Оскар

Конечно, он встречался с реальным миром. На улице. Мама находилась в затяжном коматозном отпуске, а сын считался чемпионом района по гулянию. В любое время, даже ночью.

Детвора относилась к нему не то чтобы с презрением, но держала дистанцию и не принимала в большинство игр, тем самым, мстя Оскару за необычное имя к которому не рифмовались дразнилки и неограниченную свободу. Ведь у них она лимитировалась.

В самый разгар «войнушки» хлопала дверь балкона и на весь двор неслось:

– К-о-о-л-я-я! Домой!

– Ну, мам, еще не стемнело, – канючил Коля.

– А я сказала, марш домой, пока отца не позвала.

И Коля, бросив воображаемый автомат-палку, обреченно плелся домой, где его ждали мытье рук и шеи, ненавистный ужин, а на десерт – журнал «Веселые картинки». В общем, тоска смертная.

Оскару ни разу не пришлось сказать: мой папа самый сильный или самый умный, или самый лучший. Он молчал и слушал, как этим хвастались другие мальчишки. Он молчал, но уже с ужасом смотрел, как те же мальчишки топили в пожарной бочке кошку, привязав к ее шее кирпич. Смотрел, как они облили керосином двух белых мышей и подожгли, которые, горя, еще бегали словно метеоры, – ему казалось, что если сейчас – вот сейчас – не помочь, не пресечь чужой муки, то сам задохнется, умрет, не выдержит сердце – но, он молчал.

Для маленьких извергов это было любопытством, остроумными забавами, для Оскара – кошмарами, которые с тех пор толпились на задворках памяти, выпучив глаза, воняя паленой шерстью и скуля тихими скорбными голосами.

Когда двор пустел, Оскар любил смотреть на одинокое дерево, что росло на другой стороне улицы.

Особенно занимало ребенка, если ветер раскачивал ветви и шевелил листья; казалось, они рассказывали что-то. Небо плыло в вышине, солнце грело лицо, и Оскар c доверчивой нежностью чувствовал, не зная как, но чувствовал, что понимает этот ласковый шепот, черпает что-то хорошее и мудрое, созревшее в синем воздухе.

Ему нравилось стоять, прислонившись спиной к теплому стволу и наблюдать, как заканчивается день.

В одно ветреное и пасмурное утро в траве под деревом он нашел хрустящую трехрублевку. То было крупное, даже трагическое событие в его жизни. Оскар схватил бумажку и помчался домой, трепеща от возбуждения.

– Мама, смотри, что я нашел! – едва она открыла дверь, сообщил взволнованным, почти срывающимся на крик голоском Оскар и протянул зеленую купюру. Трешка еще пахла типографской краской.

Мама затянулась папиросой, прищурив глаз от поднимающегося вверх дыма, повернулась уйти, но, заметив «трояк», остановилась.

– О! Где взял?

– Нашел в траве, – с горячим приливом гордости сообщил Оскар.

– Молодец. Давай сюда, – мама положила деньги в карман короткого цветного халатика и заметно оживилась. – Я как раз в магазин собиралась.

– Мамочка, пожалуйста, купишь немного конфеточек? – с надеждой попросил Оскар. Он изголодался по конфетам, которые доставались ему по особо торжественным случаям, и его мучила тоска по сладкому.

– Куплю-куплю, только не ной.

Мама обулась, набросила поверх халатика болоньевый плащ, задержалась на секунду, послала сыну воздушный поцелуй.

Как ветер качнулась дверь, в пустой тишине коридора щелчок дверной собачки прозвучал, словно выстрел из пистолета, хрустнул ключ в замке. Оскар услышал удаляющийся цокот каблуков, эхом прыгающий по цементным ступеням.

Первый час прошел в лихорадочном ожидании. Оскар гадал: что за сорт принесет из магазина мама – «Кара-Кум», «Мишку на Севере» или «Белочку»? Он так размечтался, в мыслях разворачивая шуршащие обертки и пробуя их внутренности на вкус, что рот до отказа наполнился тягучей слюной.

Мама не спешила.

Он прождал ее целый день. Играл в свои незатейливые игры; вздремнул, играл снова, но все это время чутко прислушивался – не повернется ли ключ в замке.

Под вечер Оскар уже горько раскаивался в том, что так легко и безрассудно расстался с обнаруженным богатством. Сейчас он знал наверняка – мама пропивала денежки на чьей-нибудь грязной, заставленной бутылками кухне.

