисовиков Владимир Зиновьевич, родился в г. Новомосковске, в Решкутянской школе, где я работала учительницей, 25 декабря 1925 года.

В те далёкие двадцатые годы мы были первыми красными учителями, после окончания Новомосковского педагогического техникума я работала в нём с 1925 по 1930 годы, была депутатом сельсовета, организатором женского совета, бесплатно вела ликбез.

Володя ещё в 6 лет хорошо читал, считал. Четвёртый класс он закончил на отлично. Учителя, преподающие в старших классах, гордились им, потому что в школе по математике не было ему равных.

Когда в 1941 году началась война, Володе было только пятнадцать лет. У Володи было очень много друзей, с которыми он вместе вступил в подпольную комсомольскую организацию.

Это Гриша Батурин, Зина и Коля Белые, Иван Кутовой, Коля Колесник и другие. Организатором этой подпольной организации был Никита Головко.

Мне, хоть и матери, не всё дано было знать, но я кое-что узнала об их деятельности. Володя с друзьями писал от руки листовки, узнавал места расположения фашистских объектов. И все эти данные они передавали партизанам.

Коммунистов, не успевших выехать из оккупированного Новомосковска, Володя с друзьями через плавни переправлял в лес – главу Сельского Совета тов. Цитлёнка, заведующего ГОРОНО, Воронько и других. Уже позже, я случайно встретила партизанку из села Вольное, знающую Володю как связиста, потому как Володя часто передавал партизанам, которые были в лесу, ценные сообщения о городе.

Очень тяжкие это были годы, особенно для молодёжи. Медленно тянулись дни страшной оккупации, дни, наполненные постоянной тревогой за уже семнадцатилетнего сына, у которого уже были свои секреты, свои тайны.

Часто Володя куда-то пропадал из дома, а затем что-то приносил с собой, скрывая это от меня.

Радостью и тревогой за сына-борца наполнялось моё материнское сердце.

Вспоминается один такой случай. Однажды фашисты вдруг застали юношей возле своих машин. Ребята решили помочь нашим партизанам и начали выводить из строя немецкий транспорт.

К счастью всё обошлось хорошо, мальчики успели убежать. Подозрение упало на сына, потому что он там работал. Чтобы он не попал к немцам, его надо было прятать. Пришлось одеть Володю в женскую одежду и вести по городу к друзьям. В это время по дороге навстречу шли двое гитлеровцев. Они стали приставать к «девочке».

В первое мгновение я от страха не могла вымолвить ни единого слова, а потом я толкнула сына, чтобы шёл, а сама сказала немцам, что мы идём от доктора, ей (ему) зуб вырвали, поэтому она (он) и молчит. Немецкий язык я знала хорошо, учила в техникуме. Немцы куда-то торопились, потому как быстро от нас отстали и пошли дальше» [18].

Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны:

«В годы жестокой войны с фашистскими захватчиками была на временно оккупированной территории г. Новомосковска. То, что было пережито, трудно описать. Ведь это голод, холод, страх и страх. Перед началом учебного 1941-42 гг. вызвали в гороно, предложили собирать учеников и работать. Недолго пришлось работать. Директор школы Чалый заскочил в школу и сказал: «Спасайтесь все, кто как может – немцы в городе».

Когда я добралась до своей квартиры, вещи были разграблены (замок отбит). Злоба и ненависть загорелись во мне. С самого начала войны, с 1941 г. была членом патриотической группы, которая была организована на временно оккупированной территории г. Новомосковска. В моей квартире встречались члены подпольной группы: Спиктаренко Ефрем Никитич, Бутенко Иван Никифорович, Мизиренко Зинаида Ивановна и ещё один человек, ни имени, ни фамилии которого я не знаю. Скрывала их и помогала им. От них мы узнавали, что происходит на фронте. Читали газеты, листовки с информбюро. Ночью переписывали и распространяли среди населения. Спиктаренко Е. Н. часто отлучался, беря с собой листовки и газеты. Мне не было известно, откуда он брал газеты и листовки и куда уходил. Однажды он вернулся ночью и объяснил – был в с. Николаевка у надёжного человека. Спиктаренко был немногословен, мало рассказывал о себе, о подпольной работе.

