Оскар

Тетя Фая (подружака – алкашка) помогла спустить холодильник по лестнице с третьего этажа и прикрутить веревкой к санкам. Потом они – женщины шли впереди и тянули, как битюги, Оскар замыкал шествие и придерживал рефрижератор, – отправились в путь.

Он помнил скрип полозьев, ломавших жесткий наст. Ветер срезал шапки с сугробов и кидал в лицо секущей крупой. Холод стягивал кожу. Тетя Фая (единственный веселый член экспедиции, потому что пришел похмеленный), затянула: «У леса на опушке, жила зима в избушке, она снежки солила в березовой кадушке…».

Он, густо припорошенный снегом, оглянулся. Их следы уже почти занесло. Как же хотелось вернуться…

Оскар не был уверен, что заметил кровь в ее спутанных волосах на голове, это могло быть игрой воображения. Он очень надеялся, что так и есть. Ноги мамы раскинулись в стороны, платье задралось, и ребенок увидел треугольник темных волос, закрывающий щель, напоминающую плохо залеченный шрам.

– Мама! – голос прозвучал неуверенно и виновато. Это был голос мальчика, сломавшего дорогую вещь. Он откашлялся и снова позвал: – Мамочка!

Но она не ответила и не шевельнулась.

На ребенка накатило полуобморочное состояние, оно холодило как утренний туман.

– Мама! – в этот раз он громко крикнул. – Мама, проснись!

Звуки собственных рыданий в тишине повергли в новый приступ паники, и самым жутким во всем этом было молчание мамы.

Чудовищные алые бутоны стали распускаться перед широко открытыми глазами Оскара. Лепестки окружили, превратились в вулканы и принялись извергать лаву разноцветных красок, заслоняя все вокруг. Внезапно он ощутил огромное облегчение, как будто с него свалилась непосильная тяжесть, и потерял сознание…

Кто-то из жильцов заметил и вывел шестилетнего Оскара из-за контейнеров с мусором, где он прятался, сидя на корточках и засунув палец в рот.

Приехала милиция.

Его о чем-то спрашивали, он что-то отвечал. Соседи толпились в дверях. Маму накрыли стеганым одеялом.

Оскар смотрел на дырки от сигарет в ватине и думал: « разве одеяло согреет маму, ведь она голая, а пол холодный?». Вновь и вновь задавал он себе этот вопрос пока и сам не затрясся в лихорадке.

Говорят, что человеческий разум, особенно детский, реагирует на экстремальные ситуации так же, как кальмар в момент опасности выпускает облако черной маскирующей жидкости, называемой «чернилами». Якобы, шок все обволакивает пеленой беспамятства. Дети делают это лучше, чем взрослые, потому что у них есть удивительная способность приспосабливаться. Они сильные потому, что у них нет воспоминаний.

Так или иначе, но Оскар помнил все до мельчайших подробностей с момента, как обнаружил маму на кухне и до ее похорон.

Санитары подняли тело, еще податливое, неокостеневшее. Лишенное мускульной силы, оно прогнулось в их руках. Мальчик стоял на лестничной площадке и смотрел, как мужчины спускались по ступенькам с брезентовыми носилками, ругая строителей. Мама лавировала вместе с ними в тесном колодце подъезда. Голова покачивалась из стороны в сторону, словно она спала на полке вагона поезда. Та – Там – та – Там, та – Там – та – Там.

Оскару показалось, что мама смотрела прямо на него, печально и умиротворенно.

«Баю – бай», запело в голове, «баю – бай, поскорее засыпай… баю – баюшки – баю, знай, что я тебя люблю…».

В животе заныло, ноги подкосились и он сел на цементный пол, глядя в серое небо за пыльным окном. Мама переезжала в новый дом – морг (незнакомое, пугающее слово), оставляя Оскара одного на всем белом свете.

– Не бросай меня, мамочка, пожалуйста…, я больше не буду плакать по ночам, мешая тебе спать, не буду просить купить щеночка или котенка, чтобы было не так одиноко, когда ты исчезаешь, закрыв меня в квартире…

Оскар видел лицо матери, восковую кожу с пятном синяка на скуле и думал: «Мама, что ты наделала!».

