* * *
Где бы найти, где отыскать прожаренный
на солнце кусочек страсти, сласти, ласки лепных
аляповатых отполированных в лоск временем
растений на колоннах – где отыскать?
За что б схватиться, присесть на корточки,
уставиться, молчать, достать ключи,
в пустую комнату забраться и быть невзрачным,
но приемлемым!
Возле огня гонимой мыслью щебетать без счета
то же, что щебетал всегда на птичьем
ограниченном наречьи.
Но – улица, но – белый, белый снег,
и белое лицо ее не отыскать – далёко.
* * *
Все рушится. Текущий год. Текущий потолок,
шуршащая за колбасою крыса, разбитые
столы – а был пожар,
а снега не убрали с крыши.
Всё так безропотно, лишь перепады
погоды да таинственный полет
фонарных духов заставляют сжаться
и прийти в себя.
Немного водки.
* * *
Все съехались: узбеки, латыши, эстонцы,
молдаване, белорусы, армяне, украинцы,
таджики и кипчаки.
Пьют водку. Говорят. Решают.
Азербайджанец кофе нам несет. Туркмен напился.
Ползает троллейбус.
Все, все разъедутся, падут в небытиё.
Дешевая, безропотна, безвкусна моя душа вбирает
эту зиму.
* * *
На центральной улице Вильнюса два еврея гнут
круглогубцами дешевые клипсы.
Полным-полно галдящих литовских девок и я.
Похоже, два брата – так похожи.
Почти полное молчание.
А где-то их ждет чин субботы, дом – полная чаша,
невестки, зятья.
Не могу оторваться.
* * *
Верхнюю галерею в Университете заложили
камнями. Строили итальянцы – не рассчитали
северной погоды.
И дворики почти лишние.
На стенах золотые доски – выдающиеся
выпускники Университета.
Ни одного знакомого имени.
А рядом иностранцы – Мицкевич, Шевченко…
* * *
Подбирают все мелочи. Чем бы погордиться.
Улица Чюрлёниса. Как армяне.
Завели ночной ресторан. Два еврея, казашка и
шесть мещаночек в кудряшках пляшут
? la Фридрихштадтпалас.
Трогательно.
Из-под стола разливаем водку.
* * *
«Достойно умереть, когда еще ты не достоин
смерти» – приводит Аристотель
пример изящной и достойной строчки.
А у двери краснеет будочка, в которой я кричу:
– Алло!
Полупогашен в вестибюле свет, и тишина.
А за окном и темнота, и снег под редким фонарем
стоит и медленно вращается в пространстве,
ну, так же, как тогда, когда мы по Покровке
шли.
Мне ехать в ресторан и неподвижно отражаться
в зеркалах.
* * *
Все, что нагадали ступеньки – дали и годы и
гудящие ноги и огонь в подошвах – сон
пришел и унес.
То, что принес я тебе, ни море, ни осень, ни даже
зима и сон в ином мире не унесли.
Тихо звенят струны троллейбуса, натянутые на морозе.
* * *
Когда открывается утро, тогда и начинает гитара