Однажды пришёл и говорит: «Взял в лесу огород. Пойдёмте, посмотрите». Пришли. Он, удаляясь, попросил подождать. Слышу свист. Через минут 15-20 пришёл и говорит: «Когда я уйду совсем, вы будете приходить сюда, приносить мне новости».

– Какие? – спросила.

Он промолчал. Я всё поняла, согласилась. В это время я и Мизиренко З. И. временно работали в карточном отделе, выписывали и выдавали работающему населению города карточки на хлеб, а потом и на небольшое количество продуктов. Тем, кто карточек не получал, особенно семьям фронтовиков, карточки относили домой. Я вручала карточки Косоруковой с 2 детьми и престарелой матерью, жене Шевченко с 4 детьми и многим другим. Мизиренко З. И. тоже вручала карточки на хлеб. Так мы старались кормить хлебом жителей города.

К этому времени в городе уже появлялось много фронтовиков, попавших в плен к фашистам и сумевших вырваться из плена. Им необходимы были документы.

Я знала, что Мизиренко З. И. была связана с «Биржей труда» через Лизу Юрченко и возможность достать эти документы была использована. Лиза Юрченко приносила эти документы (паспорта немецкие), а Мизиренко З. И. Их вручала военнопленным (кому вручала, она скажет)» [19].

Из письменных воспоминаний Софьи Николаевны Донец (Шакало):

«Во время оккупации я никуда не выезжала и нигде не работала. Тогда угоняли на работы в Германию, мы прятались, спасались как только могли. Забирали меня в Германию и возле городской управы я познакомилась с Григорием Шакало, и решили мы с ним пожениться, чтоб не попасть в Германию. Они женатых как будто не брали. У меня ещё сестра Галя и брат Дмитрий и у нас двери не закрывались, каждый день нас гоняли. Муж мой тоже был на войне. Был ранен в Подгородном, попал домой, пошёл на жестекатальный завод работать, а там были наши пленные. Они воровали бензин, а я меняла его на макуху и сухари и передавала пленным.

Тогда муж через канализацию выпустил четверых человек пленных. Его очень побили, но он не признался. А те ребята обещали сообщить о своей судьбе, да так мы ничего от них и не получили. Судьба их осталась неизвестна.

Отец мой, Николай Пантелеймонович Донец, до начала войны работал в колхозе имени Сталина. Когда началась война, он был зачислен в списках подпольно-политических организаций. Однако он был мобилизован на войну. Когда их разбили, он вернулся домой и пошёл в колхоз, где выполнял своё поручение. Но его выдал Бобров Григорий. Нашли список и забрали его 20 января 1942 года. Папу моего, Шевченко, двух братьев Яшных, Терещенко посадили в мельнице на пятом этаже. Я все 3 дня ходила к тюрьме, передавала записки и сведения. Надо было принести документы немцам – то есть, характеристики. Я сходилась с Кутовым И. и Бутом А. Я встретила в это время Шуру Бута и спросила, как их величать этих фашистов – господа или паны? Он мне подсказал. Я написала и вечером собрала подписи, так как днём дома люди не жили, все уходили из дому. Пошла к старосте, он всё порвал. Второй раз сделала всё так же, время не ждёт, хотела помочь, но всё напрасно. Понесла я документы в гестапо, захожу в помещение, смотрю, стоит возле окна силуэт, я с улицы не увидела, так как морозы были, окна все заледеневшие. Он меня окликнул, «Соня». Я бросилась к нему, это был милиционер, Ильинский Василий, знакомый по Госбанку. Прошёл буквально миг, минута, но я успела обо всём с ним переговорить, его охраняли три собаки. Спрашиваю, чего вы тут, а он говорит, на допрос привели, а ты Соня чего, я документы принесла, моего папу забрало гестапо. Тут собаки залаяли на меня и немец вышел с другой комнаты, я ему сразу документы даю, он не понял, что я с Василием разговаривала, а папу в это время допрашивали. Он, вероятно, услышал меня, так как попросился выйти на улицу, в туалет. Его повели аж в самый конец двора, я его и увидела и стала звать. Звала, звала, а он не оглянулся. А меня с забора, на который я вылезла, когда папу звала, чужие люди сняли и в сторону отвели. И тут меня обошла судьба. Это было 23 января 1942 года.

