Оскар

14.43.

В запасе уйма времени, но скоро события начнут набирать ход. Не исключено, что придется уезжать в спешном порядке, и в этом случае Оскару не хотелось бы застрять в пробке. В пятницу, без четверти три, та часть улицы, где он припарковался, выглядела почти пустой. Это его вполне устраивало.

Оскар потянулся всем телом так, что захрустели суставы и посмотрел в окно.

Внешний мир, как всегда, был занят своими делами.

В конце маленького сквера два таджика в комбинезонах с полосками отражателей на штанах устанавливали дорожный указатель. Еще один неподалеку, собирал в кучи опавшие листья.

Оскар рассеянно наблюдал за азиатами.

Конечно, они добились успеха: постоянная работа, регулярный перевод денег с помощью «Western Union» многодетным семьям, а быть может, уже скопили достаточную сумму, чтобы вернуться на родину и начать новую жизнь. Где все по-другому. Нет снега, шума и грохота современной жизни, бесконечного потока машин и людей, несущихся по кругу, в тщетной попытке обогнать время и везде успеть.

Лицо одного из гастарбайтеров показалось Оскару смутно знакомым. Оно походило… на лицо Гойко Митича. Кумира советских мальчишек 70-х.

Оскар оказался не исключением: он был зачарован смелостью и ловкостью югославского индейца; его мускулистым телом, чеканным профилем. Картины с участием Митича Оскар знал наизусть. В дни школьных каникул их показывали почти во всех кинотеатрах города. Краснокожим отвели утренний сеанс – 10.00.

Оскар тщательно изучал в газетах анонсы на неделю и носился по Москве: «Орион» на Преображенке, «Перекоп» на Каланчёвке, «Севастополь», «Орленок», Дом Культуры им. Русакова, « Барс», «Ладога» в Медведково. Билет стоил 10 копеек, вполне по карману обычному пацану, поэтому Оскар старался не пропускать ни одного фильма.

Первым делом Оскар мчался в буфет, где продавались его любимые эклеры. Заглотив по-быстрому несколько штук, он переключался на пломбир с двойным сиропом, от которого сладко и больно ныли передние зубы, а потом, если оставались деньги и место в животе, запивал всю эту вкусность грушевым лимонадом.

Любимое меню его детства.

Потом Оскар входил в зал, который кашлял, перешептывался, грыз семечки, сморкался, отыскивал свое место и садился.

В Доме Культуры на лепном потолке красовалась изумительная люстра из хрусталя. Сидеть под ней было страшновато – вдруг оборвется? Задрав голову, Оскар гадал: удастся ли спастись, или, его тоже расплющит сверкающая махина? И с облегчением приходил к выводу, что третий ряд вне зоны бедствия. В кинотеатрах первые ряды отданы детворе – это незыблемое правило. Так что никаких тебе люстр, теток с высокими причисами, или толстяков, загораживающих экран.

Но вот, гас свет, гас медленно, словно закат, чтобы глаза могли настроиться на грядущую темноту, раздавался скрип тяжелого занавеса, бархатные шторы, навевая приятную прохладу, раздвигались…

У Оскара от предвкушения бежали по спине мурашки. Еще несколько секунд тишины, разбавленной шуршанием конфетных оберток, и наступит МЕЖВРЕМЕНЬЕ.

Параллельный мир. Его мир. И он входил туда с наслаждением.

Потом, когда картина захватывала целиком, беззаботность и сиюминутное удовлетворение сплетались в мерцающей темноте кинозала в более высокое чувство. В те времена, художественные фильмы обязательно несли смысловую нагрузку и Оскар, сопереживая героям, погружался в безудержные фантазии о том, как станет мужественнее и благороднее.

Оскар выходил из кинотеатра – слегка обалдевший. Он уже вроде бы и вернулся в реальность, но какая-то его часть все еще оставалась в мире грез, где добро всегда побеждало зло, где сильные и храбрые люди защищали бедных и слабых, а не наоборот.

Именно здесь он 12 раз посмотрел «Неуловимых мстителей», вестерн «Золото Мак-Кенны» с Грегори Пеком и роскошной песней В. Абадзинского (на днях этот вестерн показывали по кабельному, но Оскар уснул перед экраном еще до начала, а проснулся когда уже шли титры); «Зорро» и «Парижские тайны»; впервые увидел жуть до чего страшный «Вий», от которого буквально примерз к сидению и, после которого целую неделю, едва на улице начинало смеркаться, уже сидел дома, хотя в обычные дни его было не так просто загнать пораньше.

С облегчением закончился второй класс (в табеле одни пятерки, поведение – удовлетворительное) и уже молодое блестящее лето подмигивало во все окна. По традиции тетя Валя взяла для Оскара путевки на июль-август в пионерский лагерь «Костер». За то июнь, частично искупал будущие муки лагерной муштры – ведь он проведет его у бабушки в деревне!

