«Что миг грядущий мне готовит?» причем тут Ленский.
…я такая махонькая, худенькая, косточки и кожица.
(Обвитые канатами мышц).
И весит! Да ничего не весит.
А тут сцена. Громадная…
Это не сцена, АРЕНА. Быть на арене, быть чище. И надо… выйти страшно как…
Против громады сцены, зала… или громады мышц, ярости. И рисковать.
…даже встать спиной и, не видя несущейся смерти, мулетой, как можно ближе к молоденькому телу пропустить рядом.
Малейшая ошибка и тебя поднимут на рога, и тебя будут…
Успех с провалом на ровне…
По телу мурашки холодными иголками.
Первые такты оркестра, и все исчезло – мрак, мысли дурацкие, ожидания несизволившего сойти чуда вдохновения.
Все!
И в прыжке – полете, на сцену, как на арену – где жизнь со смертью на ровне.
А Нюша незаметно исчезла. Как будто её и не бывало.
Она неслась на свидание.
Надо было продумать, взвесить, но почему-то, не думалось и не взвешивалось. Её несло. Она опаздывала или ей так казалось. И её несло ещё быстрее.
Несло как хорошую звёздочку среди снегопада. Фортуна-судьба. Она пыталась управлять этой дамой и сглотнула для успокоения пачку глицина.
Но судьба не хотела, чтоб ей управляла Нюша, да еще с глицином.
И несла её.
И принесла.
Вовремя.
Но его не было.
Время растянулось на века. А его всё равно не было. Прошло ещё минут пять. Внутри бурлило, и головка отказывалась мыслить логически. Это уж слишком. Надо выбросить веночек. Разобьётся. Она оставила её на скамейке и пошла прочь.
Жизнь кончилась. Это была катастрофа.
Но какой-то парень догнал и вернул веночек Нюше.
«Еще три минуты жду и розочку швырну под поезд метро на рельсы».
Три минуты-столетия прошли, и она подошла к краю платформы, размахнулась и… тут на её снизашло.
Идиотка! Я ж не туда пришла! Тоже мне москвичка задрипанная. И она побежала, расталкивая людей – и это в час пик! – в сквер наверху.
Вылетела из перехода, а на встречу белый ангел – морской офицер в парадной форме. Он упал перед ней на колено, а потом поднял над сквером и площадью. Морские ангелы могут не такое! Внизу люди были похожи на цветы. И они парили вдвоём над цветочным морем.
Так ей казалось.
Так она знала.
Так хорошо быть вдвоём!
Одним и навсегда с веночком на головке.
Время до отправления поезда уходило быстро. Наверное, сжалось время. И ниточка связи между ними становилась всё тоньше и тоньше. И ничего нельзя было поделать. Все чувствовали это и старались быть радостными. Но это не получалось.
– Нюша, ты чаще пиши. И если повстречаешь Умку – пришли фото.
Хорошо и грустно. Солнышко золотистое. Было и как будто не было ничего. И не будет больше такого никогда.
Там, где солнышко скрылось, небо багрово, потом тёмно-багрово с жёлтыми оттенками. И переходит в бирюзу. Потом становится голубеньким, тёмно-голубым. И наконец – синим.
Переходы незаметны, плавны. Облака снизу подсвечены солнышком и тёмно-красные.
Все тускнеют.
День закончился.
А какой был день, сколько всего произошло! А что? Миг, как и не было ничего.
– И куда всё делось? Так хорошо было и нет. – сказала Нюша.
Она была бледненькой и такой ухоженной. Она не волновалась. Но была какой-то просветленной что ли. Будешь. Вчера одна жизнь, а через часы – другая. «Раз, и к Умке» – так говорит Марь Иванна.
Всё другое. Какое? И даже океан тихий. А в тихом месте известно, что водится.
– Только без этого, – сказала Марь Иванна.
– Без чего? – спросила Лилия.
– Как с подружкой расставались, оба горько плакали. Её сопли, мои слезы – нам за шиворот капали.
– Маша! – воскликнула Лилия.
Но подзатыльник не отвесила.