Аугенблик

Под утро я забылся…

…В тесной мониторке собралась толпа. В ней чудесным образом поместились все: и обитатели второго этажа, и цеховые рабочие. Лезли вперед Лилиана Владимировна с Фантомасом-Димой; прыгала от радости и хлопала в ладоши лаборантка Леночка; Лешка угрюмо смотрел на нее и укоризненно качал головой; в углу на измятой стремянке (такая валялась в груде металла в цеху) пустобрехом Мишкой нетерпеливо ерзал Исаев; Эдик с огромной алюминиевой кастрюлей на голове, похожей на царственный немес фараона, задирал вверх подбородок и поигрывал старыми наручниками; с экранов мониторов взирали на все это четыре (по числу мониторов) философа Ницше. Грандиозные усы их не помещались в экраны и лезли наружу.

Совершенно одинаковые Леночка и Тонечка стояли на диване на коленках и вздымали ввысь одинаковые попки.

С потолка прогремел величественный церковный бас: «Время пришло! Трахни их по очереди и определи – где кто. А не определишь… будет тебе пипи– и– и– и– ндра!»

«На потолке прячется Постнов», – догадался я, узнав его коронное слово.

Алюминиевая кастрюля с грохотом свалилась с головы Эдика… и я проснулся.

Уже в реальности, правда, не совсем понятной, кастрюля грохнулась еще раз. За стеной.

«Коля проснулся» – понял я.

А еще я понял, что сегодня суббота, и Тонечка Воробьева не придет.

Из дома я позвонил Тонечке Воробьевой. Трубку взяли сразу, как будто ждали моего звонка.

– Алло, – просто ответила Тонечка Воробьева.

– Тонечка, радость моя, привет, – начал я, – скучаю без тебя!

Тонечка долго не отвечала. Затем послышалось осторожное:

– Это не Тоня, она… она сейчас немного занята. Минут через десять освободится.

У меня бешено заколотилось сердце – надо же, какое совпадение!

– Аня? – так же осторожно спросил я. – Аня, это Вы?

– Да, это я, – ответила Тонечкина сестра абсолютно Тонечкиным голосом.

Анечка трубку не клала. Я размышлял, отчего это? А вдруг меня разыгрывают – озорства моей подруге не занимать, могло быть всякое. Интуиция (уже густо замешанная на, родившемся ночью, желании) подсказала поведение. Я постарался придать своему голосу максимальное количество интеллигентности и обаяния, понизив его на тон:

– Анна, подождите, пожалуйста, не кладите трубку, мне нужно… Вам кое-что сказать…

– Я не кладу, – быстро ответила Анечка. Мгновенно определилось ее волнение: и по голосу и по дыханию. Это волнение передавалось мне и сильно возбуждало.

– В прошлый раз… при нашей встрече, – начал я после некоторой паузы, подчеркивающей важность моих слов, – у нас с Вами вышел… небольшой казус… Поверьте, я не думал…

Анечка немного помолчала – видно было, что она совершенно не была готова к разговору со мной, что мой звонок был для нее неожиданным.

– Ничего страшного, – решилась Анечка. И столько волнительной теплоты было в ее голосе, столько доброты!

– Правда? – обрадовался я и не смог этой радости скрыть.

– Правда, – чуть слышно ответила Анечка и замолчала.

Я выбрал правильную линию поведения, «убивая сразу двух зайцев». Если меня разыгрывают и у телефона Тонечка, то я, во-первых, как бы извинялся за забавный конфуз, показывая, что я же ни в чем не виноват, так вышло; во-вторых, ели у телефона реально Анечка, можно попытаться прощупать, посвящена ли Тонечка в детали нашей с Анечкой забавной встречи.

Пауза затянулась, Анечка не вешала трубку.

– Аня… Можно Вас так называть? – как бы спохватился я.

– Да, конечно, – ответила моя новая собеседница серьезным, даже немного деловым тоном, в котором Тонечка никак не угадывалась.

– Ну, а меня Евгением зовут… Можно Женя.

– Я знаю, – сразу ответила Анечка.

Мое сердце больно стучало в висках.

«Так, – подумал я, – ну конечно знаешь. Интересно, а что ты еще знаешь?»

Я уже понимал – Анечка гораздо серьезнее своей сестры, менее раскованна. Проводилась маленькая аналогия с Леночкой-лаборанточкой.

– И все-таки, – попытался я не закрывать тему единственной нашей встречи, – мне следовало бы и догадаться… тогда.

– Да? А почему? – в голосе Анечки проскользнуло заметное и не-скры-ва-е-мое кокетство. Боль в висках усилилась.

«Да она играет со мной! – с удивлением предположил я. – А вдруг наши с Тонечкой отношения для ее сестры-близняшки вообще тайной не являются!

– Ну… – изобразил я растерянность, – я должен был догадаться… например потому, что Вы приехали на велосипеде, а Тоня на нем ездить не умеет.

– Умеет! – тоном, выдающим улыбку, ответила Анечка. – Просто был случай. В детстве. Нашем детстве. Тоня упала с велосипеда. Теперь боится ездить.

– Ушиблась? Сильно? – как бы с волнением спросил я.

– Нет, несильно, – опять выдав тоном голоса улыбку, ответила Анечка. – Но шрамик на коленке остался навсегда.

– Я знаю, – бездумно брякнул я.

Анечка сделала вид, что не заметила моего «прокола», хотя и сделала некоторую паузу.

«А ведь она очень умна! – сделал я вывод. – Ведь все, что она говорит, хорошо продумано».

Анечка даже намеком не показывала, что хочет прекратить разговор со мной. Это могло быть просто потому, что надо было подождать, когда Тонечка освободится и подойдет к телефону. Но это могло бы быть и по другой причине: разговор со мной был ей приятен!

Странное и совсем незнакомое возбуждение овладело мной. Оно было посильнее того, что обычно возникает при первом знакомстве с девушкой. В этом возбуждении присутствовали нотки приобщения к чему-то недоступному ранее, но тайно и неосознанно желаемому.

Однако наш разговор, со всеми его паузами затянулся. Я подумал, что Тонечка давно должна была бы и освободиться. И тут я услышал еле уловимый шепот. Слов не разобрать, но и сомнений быть не могло – Тонечка стояла рядом.

«Ах, плутовки, да они заодно!» – догадался я. Догадался, и меня это устраивало.

Я подумал, что нашу с Анечкой беседу пора заканчивать. Всего было сказано в меру. Перебор здесь мог бы все испортить. Только очень небольшие и совершенно невинные намеки – более ничего. Теперь нужно почувствовать, как Тонечка Воробьева охарактеризует мой разговор с ее сестрой. Но, черт возьми, как же мне не хотелось его заканчивать!

Мы говорили еще некоторое, довольно продолжительное время. Разговор ни о чем, но до чего же приятно было слышать, как естественно Анечка придавала ему смысл, значение сказанному! Однако разговор наш действительно затянулся.