Литературное досье Николая Островского

Читаем в письме М.З.Финкельштейну и Ц.Б.Абезгауз, написанном в октябре 1934г.:

"…Теперь о переезде в Москву. Соня Стесина пишет. Группа писателей: Караваева, Серафимович, Мате Залка, Колосов и ЦК <ВЛКСМ> написали в Моссовет письмо к тов. Мельбарду о скорейшем разрешении квартирной проблемы. Колосов взялся за это дело".

А.А. Жигиревой 13 октября 1934 г.:

"Со дня на день ожидаю известий из Москвы: там поднята борьба за моё возвращение в Москву на зиму. Дело за квартирой".

Б.Г. Мархлевской 17 октября 1934 г.:

"Если только моя мечта сбудется и я вернусь в Москву, то буду искренне рад с Вами видеться и слушать Ваши живые рассказы о незабываемом прошлом, о тех, кем гордится Коминтерн и наша молодёжь, кто всю свою жизнь отдал пролетарской революции.

Я же сделаю всё, чтобы хоть частичку этого великого прошлого записать художественным словом".

Последнее особенно важно. Ведь "дорогой товарищ Мархлевская", как обращался к ней Островский, является женой польского революционера, и её консультации по истории революционного движения в Польше очень нужны были в работе над романом "Рождённые бурей".

Но вот зима приближается, а надежда на скорый переезд удаляется. В следующем письме Мархлевской в конце ноября Островский чётко обрисовывает вставшие перед ним проблемы:

"Итак в Москве собрались действующие силы, и я ожидаю решения этого вопроса. Конечно, квартирная проблема чрезвычайно сложна, и решить её далеко не лёгкая задача.

Как бы то ни было, но я должен приступить к своей работе и вот здесь сразу же натыкаюсь на полное отсутствие исторического материала, то есть у меня нет книг, брошюр, статей военного и политического характера, охватывающих период 1918, 1919, 1920 годы в наших взаимоотношениях с Польшей. То, что есть в моей памяти от давно прочитанного, виденного и слышанного, недостаточно для основы политического романа. Нужно прочесть всё заново, продумать и обобщить.

Я буду Вам очень благодарен, если Вы сможете узнать у товарища Буткевича или у других работников, знающих это, список книг, изданных на русском языке по интересующим меня вопросам, и где их можно купить.

Возможно, есть переведенные с польского на русский язык мемуары Пилсудского или какого-либо иного белопольского лидера. Проработать эту фашистскую литературу мне было бы полезно. Врага надо изучать, тогда вернее будет удар. Особенно важно мне рассказать о первых ростках и собирании сил братской компартии Польши.

Конечно, никакая книга не может мне заменить живой рассказ о живых людях; живые люди в художественном произведении почти всё. Вот почему мне так нужна Москва, нужны и Вы, и те польские большевики, с которыми Вы меня познакомили бы".

Сидя у моря и, как говорится, ожидая погоды, Островский переживает. Не имея возможности вплотную приступить к работе над романом, он пишет письма друзьям и в них прокручивает ещё и ещё раз рождающиеся идеи, как бы проверяя их пером.

"Мой новый роман будет антифашистским, этот политический роман требует большой подготовки и изучения ситуации того времени. В Сочи я ничего полезного не могу достать, вот почему я так стремлюсь в Москву, где в моём распоряжении будут: архивный материал, необходимые книги, а главное – знакомство с целым рядом польских большевиков.

Ты спрашиваешь, что я делал летом? Я учился, много читал, продумывал детали будущей работы, редактировал второе издание и проч., но ничего капитального не сделал. Стою на пороге новой работы, но неизвестность связывает руки, скорее бы выяснилось, и тогда приступлю к работе".

Это строки из письма Жигиревой в ноябре. А в начале декабря Островский уже понимает, что Москвы ему в эту зиму не видать, но, по счастью, к этому времени получена часть нужных книг: "Война с белополяками", "Гражданская война 1918-21 годов", "Первая конная на польском фронте, 20 г.", "Записки о гражданской войне" Антонова-Овсеенко. Островский уходит с головой в работу, и 25 декабря он с радостью пишет своему новому другу Анатолию Солдатову, с которым познакомился здесь же в Сочи на заседаниях литературного кружка:

"Толюша! Письмо получил. Несколько слов о своей жизни. Вчерне написана первая глава и половина второй. Хочешь знать, что у меня хорошего? Это симпатичнейший из всех, какие у меня были ранее, секретарь. А кто, не скажу, хоть ты его прекрасно знаешь. Только благодаря ему и написана первая глава, иначе у меня не нашлось бы сил взяться за перо, ожидая каждый день решения Москвы.

