Внутри

– Отдай мой телефон, тварь! – орет Ривьера. Я не отдаю, потому что Клэр продолжает говорить.

– Советую тебе держаться как можно дальше от шести особых тел, иначе ты постоянно будешь чувствовать то, что почувствуешь прямо сейчас…

Связь прерывается. И тут же Ривьера вырывает телефон из моих рук. И тут же я вылетаю из тела Сэнди. Моей сущности невыносимо больно, словно тысячи раскаленных добела ножей пронзают каждую клеточку тела. Скрючившись в мерзкое облако, я вынужден смотреть, как Ривьера орет на мою беззащитную Сэнди.

– Что ты творишь, скотина? Ты работаешь на Торментуса, да, тварь?

Руки неизвестного вторженца гладят Ривьеру по спине, а его губы произносят:

– Нет. Я все еще не знаю, кто такой Торментус. Я просто слишком долго посылала ее нахуй!

Мне так не было больно даже при жизни. Невидимые ножи стали горячее.

Она…нет… он, вторженец, целует Ривьеру, и Ривьера успокаивается.

Страшное дело. Эта боль не прекращается. Я пытаюсь избавиться от нее, думаю, что ее у меня нет, но бесполезно. Когда бесполезность моих мыслей окончательно расстраивает меня, я пробую мириться с этой болью, но против моей воли, мое сознание наполняется борьбой, желанием покончить с этой болью раз и навсегда, и именно это желание усиливает боль и не дает мне уйти. Все это воспринимается так, словно другой "я" сильнее меня, и он хочет мне зла – потому что в мире нелюдей можно управлять только собственными желаниями, и никак иначе.

Я, синее облако из боли, наполовину погружаюсь в фундамент торгового центра. Я смотрю, как Ривьера и управляющий телом Сэнди неизвестный вторженец покидают торговый центр. Я не могу никуда перенестись – боль парализует даже самые крошечные стремления. Сквозь непрекращающуюся боль моя сущность наполняется фразой вторженца о "шести особых" телах. Кого он имел в виду?

Сэнди, точно ее. Ривьеру, само собой. Генри Ашеса, да и его. Сюда же подходит Клэр… Так, кто же еще… Хм…

А, точно, женщина в латексе… Пустота в ее голове не прекращает пугать меня, мне кажется, это дело рук вторженца, и я боюсь, что та же участь постигнет и мою девочку. Возможно, вторженец слишком долго использовал сущность женщины в латексе, не знаю… Да это и не важно – важно, чтобы красивые мысли Сэнди (и, разумеется, ее теплый храм) всегда были при ней.

Сэнди, Ривьера, Клэр, Генри Ашес, женщина в латексе… Пять… Кто же шестой?

Тут же я осознаю, что не чувствую невидимых ножей. Они исчезли, оставив тяжелый осадок в моей сущности. Нет боли, которая бывает от ножевых ранений, нет – я чувствую себя располневшим изнутри.

Я думаю, что этого осадка в моем теле нет – и после этих мыслей осадок пропадает. Я испытываю облегчение. Я по-прежнему могу управлять собой. Я такой же, каким был до вылета из Сэнди. Но я все еще похож на облако. Поэтому обретаю оболочку Олега Ривника, поднимаюсь на ноги и стою, как человек. Стою и смотрю на выход, думаю о том, что ждет меня в дальнейшем. Сквозь меня проходят живые люди. Семья с детьми. Дети прыгают и пока еще радуются жизни. Муж держит пакет с покупками в одной руке, руку жены – в другой. Жена просто улыбается. Совместные покупки, дети, обычная жизнь с ее обычными заботами – всего этого я лишился по воле безумного вторженца. Я провожаю семью взглядом, думаю, что на месте мужа должен быть я. На месте жены – Сэнди. На месте их детей – наши с Сэнди дети… Зря я об этом думаю. Живым людям нет дела до того, что покойники бродят среди них, почему же мертвых должно волновать присутствие живых? Мы мудрее живых, мы знаем то, что живые узнают только после своей смерти… Я только сейчас в полной мере осознаю причины пренебрежения "нелюдей", в частности Кина, ко всему человеческому. Возможностей у людей гораздо меньше, чем у нас, поэтому их действия кажутся нам глупее действий наших…

Может, "нелюди" правы, думаю я, только мне грустно от того, что я уже никогда не смогу насладиться тем, что живой человек называет обычной жизнью.

Моя сущность начинает вибрировать – а вибрирует она при самых глубинных переживаниях. Я думаю о словах вторженца о "шести особых телах", а затем думаю, кто он такой, этот вторженец, чтобы указывать мне, что я должен и не должен делать? Этот внетелесный придурок лишил меня жизни, в его силах превратить мою девочку в безвольного овоща, с какой стати я должен это терпеть? Даже если я вновь попадусь вторженцу, и он вновь меня пронзит невидимыми ножами, все равно, это не повод прекращать свою борьбу.

Я думаю о теле, в которое надо вселиться. Думаю о Клэр и надеюсь, что ее мысли помогут мне узнать, что творилось в этом мире последнюю неделю. Да, я почти ничего не знаю, я настолько был погружен в попытки управлять чужими телами, что выпал на неделю изо всех реальностей, которые только могут существовать.

Я переношусь в тело Клэр, разрываюсь на двадцать одно сознание, мысленно призываю каждое отдельное сознание действовать как одно целое и одновременно с этим пытаюсь выдержать увеличенные в двадцать один раз заботы Клэр о ювелирном магазине, смешанные с желанием переспать с Олегом Ривником, стоившим ему жизни и чуть было не стоившим ее…

Интересно, думаю я, когда полностью справляюсь с нагрузкой. Превратить весь этот бред в тривиальное желание вернуть себе любовника? Да, вторженец, ты – настоящий профессионал.

И… Клэр знает, что Генри Ашес занимается работорговлей. Хм, я вспоминаю, как Клэр сама приглашала меня посмотреть на картотеку с рабами. Ну да, тогда в ее теле находился вторженец… Что у вторженца за план такой? Не слишком ли он извращенный?

Хотя, какая мне разница? У меня своя цель, поэтому незачем интересоваться чужими затеями, даже если они и касаются меня. Надо идти в одном направлении по одной-единственной дороге, чтобы прийти туда, куда эта дорога ведет.

Я заставляю подойти Клэр к зеркалу и произнести первое, что мне самому придет, если так можно выразиться, в голову.

– Сэнди любит меня.

Я вижу перед собой загорелое лицо с мешками под глазами и в полной мере осознаю, что действительно управляю чужими телами. Я шевелю перед зеркалом пальцами, вижу кольцо на две фаланги. Вторженец не ставит себе цель губить наши образы, может, он (или даже они) всегда были в наших телах? Абсурд, сотворенный вторженцем – то исключение, что подтверждает правило?

– Считай меня исключением, которое подтверждает правило.

Ну да, вторженец сам мне об этом сказал, теми же губами, которые я сейчас вижу в зеркале.

Я сажусь на кожаный диван, осматриваюсь. Но можно и не осматриваться – чтобы понять, где я нахожусь, достаточно подумать головой Клэр. Из мыслей Клэр я понимаю, что сижу в ее втором кабинете. Первый кабинет больше похож на кабинет, чем этот, ведь здесь, кроме кожаного дивана и выключенного монитора, ничего нет. И да, оба эти кабинета находятся в ювелирном салоне Клэр.

Также я понимаю, что первый кабинет предназначается для административной деятельности. Туда приходят продавцы, когда они не в состоянии ответить на вопрос клиента, и приходят часто, что огорчает Клэр. И по причине накопившегося огорчения Клэр решила выделить себе второй кабинет – разумеется, с позволения Генри Ашеса и за его же счет. В мыслях Клэр называет этот кабинет не иначе как "пространством для личных переживаний". Тут же проносится воспоминание, в котором Клэр занимается сексом с молодым продавцом Маркусом Эвансом и представляет на месте Маркуса Эванса отчасти любимого и отчасти ненавистного Олега Ривника. Затем мелькает ощущение интимного превосходства – Клэр убеждена, что о ее сексуальных делишках с Маркусом никто, кроме Маркуса, ничего не знает, а уж о ее связанных с Олегом фантазиях, ха-ха, никто, и тем более Маркус, никогда не узнает.

Наивная.

Меня мог бы охватить стыд за фривольное обращение с чужими переживаниями, но Клэр – это не Сэнди. Клэр даже нельзя назвать достойной женщиной, поэтому у меня даже нет намека на стыд. К тому же, Клэр знает о перевозке рабынь, и все их имена хранятся в специальной тетради, спрятанной у нее в спальне, между матрасом и кроватью. Вот что вторженец называл "картотекой"!

Да, симпатии к Клэр пропали у меня после нашего расставания, но теперь не осталось ни малейшего шанса, что они появятся вновь. Клэр – бухгалтер работорговлеческого предприятия Генри Ашеса и Ко. Если план вторженца направлен против грязных преступлений моих родственников, то да, его даже можно поддерживать, но зачем вторженец впутывает в свой план мою Сэнди? Он же должен знать, раз это знаю я, что Генри Ашес плевать хотел на свою младшую дочь, и любая трагедия, коснувшаяся моей Сэнди, никоим образом не помешает его бизнесу.

Мои собственные размышления прерывают воспоминания Клэр, в которых фигурируют слезы Таи Фингертипс… Что?

Я фокусирую свое внимание на событии, произошедшем пару дней назад в особняке Генри Ашеса. Этот кряхтящий мафиози насиловал бедную Таю и настолько в этом преуспел, что он решил перенести отправку рабынь еще на несколько дней вперед. Тая ему нравится не сколько своей юностью, сколько покорностью. Она ни слова не прокричала, пока Генри Ашес насиловал ее, и насиловал систематически… Аааа, если бы я узнал об этом, когда был жив, то немедленно заставил бы Сэнди отказаться от своей фамилии и взять мою… хотя нет, не заставлял бы, Сэнди сама бы побежала в паспортный стол.

И самое противное – Клэр знает все о грехах Генри, и ничего с этим не делает. Ей немного противно, и ключевое слово здесь – "немного". Пусть ювелирный бизнес развивается за счет торговли чужими жизнями, а не золотом, неважно – пока он развивается, о вызывающих маленькое отвращение делишках отца можно забыть…

Моя девочка, да и я тоже, мы ошибались. Мисс Занудство и Мисс Заноза-В-Заднице – неправильные прозвища. Прозвище для Клэр должна придумывать не Сэнди, а сборище двинутых на насилии сокамерниц Клэр.

Клэр мне отвратительна. Может, броситься в ее теле под трамвай? А что, пусть Генри Ашес ищет связь между моей смертью и смертью своей дочери. Я и вправду бы расправился с Клэр, если бы не слова вторженца. У меня свой план, и довольно простой – сделать Сэнди счастливой, а у вторженца – свой. Почему же мы должны противостоять друг другу?

Исходя из мыслей Клэр и мыслей Генри Ашеса, я думаю, что план вторженца связан с работорговлей. Я не уверен в этом, но в списке предполагаемых планов вторженца расправа с работорговцами стоит у меня на первом месте. Так что… я помогу вторженцу с ними расправиться. Это же целая сеть, в которой орудует куда более шести преступников. Я вселюсь в чье-нибудь тело, скажем, в тело одного из моряков, и перестреляю всех его напарников.

Да… Пожалуй, я так и сделаю. Но раз уж я нахожусь в теле Клэр, то лучшим вариантом будет взять картотеку с рабами и отвезти ее в полицейский участок… нет, есть вариант лучше – отдать Сэнди эту чертову картотеку, и если вторженец будет в ее теле, он поймет, что я на его стороне. Замечательно.

Остается надеяться, что я угадал подлинные намерения вторженца.

У Клэр звонит телефон. Звонит незнакомый номер. Можно, конечно, уйти из ее тела, вселить в голову мысль, что все происходящее перед звонком – всего лишь неправдоподобный сон, но я этого не делаю, я поднимаю трубку.

– Хочешь есть?

Знакомый голос. Знакомый вопрос.

– Нет, – отвечаю я женщине в латексе.

– Может, съешь что-нибудь?

– Спасибо, я не хочу есть.

Молчание. Я не знаю, правильно ли я поступаю, "правильно" отвечая на вопросы, но в случае чего я готов сыграть удивление – пусть вторженец в теле женщины в латексе считает схожесть ответов совпадением.

– Ее уже ничто не спасет, – говорит женщина в латексе, и говорит непривычно, не как робот, она говорит с каким-то надрывом в душе. – Мне придется ее убить.

Я искренне надеюсь, что вторженец имеет в виду не мою девочку.

– Кого ее? – спрашиваю я, вернее, не спрашиваю, а ору.