Но не познал ни поцелуя, ни шепота, ни счастья ответных чувств.
Страдая, жил воображеньем сочиняя.
Слушал, как капели играют на свирели.
Дирижер весна оркестр природы увлекает
Движеньем рук и бубенцами зазвенели
Солнца первые лучи, бисером рассыпают
По окнам огоньки, по витринам, по бульварам светлым паром
И на личиках младых людей.
Одинокая зима ушла, завидуя тем парам
Кои влюбленностью краснеют, забывая разлучницу метель.
Поэт из комнаты своей внимает возрожденью.
Не ревнуя, но с досадой сожалея
О жизни покинувшей его без знака предупрежденья.
Холст загрунтует и напишет маслом осень, чуть робея.
Дорожка в парке устлана коврами
Листьев спелых пожелтевшей красноты.
Дерева натурщицы обнажили наготу прикрыв ветвями,
Стройны в обрезе поблекшей хвои красоты.
А птицы улетели в теплые края.
Скамейка, а на ней дева в белом платье.
Невеста в томленье ожиданья жениха, тая
Секрет о его пристанище и о вечном счастье.
Пейзаж сей тусклый в красках и тонах
Во светлых, поместит вместо окна.
Исчезнут внезапно голоса весенних хороводов в деревнях.
И в тишине допишет он великую поэму безумного творца.
О чем она, ответят на вопрос юные сердца,
Любовь в коих живет с обручением венца.
Вот точку ставит, умиротворенье ощутил.
Каждой строчкой жил, каждая строфа жизнью дышала.
Все радости позабудутся однажды, память утратит много сил,
Но творенье сохранит то счастье, о котором лишь слыхала.
Душа поэта вдохновенно любовью чистой воспылала,
Сочиненье посвященное именует – “Ариана”.
Явится на зов влекущих слез степного дола.
Под листвою дуба там горюет дева одиноко.
На коленях пред крестом стоит по обыкновенью снова.
Полевые цветы сплетет в венок, опояшет их осока,
Посадит на холмик немного моха.
В жалости, в разлуке скорбного томленья.
Молчанье сохраняет, слыша пенье дуба.
В корнях коего покоится поэт в успенье усыпленья.
И дева ощутила духа приближенье кожей,
Его эфирное дыханье, его призрачно далекий голос.
Светлеет сразу на душе и мир кажется пригожей.
Дух примечает каждый опавший девы волос.
Такова трепетна его любовь и отношенье.
Читает ей поэму глаголя, в который раз призывно –
“Я жив Любимая, услышь мое творенье.
Почему же ты грустишь, ты молишься молебно,