Теперь я приучаю себя считать сражение проигранным и перестаю фантазировать. Все силы постепенно передвигаются на творческий фронт, предполагая, что центром действий будет Сочи…"

А в феврале 1935 года Островский пишет редактору издательства "Молодая гвардия" Ревеке Шпунт:

"Дело с моим переездом в Москву провалилось. Квартиры не достали. По общему совету я пошёл на следующее мероприятие: вступил в члены жилкооператива писателей. Пай – 18 т.р., из них 5 т.р. уже внёс, очистив все счета в издательстве, пять надо внести в ближайшем будущем, остальные потом. Квартиру обещают осенью. Это туманный срок! И, по словам доков, можно быть уверенным, что не получишь, ибо есть спортсмены более ловкие. Но я не чемпион по блату".

Бюрократическая машина, в которой и в те времена часто побеждали подкупы и блат, начинает выводить из себя человека слепого, прикованного к постели, не имеющего ни малейшей возможности самому ворваться в чей-то кабинет и ударить кулаком по столу. Мечтая только об одном – успеть в этой жизни сделать что-то для молодёжи, и только ради осуществления своих благородных целей прося квартиру в Москве, отчаявшись, он уже не просто пишет, а кричит всей душой в письме Финкельштейну:

"… Вся эта квартирная канитель надоела мне до чёртиков, и я, признаюсь, не радуюсь победам, не огорчаюсь поражениям. Противно всё это и вредно, так как мешает творческой работе.

Цель моей жизни – литература, и если я этого не выполню, то какая же польза из всего остального? Я думаю, лучше жить в уборной и написать книгу, нежели два года добиваться квартиры и из-за этого ничего не написать. Тем более недопустимо отвлекаться, потому что моя жизнь – это считанные дни.

Каждое поражение бьёт меня в лицо – мешает мыслить, выбивает из равновесия. Это дорогая цена, и я готов свирепо плюнуть на всё это дело и беречь спокой, писать страницу за страницей и продолжать своё дело. Пусть рвачи пролезают, занимают квартиры, мне от этого не жарко. Место бойца на фронте, а не в тыловых склочных дырах.

Я боюсь, что моё имя стало футбольным мячом, который группа товарищей упорно стремится забить в ворота Моссовета или другого жилищного комбината, но не менее упорные вратари отбивают все атаки с ловкостью и мастерством, достойным лучшего применения. Мне эта игра осточертела. Прошу, убеждаю, требую – береги моё имя, Миша, брось бомбардировать бюрократов-тупиц. Ты правильно поступаешь, когда думаешь, что не надо унижаться.

Ведь цель жизни не в квартире. Нужно оправдать доверие и надежды партии. Пока есть силы, нужно написать молодежи пару книг…"

И он пишет. В феврале готовы три главы. Но название романа писателем ещё не утверждено. В апреле, отвечая на запрос "Комсомольской правды", говорит, что название "придёт само собой, когда книга будет написана", а завершение её планируется в августе.

Но болезнь непрерывно атакует молодого не желающего никак сдаться писателя. Островский пишет Солдатову о своей борьбе с этим его злейшим врагом:

"Ещё никогда она мне так не мешала, как сейчас. Пойми, друже, сколько хороших писем-призывов к творчеству, к работе, и вдруг эта буза. Зато я и ополчился на неё во всю. Поднял на ноги всех более-менее знающих эскулапов, узнал, что всё-таки двусторонний плеврит, невроз, отразившийся сильно на сердце, да и вообще левое лёгкое шалит; как видишь, штука не совсем хорошая. Но не дрейфь, Толюша! Выберусь, не я буду, коль не урву у жизни ещё хоть год, закончить все мои обязательства перед партией, а там и помирать не страшно".

К июню написаны первые пять глав. Врачей что-то опять обеспокоило в здоровье писателя, и они заставили его отдыхать до июля. С августа намечается начать публикацию нового романа в журнале "Молодая гвардия". Островский обещает, кроме первых пяти глав, прислать полтора печатных листа отработанного текста в июле, два – в августе и последние полтора – в сентябре. Таким образом, роман должен был выйти из печати в 1935 году, но появился целиком лишь спустя год.

В одном из июльских писем Островского Трофимову читаем:

"Состояние моего здоровья резко ухудшилось. Сейчас я во власти врачей, которые вливают в меня искусственное здоровье, пока что без успеха. Такое бандитское поведение тела разрушает мои рабочие планы. Работа замедлилась. Вместо 12 часов я работаю только три и то с большим напряжением".

