проложенную стараньями многих из конца
в конец страны.
Подарочные коробочки домов в лощинах и
на склонах бугров.
Нет света.
Никто ни к кому не ходит в гости.
* * *
Тоскую по мягким губам.
Тоскую по склонам бедер. Нежным.
Приоткрыл окно. Гляжу на сказочный лес.
Сосны. Сосны.
Это половина луны в облаках.
Почти не видно.
* * *
Железная ветка лестницы прислонена к холму.
Наверху холма замерзшее озеро.
Из-под льда жидкое стекло воды падает невысоко.
Жидкое стекло воды обжигает холодом.
В дубовом зале за стеной пьем водку.
Вокруг домика сосны, сосны около незамерзающей
речки.
* * *
Лучами деревянных стен вылущены из
пространства отсеки.
В самом начале – ты. Лежишь.
В каждом отсеке жизнь: такая и такая и такая.
– Бог! – пугаешься, – меня устраивает моя жизнь.
И возвращаешься, но туда ли?
Или… или…
* * *
Как разрешить идущему за эхом загадку голоса,
печали, милости, голые плечи поцелуя, очи,
захлопнутые от отчаянья – как разрешить?
Как уберечь идущему за эхом догадки тех
первоначальных мигов, немедленно забытых
и замятых, оледенелых в голосах стеклянных
звенящего растравленного эха?
Терпение – вот ключ и добродетель.
А небо ближе и земля нам вчуже.
Как осторожно тело ты расспрашиваешь,
что было? что было несколько часов назад?
* * *
Уснуло брошено в постель под одеялом свернутое
тело. Холод
остался в городе и добродетельном и ясном.
До полстакана тонкого налито водкой.
Ночь. Выпито.
Ночь. Спим.
* * *
Терпение – тяжелая вещь, но терпение…
Русалочка по ножам, поезд среди снегов
по блестящим косам рельс.
Каждый к своей тоске, онемев, стрекочет
кузнечиком.
Далеко-далеко – только равнина. Зима.
Мы едем назад.
2.
Вера губит лучшее в нас, вера в людей и в их
дело, вера в историю, вера в нацию, вера
в государство.
Меру и трезвость и дух любви убивает вера.
Вот частокол. За частоколом дом.
Вот костёл. За костёлом улицы города Вильнюса.
Я и со мной твои полные печали губы. За нами
никакой правды.
* * *
Отворились ворота и вышел полный отчаянья,
нос повесивши, государь.
Он или кто другой, дедушка мой родной,
царствует во мне.
Хочется избрать республиканскую форму
правления собственной душой.
Не получается.
Ветки, ветки обледенели. Торчат.
* * *
В мире другом, где навалом белых звезд в синем
глубоком ничто над головой,
в мире розовых лепестков под окровавленными
пятками детей,
в мире пустоты и поцелуя, и выбора
берёмся за руки – и нет нас.
Лицо, лицо твое в сумерках в Вильнюсе в январе.