Последний отзыв
очень хорошая книга для студентов и учителей
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
Незримое звено. Избранные стихотворения и поэмы
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
на черный день, на это злое тело.
«Второстепенный композитор…»
Второстепенный композитор,
усвоивший германских школ
разнообразные уроки,
был здесь воспринят как провизор,
среди весов, мензурок, шкал
умелые несущий руки,
или же как визионер,
какой-то одаренный леший,
продвинутый в своей науке
чуть ли не в запредельный мир,
где он что видит, то и пишет
и нам преподает уроки.
И все вопило и сметалось,
крутилось и куда-то шло
и даже если получалось,
то было все-таки смешно.
Когда оркестры заграничные
его тоскливую стряпню
шуруют мило и прилично
я охаю и водку пью.
Какая-то тайна тоски и снегов
какая-то очень уж этой страны
не музыка даже,
а рухнувший кров,
в ушах отдающийся скрипом и кашлем
до самых – всю жизнь – последних столбов
до на могиле сосны.
«Тайна женской скуки не раскрыта…»
Тайна женской скуки не раскрыта.
Из страны, страны далекой
выплывают на разбитых на корытах
чередою сны голубоокие.
Беспричинно, даже беспечально
сны страдают легкой формой бреда,
обнаженными покатыми плечами,
нежной кожей, сладостной беседой.
Чуть задравшаяся кожура зеленых платьев
исполняет роль – обязанности ласки.
В путанице мнений и понятий
проступают очертанья сказки.
И не надо раскрывать все тайны,
а тем паче тайну женской скуки —
пусть все будет глубоко случайно
по лесу блудить, молчать, аукать.
«Чувство меры мертвой точкой…»
Чувство меры мертвой точкой
обернулось в ходе поршня —
подтолкни его чуточек,
против вкуса стань, короче,
чуть послаще, чуть погорше,
чем положено. Не мешкай:
дерни, выпрямись, рвани!
Наши годы головешки,
пыль и пепел – наши дни.
Битый час я гнал телегу
по проселочной дороге,
вусмерть мерз под мокрым снегом,
стыли руки, стыли ноги.
Жизнь нагроможденье резких
звуков, прочерков, лохмотьев
свесилась турецкой феской,
ходит глупой занавеской.
По глазам, зараза, ходит.
«В белой тьме искрящейся, внезапной…»
В белой тьме искрящейся, внезапной
я блуждал, и женщина пришла,
рукава ее в кровавых пятнах
и в душе измученная мгла.
Вместе с ней пришли ее заботы
быстрый смех и совестливый сон.
С похорон свободы и субботы
доносился легкий перезвон.
Не вздыхай. Всё будет мимо, мимо.
День останется стоять как истукан
над обрывом, где по плечи глина
как в меха укутана в снега.
Ржавая труба – наш дом и обустройство.
«Второстепенный композитор…»
Второстепенный композитор,
усвоивший германских школ
разнообразные уроки,
был здесь воспринят как провизор,
среди весов, мензурок, шкал
умелые несущий руки,
или же как визионер,
какой-то одаренный леший,
продвинутый в своей науке
чуть ли не в запредельный мир,
где он что видит, то и пишет
и нам преподает уроки.
И все вопило и сметалось,
крутилось и куда-то шло
и даже если получалось,
то было все-таки смешно.
Когда оркестры заграничные
его тоскливую стряпню
шуруют мило и прилично
я охаю и водку пью.
Какая-то тайна тоски и снегов
какая-то очень уж этой страны
не музыка даже,
а рухнувший кров,
в ушах отдающийся скрипом и кашлем
до самых – всю жизнь – последних столбов
до на могиле сосны.
«Тайна женской скуки не раскрыта…»
Тайна женской скуки не раскрыта.
Из страны, страны далекой
выплывают на разбитых на корытах
чередою сны голубоокие.
Беспричинно, даже беспечально
сны страдают легкой формой бреда,
обнаженными покатыми плечами,
нежной кожей, сладостной беседой.
Чуть задравшаяся кожура зеленых платьев
исполняет роль – обязанности ласки.
В путанице мнений и понятий
проступают очертанья сказки.
И не надо раскрывать все тайны,
а тем паче тайну женской скуки —
пусть все будет глубоко случайно
по лесу блудить, молчать, аукать.
«Чувство меры мертвой точкой…»
Чувство меры мертвой точкой
обернулось в ходе поршня —
подтолкни его чуточек,
против вкуса стань, короче,
чуть послаще, чуть погорше,
чем положено. Не мешкай:
дерни, выпрямись, рвани!
Наши годы головешки,
пыль и пепел – наши дни.
Битый час я гнал телегу
по проселочной дороге,
вусмерть мерз под мокрым снегом,
стыли руки, стыли ноги.
Жизнь нагроможденье резких
звуков, прочерков, лохмотьев
свесилась турецкой феской,
ходит глупой занавеской.
По глазам, зараза, ходит.
«В белой тьме искрящейся, внезапной…»
В белой тьме искрящейся, внезапной
я блуждал, и женщина пришла,
рукава ее в кровавых пятнах
и в душе измученная мгла.
Вместе с ней пришли ее заботы
быстрый смех и совестливый сон.
С похорон свободы и субботы
доносился легкий перезвон.
Не вздыхай. Всё будет мимо, мимо.
День останется стоять как истукан
над обрывом, где по плечи глина
как в меха укутана в снега.
Ржавая труба – наш дом и обустройство.
Другие электронные книги автора Евгений Сабуров
Тоже мне новости
1.6
1.6
Последний отзыв
очень хорошая книга для студентов и учителей