Каким-то электрическим волнением наполнялась грудь и голова при мыслях о том, как он будет купаться в медленно плывущей прозрачной речке, а потом греться на горячем белом песке, кое-где унавоженным коровами, разглядывая отпечатки собачьих лап и бисерные следы трясогузок; до одури гонять на велике, играть в индейцев, собирать землянику, удить рыбу…

Первое чувство сразу при выходе из автобуса: свежая нежная тишина, мягкость земли, сильный запах полынной пустоши, стрекот кузнечиков; сладко трепетало сердце при виде тут и там растущих по обочине полевых ромашек, они кивали тяжелыми головками, словно приветствовали старого друга… и свобода, свобода, СВОБОДА!

Июньские дни были безоблачны. Голубое небо, как пламя газа. С речки с утра до вечера раздавался веселый плеск и визг ребятишек.

В один такой жаркий, томный полдень, Оскар мчался на стареньком «Орленке» по деревне, распугивая копошившихся в пыли кур. Он затормозил в тени автобусной остановки, где росли одуванчики, и пахло нагретой крапивой, чтобы посмотреть, как тетя Мотя приколачивала афишу:

Пятница – «Граф на Мотоцикле» (Франция)

Суббота – «Генералы песчаных карьеров» (Бразилия)

Начало – 22.00

Цена билета – 5коп.

Ух, ты! «Генералы»! Зыканское кино. С драками, поцелуями и классными песнями. Так говорили большие пацаны во дворе, кто всеми правдами и неправдами проник в кинотеатр и посмотрел вожделенную картину.

– А, помнишь, тот подпрыгнул и ногой ему в грудь? А этот ему как дал…

Молодняк стонал от зависти, ведь дети до шестнадцати лет на сеанс не допускались.

Тетя Мотя – гренадерского роста и вида женщина, язык не поворачивался назвать ее старухой (а было ей, без малого, семьдесят) в очках с чудовищными линзами (любимый фасон криминальных боссов из картин Мартина Скорсезе и Брайана де Пальмы), единолично заправляла сельским клубом, совмещая должности художника, завхоза, кассира-билетера и директора.

О такой ерунде как «возрастной ценз» Матрена Степановна, отродясь не слыхала, за что Оскар был ей безмерно благодарен.

Он посмотрел «Графа на Мотоцикле» – оказавшимся (простим пенсионерке Моте ее подслеповатость и незнание истории) «Графом Монте-Кристо» с Жаном Маре, и, конечно же, «Генералов».

Когда Оскар, неуверенно улыбаясь, чувствуя, что делает что-то противозаконное, протянул в окошко кассы деньги, ему через пятнадцать секунд – очень долгие, растянувшиеся и застывшие во времени пятнадцать секунд, натруженная загорелая рука выдала синенькую полоску билета с плохо пропечатанными цифрами.

Оскар от удовольствия зажмурился, ощутив желание захлопать в ладошки. «Как просто!» – подумал он не без гордости, и сразу повеяло чем-то приятным, тревожным и неприличным.

Зал ломился битком. Сидели на табуретках, взятых из красного уголка, на полу, стояли в проходах. Распахнули настежь все двери, но все равно стояла банная жара.

Оскар, не замечая оранжерейной температуры, затаив дыхание, смотрел на экран, где стремительно разворачивались события. Неизбежный весельчак – зритель по ходу фильма отпускал комментарии – зал грохал, и добрых две-три минуты совершенно невозможно было услышать реплик героев; порвалась пленка, что конечно вызвало шумное недовольство; забежала не в меру любопытная дворняга: кто-то свистнул – псину как ветром сдуло.

В липкой духоте клуба вспыхнул свет.

В окошко кинобудки высунулся Иван «Миклован».

Машинист-бульдозерист широкого профиля, а по выходным киномеханик издал сосущий звук, как будто в одном из зубов была дырка, и доложил взопревшим, щурившимся зрителям, что вторую часть еще не подвезли из райцентра.

Народ загудел, на что Иван, захваченный фильмом не меньше остальных, предложил самому сгонять за продолжением. Шесть километров в обе стороны. Раз плюнуть.

Одобрили единогласно и, теснясь, повалили на воздух.

В красном уголке восторженно храпела тетя Мотя.

На воле сладко пахло лесом. Темнели поля за рекой. Оглушительно пел соловей, сидя на кусте бело-розово-фиолетовой сирени. Над заросшим дикой малиной погостом зарождался туман. Карусель мотыльков вертелась вокруг висящего над входом в клуб прожектора.

День угас.

В безрукавном тельнике, подсученных до колен трико, короткий и широкоплечий, с «Памиром» в зубах, появился Иван, неся коробки с пленкой, как ведра. Пристроив кинематографическое хозяйство на багажнике велосипеда, Миклован кинулся в седло, весело крякнул и запедалил под горку в синеву июньской ночи.

Какое-то время еще было видно, как он тормозит сандалиями на повороте, оставляя облачка пыли – потом все пропало.

– Эх, небо какое! – мечтательным голосом воскликнула русоволосая молодка в кримпленовой юбке, из-под которой выставлялись напоказ крепкие загорелые ноги в белых танкетках. Она зябко повела плечами и закуталась в цветастый платок: воздух посвежел.