Это все теперь представилось Оскару возмездием свыше. Бог дал – бог забрал, видя, что мальчик не умеет распорядиться щедростью, посланной с небес (бабушка когда-то рассказывала внуку, что тот живет на небе).

– Господи, Бог, прости меня, – бормотал Оскар, стоя у окна, в надежде увидеть знакомый силуэт в наступивших сумерках.

Но Господь был глух к мольбам ребенка.

Пошел дождь.

С медленным мокрым гулом проезжали автобусы, унылые уличные фонари отбрасывали узкие тени. В лужах под фонарями рябило. Оскар стоял на коленкоровом диване, держась за спинку, и смотрел, как по стеклам сползали капли.

Через час он сдался: опустился на четвереньки, свернулся калачиком вокруг особо выпирающей пружины, пристроил голову на пахнущем пылью валике и заснул.

В ту ночь он снова ночевал один.

Против воли, Оскар приобретал навык терпеть одиночество, скуку, несбывшиеся мечты. Тот, кто слишком долго сидит взаперти, томясь ожиданием, в полной изоляции, – уже никогда не будет свободен. Некая часть души останется там навсегда.

Еще много раз он приходил к дереву и с замиранием сердца шевелил траву в поисках денег. Он был согласен на меньшую сумму, но к крайнему его огорчению, кроме муравьев, снующих по своим муравьиным делам, там ничего не было. Оскар ошалело брел дальше, вспоминая о богатстве; знай, он быстроту божьего возмездия, потратил бы все три рубля сразу, не заходя домой.

В их квартире регулярно ошивались «друзья» отца, выражая маме соболезнования.

Мамины стоны и скрип кровати, стали обычным звуковым фоном его детских игр; Оскар к ним привык и уже не реагировал, хотя поначалу ребенку казалось, что чужие дядьки ПЛОХО ПОСТУПАЮТ – ДЕЛАЮТ МАМЕ БОЛЬНО, и он как мог, пытался этому препятствовать.

Как-то раз, вытолкав за порог очередного «друга»: пошел ты на …, у тебя встает только на бутылку, мать допила остатки водки и отрубилась.

– Мамочка, я хочу пописать. Выпусти меня! – позвал мальчик.

Ребенок прислушался.

Отчетливый храп заставил его привычно вздохнуть.

Оскар завернул угол матраца и взял с сетки кровати столовую вилку. Вилка служила отмычкой. Оскар научился орудовать ею после того как посмотрел по телевизору одну из серий шпионского сериала «Банда Доминаса».

Навыки домушника, пусть и в таком юном возрасте пришлись кстати. Все замки в квартире держались на соплях. Ключи постоянно терялись или таинственным образом исчезали. Их периодически обворовывали – выносили все, что еще можно было продать и пропить. Ребенок поковырялся в замке, язычок щелкнул, дверь отпахнулась.

Мальчик сходил в туалет. Потом забежал в кухню, где всегда царил свинюшник. Среди чашек с грибковыми культурами нашелся кусок хлеба, а на дне консервной банки с глобусом на этикетке остатки томатного рассола.

Подкрепившись, Оскар вышел на балкон, чтобы завершить процедуру, проделываемую им несколько дней подряд. Мальчишки во дворе авторитетно заявляли: если плевать с балкона на землю в одно и то же место, вырастет гриб. Настоящий!

Оскар приступил к делу.

Он с усердием добывал из себя слюну и харкался сквозь железные прутья, как верблюд, но результатов пока не было. В конце – концов, слюни закончились, во рту пересохло, к тому же поднялся ветер, что мешало выполнять такую ювелирную работу. «Завтра попробую еще» – решил мальчик. Он втайне надеялся, что за ночь гриб может вырасти; представляя, как гордо он тогда будет расхаживать по двору, ловя завистливые взгляды и упиваться торжеством.

Оскар вернулся в гостиную, секунду помедлил, для собственного удовольствия пошевелил ушами – маленький талант, секрет которого подсмотрел у старшаков – пересек комнату и зашел в мамину спальню.

Лифчик, похожий на две панамки, висел на ручке двери. Оконные шторы развевались и тянулись к кровати, словно хотели потрогать маму. Ветерок с улицы через форточку доносил запах прошедшего в обед дождика. Закат отражался в стекле окна.

Она лежала на боку в одних трусиках, приоткрыв рот, с придыханием втягивая воздух; ее ноги перечеркивал яркий отсвет догоравшего солнца. Одеяло и простыни скомкались и сбились.