Именно сейчас, в мрачном подъезде пятиэтажки он ощутил смерть, хотя до этого никогда с ней не встречался. Это не было возникшим в сознании образом; он ощущал смерть физически, как дуновение ветра. Он чувствовал ее… и чувствовал давно. Смерть почти каждое утро встречала малыша с мокрым полотенцем на голове, пребывая в дурном настроении и прячась за сигаретным дымом.

Примерно за неделю до этого ужасного события ребенку приснился самый страшный в жизни сон.

Кошмарное создание – полуразложившаяся, кривая на один глаз, горбатая старуха появилась в его комнате. «Твоя мамочка мертва, Оскар, – проквакала страшила. «Я пришла за ней. Ты мне тоже нравишься. Теперь я буду приходить каждую ночь. И однажды ты будешь совсем мой».

Ее единственный глаз мерцал янтарным сиянием.

Мальчик проснулся от собственного крика.

Глотая горячие слезы, он выскочил из комнаты и помчался к маме. «С ней ничего не случилось, ничего не случилось», – как заклинание твердил Оскар. Он стал колотить в дверь маминой спальни потной ладошкой, другой рукой сдавил некое место пониже живота и сжал коленки.

– Мама! Мамочка!

Нет ответа.

Оскар развернулся и побежал насколько позволял мочевой пузырь обратно. Пошарил под матрасом, схватил вилку и бросился назад. В квартире мелькали какие-то тени.

У двери мальчик облизнул соленые от слез губы. «Господи, Бог, пожалуйста, помоги мне». На ощупь отыскал замок и потихоньку всунул туда вилку.

Он дважды цеплял собачку, но оба раза вилка соскальзывала, и язычок защелкивался, прежде чем Оскар успевал открыть дверь.

– Прошу тебя, боженька, – шептал он, вставляя вилку снова, – пожалуйста – пожалуйста, ну что тебе стоит. Сжалься надо мной.

Оскар ухватился левой рукой за дверную ручку и, встав на цыпочки, правой рукой стал потихоньку давить на вилку. Еще чуть-чуть… еще немного. Вилка опять начала съезжать. Он почувствовал это и в отчаянии дернул так сильно, как только мог.

Раздался щелчок, замок открылся.

Лунного света, просачивающегося сквозь шторы, хватило, чтобы Оскар смог оглядеться.

В комнате воняло грязным бельем, окурками и перегаром. Пустая кровать выглядела как насмешка.

– Мама, ответь, пожалуйста, – всхлипнул мальчик и пошел к взъерошенной постели. Через несколько шагов Оскар наступил на что-то в темноте. Он с воплем отпрыгнул назад. Охваченный ужасом, малыш описался.

Послышалось легкое движение и в полосе лунного света появилось лицо мамы. Она лежала под окном: волосы разметались по полу, руки отброшены в стороны.

– Я здесь, мамочка, – прошептал сын, шмыгнув носом.

Изнеможенный, с ледяными пятками он подсунул ей под голову подушку, убрал с лица волосы, укрыл одеялом. Понизу тянул сквозняк. В щели между оконными рамами дуло.

Некоторое время малыш сидел рядом, бесцельно глядя перед собой. Белая весенняя луна поднялась высоко в небе. В соседнем дворе взлаяла собака, потом вернулась тишина. Малыш откинул одеяло, прижался к теплой, родной спине, и с облегчением смежил веки.

С мамой все в порядке.

«ПОКА в порядке», – прошептал протухший голос, и он вновь увидел страшную старуху. Может, голос был только собственным свистящим дыханием или воем ветра за окном – это было неважно.

– МОЯ мама! – выкрикнул Оскар и обхватил мать руками, защищая от кошмарного создания.

Он еще не научился ее ненавидеть. Ему казалось, что случится чудо и мама очнется, поправится, перестанет пить и будет такой же, как остальные мамы в их подъезде.

Оскар решил, что не уснет этой ночью. Может, он не уснет уже никогда. Но, вскоре, острота этой мысли стала сглаживаться, и ребенок, словно, соскользнув с пологого склона, погрузился в забытьё.

На лобовое стекло машины шмякнулся желтый лист клена.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего лист исчез также внезапно, как и появился. Оскар уронил голову на руль. Его жизнь, судьба продолжала разматываться перед ним, словно бесконечная лента.