А 24 января 1942 года пошла в гестапо сестра Галя. Отец мне написал записку, в которой он просил меня передать ему сумочку, простой карандаш и табак. Но мама ко всему этому ещё передала моему папе жареную рыбу и драный корж. Всё замотала, чтоб тёпленькое было и Галя всё это понесла. Когда она подошла к тюрьме, нашу передачу забрали полицаи, а саму Галю отвели в помещение и поставили лицом в тёмный угол, а папу и ещё много других вывели на улицу и повели в Педагогический институт, где в 10 часов их расстреляли. Тогда сестру Галю выпустили и дали ей записку, что пленные получили передачу. В записке стояли соответствующие четыре подписи. За эти годы где-то эта записочка потерялась» [20].

Работу Татьяны Григорьевны Соколовой в городской управе подробно описывает историк В. Билоус на страницах «Новомосковской правды».

«Вскоре в управе появились списки полицаев, списки награждённых за активную борьбу с партизанами, разные директивы и распоряжения, доносы провокаторов. С каждой этой бумаги была снята копия, которыми затем пользовались партизаны.

Однажды в управу зашёл один незнакомец и поинтересовался, как можно получить документы. Секретарь сказала, что нужно найти двух свидетелей, которые бы подтвердили, что вы не коммунист. Вскоре незнакомец вновь зашёл в управу с подтверждением свидетелей. Соколова узнала, что это Иван Самсонович Тяглый. Его она знала как партизанского руководителя. Документы были выданы. Через некоторое время Тяглый пришёл на квартиру к Соколовой и предложил помочь документами ихней организации, которая только что образовалась. Предложение было принято без промедления, потому как секретарша была уже готова к этому.

В городе начались облавы, аресты коммунистов. Татьяна Григорьевна первая сообщила об этом Тяглому. Как-то Соколову встретила на улице Юзефа Иосифовна Клейн и предупредила, что с ней хочет поговорить один мужчина. Пока не получила согласия Тяглого, секретарша отказывалась.

Холодным зимним вечером зашла она на квартиру к Клейн и там впервые увидела Григория Филипповича Павлова. Разговор шёл обо всём. На прощание начальник партизанского штаба предложил Соколовой держать связь с коммунистической подпольной организацией (имеется в виду новомосковский подпольный горком КП(б)У – п.а.). После этого вечера такие встречи происходили часто. На них присутствовали тт. Павлов, Соколова, Тяглый, Клейн. Чувствовалось, что Павлов частый гость на этой квартире, потому как вёл себя свободно, смело, как дома» [21].

Диверсия на жестекатальном заводе

О диверсии на жестекатальном заводе, на месте которого в годы Второй Мировой войны была устроена немецкая автомастерская, известно совсем немного. Тем не менее я решил написать об этом событии в отдельной главе, потому как эта диверсия занимает весомое место в деятельности молодёжной подпольной организации города Новомосковска. Операция прошла удачно, о чём свидетельствуют воспоминания участников этой диверсии, а также газетные статьи, написанные впоследствии.

