Внутри

– Я такой же бог, как Яхве или Аллах.

– Ээээ… ты не отвечаешь на молитвы?

Ин качает головой, становится серьезным…

Призраки с холодильниками исчезают, появляется атмосфера кладбища.

– Нет, – говорит Ин. – Меня не существует.

Я не знаю, что ответить.

– Ина не существует, – добавляет (по крайней мере в моем представлении) Ин.

Каким бы я не был, планете придется с этим мириться. Она меня терпит, и будет терпеть вечно. Ожидаемо, что я остаюсь в живых, но, честно, перед встречей со светофором мои призрачные внутренности резал собственный страх оказаться в небытие.

Я выхожу из тела Клэр, ожидаю увидеть ее призрак, увидеть потрясение на ее лице от осознания, что жизнь продолжается. Но никого нет. В воздухе пролетает серебряная пуля. Я пытаюсь осмотреться по сторонам, но что-то вдруг меняется, я словно бы исчезаю.

Затем вижу то, о чем написано выше.

Я просыпаюсь в невесомости. Конечно, я же мертвец, на меня действует гравитация только когда я этого хочу. Сейчас я этого хочу, поэтому опускаюсь на землю, на ноги, как парашютист в замедленной съемке. Сквозь пелену тумана я понимаю, что неизвестно как и почему, но я сейчас нахожусь в Лондоне. Прямо напротив Биг Бена. Я пялюсь на часовую башню Вестминстерского дворца, я подозреваю, что неведомая сила, благодаря которой я оказываюсь в Лондоне, хотела, чтобы я сразу осознал, где именно я оказываюсь. Поскольку я не знаю мотивов неведомой силы, я переношусь в Сан-Франциско, в наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс.

Сэнди здесь нет, я и не ожидал ее увидеть. И, честно, причин находиться в своем доме у меня нет. У живых иногда бывает, что их ноги сами ведут к родным местам, а я хоть и умер, но пока мало чем отличаюсь от девственных в плане смерти людей.

Я хожу по гостиной, смотрю на телевизор, который уже никогда не смогу включить, и думаю, что же делать дальше. Детали из сна сами собой возникают в моей, если так можно выразиться, голове. Последние слова Ина вселяют в меня смутные подозрения, что Ин и неизвестный вторженец – это один и тот же человек.

"В одних телах я играю одну роль, в других – другую…"

Я вновь вспоминаю слова неизвестного вторженца, сказанные губами еще живой Клэр. Если мои догадки верны, то вторженец перестает быть неизвестным…

Ин, ну ты и сукин сын!

Меня озаряет. Нужно обо всем – вообще, обо всем – рассказать Клэр. Она умерла несколько часов назад, за это время я успел посмотреть самый странный сон своего существования, и я верю, что эта странность обоснована недельным отсутствием сна, а не психическом расстройством моего постбиологического тела. Итак, Клэр умерла, и у нее было достаточно времени осознать, что с этого момента ее жизнь только начинается. Стало быть, я могу попасть к Клэр просто подумав о ней, как я думал о Ине, Кине или других абстрактных призраках. Да, Клэр при жизни скрывала делишки престарелого работорговца и насильника, но после ее смерти эти факты могут не являться для меня причиной не устанавливать с ней контакт.

Я переношусь к Клэр, но… не вижу даже намека на ее присутствие. Я попадаю в какой-то полупрозрачный бар, где три призрака выпивают и, судя по кафкианским выражениям их лиц, философствуют о чем-то экзистенциальном.

– Ты кто такой? – спрашивает меня один из призраков.

Они не цветные, а нормальные, такие же, как и я, полупрозрачные.

– Я ищу одну девушку. Я должен был увидеть ее, а не это…

В этот момент один из призраков смачно сморкается, прям как живой. Мне кажется, или содержимое его носа болтается на рукаве футболки его приятеля?

– Как зовут твою девушку?

– Клэр Ашес?

– Ребят, вы знаете такую?

Один призрак качает головой, а другой, будем для удобства именовать его "сморкающимся", пытается что-то вспомнить. Мне кажется, или на его, прямо говоря, пропитом лице появляются проблески оживших воспоминаний?

– Ты знаешь ее?