Между тем, первые главы нового романа, названного всё-таки "Рождённые бурей", уже печатаются в газете "Сочинская правда", в украинском журнале "Молодняк" и в журнале "Молодая гвардия". Готовится публикация в журнале "Смена". В это же время Островский работает с М.Б. Зацем над киносценарием по книге "Как закалялась сталь", пишет ответ на рецензию Б. Дайреджиева, принимает многочисленных посетителей. Но его рабочие планы ширятся, и теперь ему кажется мало установленных ранее сроков жизни. Он не может согласиться с приближением смерти и в письме Караваевой 2 августа 1935 г. сообщает ей:

"Тысячи писем, полученных мной со всех концов Союза, зовут меня в наступление, а я занят ликвидацией внутреннего мятежа. Не смотря на всю опасность, я, конечно, не погибну и на этот раз хотя бы уж потому, что я не выполнил данное мне партией задание. Я обязан написать "Рождённые бурей". И не просто написать, а вложить в эту книгу огонь своего сердца. Я должен написать (то есть соучаствовать) сценарий по роману "Как закалялась сталь". Должен написать книгу для детей – "Детство Павки". И непременно книгу о счастье Павки Корчагина. Это, при напряжённой большевистской работе, – пять лет. Вот минимум моей жизни, на который я должен ориентироваться".

1 октября 1935 г. ЦИК СССР постановил: Наградить орденом Ленина писателя Островского Николая Алексеевича, бывшего активного комсомольца, героического участника гражданской войны, потерявшего в борьбе за Советскую власть здоровье, самоотверженно продолжающего оружием художественного слова борьбу за дело социализма, автора талантливого произведения "Как закалялась сталь".

Островский счастлив.

Он пишет благодарственное письмо Сталину. И, казалось бы, можно уже не волноваться. Есть признание, слава, деньги, выделяется по распоряжению Сталина квартира в Москве, строится дача в Сочи. Но писатель запрограммирован всеми мыслями только на работу. 17 октября он предупреждает в письме Финкельштейна:

"В Москву я думаю приехать в первой половине ноября.

Моё здоровье неважное. Я устал. Сейчас нужно накопить силы для переезда. Надо сделать всё, чтобы в Москве никто не знал, где я буду жить.

Иначе я не смогу работать от бесконечных посещений и разговоров. Я превратился в "честного болтуна". Не могу уделить ни одной минуты работе, которую мне поручила партия. На это мне сурово указали два члена ЦК ВКП(б) (Имеются в виду Г.И. Петровский и Л.З. Мехлис) и предложили заняться делом, закрыв доступ бесконечным посетителям. Я это сделал. Доступ закрыт. В Москве необходимо сделать то же самое.

Ты не подумай, что я зазнался или что-нибудь в этом роде. Но у меня несколько капель физических сил, и преступно расходовать их на пустозвонство. Больше этого не будет".

Отъезд в Москву задержался до декабря из-за предстоявшего вручения писателю ордена Ленина, которое по просьбе Сочинского горкома партии состоялось в их городе 27 ноября, и против переезда были врачи.

Но никакие события не могли отвлечь Островского от главной мысли, о чём он пишет Караваевой:

"В генеральном штабе РККА и в редакции "Истории гражданской войны" мне обещано всемерное содействие в деле изучения материалов о войне с белополяками. У меня был товарищ Эйдеман (Председатель Центрального совета содействия авиации и флоту) и секретарь товарища Ворошилова. Они подтвердили это обещание. При таких условиях есть надежда, что роман будет документально крепко сшит".

И вот, наконец, Москва. Сколько возможностей, а, может, и новых книг было потеряно, пока месяцами решался вопрос о переезде. Но решилось-таки, и можно продолжать работать. В начале января уже заканчивается седьмая глава, а в конце месяца – восьмая. В феврале пишется пропущенная шестая глава. Темп необычайно высок. Работа идёт "в среднем по 12 часов в день".

Написанное почти сразу публикуется в журнале "Молодая гвардия" №№ 5,6, берётся нарасхват другими редакциями. Но всех желающих публиковать новый роман Островского автор адресует тогда ещё главному редактору, а впоследствии директору издательства "Молодой большевик" К.Д. Трофимову, с которым давно ведёт переписку, высказывая явное желание первоочередного издания романа на Украине. Ещё в феврале 1935 г., когда была надежда быстро закончить книгу, в письме Трофимову пишется следующее:

"… Я продолжаю работу над новым романом. Уже в основном готовы три главы. Я хочу поговорить с Вами о переводчике нового романа. Я знаю, что Вы загружены так, как только можно загрузиться, и всё же ставлю этот вопрос. Не могли бы Вы быть этим переводчиком? Я посылал бы Вам из месяца в месяц по одной главе, и к августу книга была бы уже переведена и готова к печати. Я хотел бы, чтобы она вышла раньше русского издания".

Спустя полтора месяца, Островский пишет ему же: