Юность

Какая, однако, шевелюра выросла. Хорошо, если бы волосы вились большими волнами, как у Калер… Ну ее к лешему! Покраснел, отбросил зеркало… Святотатством казалось самое произнесение этого имени… Словно грязнил чем-то свой светлый праздник…

– Мама, теперь уже не христосуются?

– Вот тебе раз! Шесть недель христосуются. Что ты, татарин, что ли?

– Забыл. Едет, едет… Она, мама… Зоя!.. Чувствую, чувствую…

– Да погоди…

Мама идет к окну. Протяжно бьют где-то часы одиннадцать.

– Одиннадцать!.. Она!..

– Да, она… Пойду встретить…

Мать вышла из палаты. Что делать?.. Лечь или сидеть?.. Господи, что это со мной! То жарко, палит лицо огонь, то холодно, так холодно, что стучат зубы… Забыл сегодня почистить зубы… Опять звонят в ушах стеклянными молоточками. Лучше лечь… Нет сил сидеть и ждать… Лег лицом к двери и жду в огне и трепете. Идут! Идут!..

– Можно? – прозвучал за дверью голос и ударил меня прямо в сердце.

– Можно, можно… Зоя!

Распахнулась дверь, и на пороге приостановилась стройная, высокая девушка, вся в белом, в пастушеской соломенной шляпе с загнутой голубенькой вуалеткой, с синими васильками и бело-желтыми ромашками, под шляпой тяжелая груда золотых волос, в одной руке перчатки и кружевной зонтик, в другой – куст белой сирени… Словно сама весна в ослепительном сиянии вошла с цветами родных полей и садов.

– Зоя! – прошептал я упавшим, не своим голосом, сел в постели и протянул к девушке руки.

Вспыхнуло розами милое лицо, схватилась милая рука за грудь, опрокинулась голова…

– Иди же, голубка!..

Рванулась от двери, упала на колени около постели и, спрятав свою голову у меня на груди, стала смеяться и плакать…

– Да погоди же, дай мне посмотреть на тебя…

Я хотел откинуть ее голову, а она не давалась и продолжала плакать. Я вытащил колючую булавку, сбросил шляпу с васильками и потонул губами в мягком, душистом и щекочущем золоте волос… А куст белой сирени валялся на полу и источал одуряющий аромат…

– Милый, милый… Я уже думала, что никогда… никогда больше не увижу!..

Кто-то сердито покашлял у двери. Зоя поднялась на ноги и, отскочив к окну, отвернулась и застыла в неподвижности.

– Ах, это ты, мама…

– Я… Сирень-то что бросила?.. В воду ее надо…

Пошла искать посуду для сирени.

– Зоя!.. Она ушла… Да погляди же на меня!..

– Стыдно… Знаешь, папа уже согласился… А было раньше хуже тюрьмы… Я тебя ужасно люблю… Но доктор говорит, что тебе нельзя скоро жениться..

– Повернись же ко мне, Христа ради!.. Христос воскресе!.. Ты, мама?

– Я.

– Убеди Зою, что теперь еще христосуются!..

– Поди, сама знает. Не татарка…

– Вот слышишь, Зоя!.. Христос Воскресе!..

Обернулась, вся пунцовая подошла ко мне, наклонилась, опустила глаза:

– Ну, воистину воскресе!..

И чуть-чуть коснулась губами моих губ. И снова отвернулась.

– Если ты не будешь на меня смотреть, я рассержусь… Слышишь?

Улыбнулась, вскинула на меня глаза и села на стул у постели. Я пожирал ее глазами… Похудела, но стала еще прекраснее. Прямо изумительная, поразительная красота!.. Неужели она, эта самая девушка, будет скоро моей женой? Невероятно!..

– Посмотри же на меня!

– Я, Зоя, немного устал… Извини, я немного полежу…

– Конечно, голубчик!.. Меня не стесняйся, а то… не буду…

– Ну, чего не буду? Любить?..

Громко засмеялась, ударила белой шелковой перчаткой по руке и сказала, блеснув синими глазами:

– Ходить не буду, а не «любить»…

– А любить будешь?

Кинула взор на мать и, обернувшись ко мне, кивнула глазами… Ах, как передать это мимолетное движение прекрасных глаз? Нельзя передать: нет таких слов у человека. Вот если бы в черную ночь с черными ползущими тучами вдруг на одно только мгновение раскрылся кусочек синего неба и в это окошечко на одно же мгновение выглянуло всё солнце!.. Нет, не то… Солнце не пряталось: оно сидело рядом на стуле, и не было никаких туч, а было всё синее, и белое, и золотое… Только белое, синее и золотое.

– Ты похудела…

– И… подурнела…

– Ты? Какая ложь!.. Ты прекраснее всех ангелов на небе.

– Вот уж это, господа, грех… Ангелов-то уж не надо трогать…

– Ты, мама, смешная… Ей-Богу, ты смешная!..

– Нет, я сильно подурнела, Геня…

– Неправда!.. На вот волшебное зеркальце и спроси: «я ль на свете всех белей, всех румяней и умней?…». И оно тебе скажет, что – ты!.. Ах, Зойка… Съел бы я тебя!..