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«…Кроме того, была осуществлена большая диверсия на бывшем Новомосковском жестекатальном заводе, где немцы организовали ремонт боевой техники. Через плавни и Животиловку по ночам доставлялась взрывчатка, («макаронный порох»). В доставке и подготовительных работах участвовало и наше звено: Николай Белый, Володя Лисовиков и я.

В результате этой операции были подожжены авторемонтный цех и уничтожено несколько автомастерских и боевых машин (порядка 40 шт.)» [1].

В диверсии на жестекатальном заводе принимали участие не только члены молодёжного подполья. Значимую роль в ней сыграли также работники этого предприятия. Об их подвигах в своё время тоже было написано в газетах.

В. Киселёв, директор городского музея, 23 февраля 1987 года:

«…До сих пор остаются невыясненными имена патриотов-подпольщиков, совершивших самую крупную диверсию в Новомосковске на бывшем жестекатальном заводе – уничтожение немецкого полевого авторемонтного завода, располагавшегося в корпусе механического цеха. В результате проведённой диверсии были сожжены сорок четыре авторемонтные машины со станками и оборудованием. Враг понёс ощутимую потерю.

Не вызывает сомнения, что этот манёвр был подготовлен и осуществлён под руководством и с участием членов партийно-комсомольского подполья. Но кто является непосредственным исполнителем задуманного плана в канун очередной годовщины Октябрьской революции, мы не знаем. К этому следует добавить, что до сих пор не раскрыты и другие действия заводских групп патриотов, как то: сбор и отправка в лес к партизанам оружия, боеприпасов, продовольствия, а также саботаж попытки пуска фашистами листопрокатного цеха.

Наши следопытские нити ведут к одной из таких групп, а именно – к подразделению пожарной охраны. В предвоенные годы работал там заместителем начальника Дмитрий Иванович Бураков. Война застала его начальником городской пожарной охраны. По свидетельству очевидцев, вечером, после поджога механического цеха, Бураков вместе с неизвестным человеком, бывшим военнопленным, находился в семье заводского пожарного Якова Кроливца. Они наблюдали огненное зарево. Здесь Дмитрий Иванович переоделся и ушёл через плавни в направлении Новосёловки.

По доносу провокатора супруги Кроливцы были схвачены гестаповцами. Началось преследование Буракова. Допрос и пытки Кроливцов были жестокими, об этом известно из дошедшего до нас рассказа очевидца. Они были затравлены овчарками, но никого не выдали. Был также начат расстрел заложников, но после поимки раненого Буракова фашисты его прекратили.

Как ни близка истина, но выяснить до конца её пока не удалось и, к сожалению, мы не можем сегодня сказать твёрдо, кто был причастен к героическому подвигу, как проводилась диверсия. Хотелось бы с помощью знающих что-то: бывших заводчан-ветеранов получить ответ на волнующий вопрос: кто они, патриоты-герои? Ибо уничтоженные врагом физически, с крайней жестокостью, смелые и сильные сыны своего Отечества и народа продолжают жить в сердцах поколений как немеркнущие образцы несгибаемого мужества и нравственной высоты» [2].

Впоследствии историк и ветеран Великой Отечественной войны В. К. Киселёв нашёл несколько сведений о героях-заводчанах, решивших не стоять в стороне, а использовать все доступные способы борьбы в тылу, на месте работы, чтобы внести свой вклад в победу над угрозой всему устоявшемуся миропорядку – в победу над нацизмом.

В. К. Киселёв, ветеран Великой Отечественной войны, «По приказу сердца»:

«Алексей Петрович Петухов, старший инженер-электрик листопрокатного цеха. Не был призван по мобилизации (старший политрук) и не эвакуировался по болезни. Будучи немцами доставленным на завод для наладки работы электроподстанции, сделал всё для её окончательного вывода из строя. После этого патриот скрылся и направился к линии фронта. Гестаповским ищейкам удалось его схватить. Как комиссара, его сразу не убили. Подвергли изуверским пыткам. Ничего не добившись, отправили в концлагерь.