– Если не ошибаюсь, я всаживал ей в туалете кинотеатра, на сеансе "Крым Ваш", – говорит сморкающийся. – Фу, ну и отвратительнейший был фильм!

– Ты не мог ей всаживать, – спокойно поправляю я, – потому что на этом же сеансе ей всаживал я.

Это чистая правда. Уже на втором свидании Клэр перестала страдать недоступностью.

Сморкающийся икает и говорит:

– Значит, я перепутал, извиняй.

Но его слова успели вызвать у меня подозрения, я подхожу к сморкающемуся и спрашиваю:

– Тебя зовут Ин?

– С чего ты взял? – вмешивается призрак, сидящий рядом со сморкающимся. – Его зовут Винер.

– Винер Когли, – поправляет сморкающийся и вновь икает.

Я беру его за грудки – вернее, хочу взять, мои руки проходят сквозь его пьяное… не могу назвать это телом… сквозь его пьяную субстанцию.

– Только сукин сын, который вселялся в мое еще живое тело, мог знать о моем прошлом! А в мое тело вселялся только Ин…

Сморкающийся ржет. Зубов у него во рту меньше, чем пальцев на руке.

– Какой ты умный! – говорит сморкающийся. – Весь в жену.

Я оборачиваюсь по сторонам, смотрю на каждое из трех лиц.

– Кто из вас Клэр? – Я не спрашиваю, я ору.

Призрак, стоящий за моей спиной, смотрит на меня с презрением, прямо как Генри Ашес, и говорит, говорит своим сотоварищам:

– Договорим в другом месте.

Я смеюсь.

– Убегаем? Я же найду вас везде, куда бы вы ни отправились.

Призрак смотрит на меня, как учитель на школьницу, и говорит:

– Мы подумаем о том, чтобы ты нас не нашел.

К сожалению, призрак не врет. Я думаю, думаю сосредоточенно, как бы с разных сторон, об исчезнувшем вместе с их телами баре, но после попыток, наверное, двадцати, ничего не меняется. Я по-прежнему вешу в пустоте, даже не могу сказать, наша эта Вселенная или нет. Мне надо отвлечься. И для этого я решаю попасть в первую пришедшую мне на ум голову.

Я попадаю в тело Генри Ашеса и спустя пять, может, десять секунд я чувствую в точности то же, что и он. Сожаление, ставшей рутиной желание получить за перевозку рабынь большую сумму, чем в прошлый раз, и всегда приятное желание занять место Эла Торментуса и быть в том же возрасте, что и он. Если желания Генри Ашеса не вызывают вопросов, то его сожаление, безусловно, меня интригует. Оказывается, родитель Клэр скучает по Тае Фингертипс. Вернее, скучает по возможности насиловать эту бедную девочку вновь и вновь… Его морщинистые руки помнят прикосновения к ее груди… Размытые ареолы с темно-бурым соском. Христианская покорность, нежелание или страх кричать, широко расширенные глаза, прямо как у зайчика, загнанного в ловушку волком. Да, Тая симпатичная, о ней можно фантазировать даже старым динозаврам, вроде Ашеса, вот только это не фантазии, а реальные воспоминания. Это сожаление, что виагра в нижнем ящике дубового шкафчика в спальне будет предназначена для другой, менее робкой и более доступной, и поэтому более скучной женщины. После всего, что я узнал о Клэр, честно, я бы не думал возмущаться, узнав, что Генри Ашес вступал и с ней в половую связь, но в случае с Таей… Моя Сэнди, конечно, общительная, но с безграмотными и меркантильными людьми она общается крайне мало. А с Таей моя девочка общалась с удовольствием, поэтому кряхтящая от спазмов мужественность недовымершего питекантропа, посягнувшая на симпатичную моей Сэнди, да и мне тоже, девушку, ничего, кроме возмущения вызывать не может. Итак, недовымерший питекантроп горюет по своей увядающей похоти, бедная девочка Тая готовится стать рабыней для таинственных индийских (или индонезийских – в старческих мыслях непонятно) сепаратистов, а бедному из-за своей неудовлетворенности недовымершему питекантропу просто не заплатят, если он сорвет тихоокеанскую перевозку…