Вершители судьбы

– Мам? – спрашиваю я. – А ты как думаешь? Получится из меня журналист?

– Яринка, – вздыхает она. – Если ты захочешь, то станешь кем угодно. Журналистом, натуралистом, проповедником или ткачихой. Это уже твоя жизнь. Тебе и решать, кем быть. Я, вот, рукоделие с младости любила. Оттого и вышивальщицей стала. И папа так же. Ювелирное дело не просто так выбрал, а по велению сердца. Вот, и ты сердце слушай. Оно тебе непременно подскажет, где твоё место.

– А если сердце молчит? – спрашивает Лёшик.

– Значит, ты ещё не нашёл своё дело, – улыбнулась мама. – Как найдёшь, так оно и подскажет. А пока и журналистика сойдёт. Лишним никакое знание не бывает.

~2~ Первые ласточки

Первые последствия аварии я испытала едва вышла на улицу из больничного комплекса. Во дворе стояла машина! Обычное такси ярко жёлтой окраски. Его вызвали родители, чтобы отвезти меня домой. Однако, при виде автобота я ощутила дикий, до тошноты, ужас. Позорно сорвалась в истерику и со слезами убежала обратно в палату, где ещё час сидела на больничной кровати и всхлипывала от стыда и страха. Родители спешно вызвали Стаса, и он кое-как вывел меня из ступора. В общем, домой мы пошли пешком. Через весь город. И я всю дорогу дрожала, прижимаясь к оборотню, и шарахалась от каждой встречной машины.

В школу я пришла в понедельник, благо, была она недалеко от дома и, к тому же, можно было пройти между домами, подальше от дороги. Не только класс, вся школа уже знала про аварию, и народ бурно обсуждал произошедшее. На меня постоянно косились, оборачивались, перешёптывались за спиной, и это бесило неимоверно. А когда я вошла в класс меня тут же обступили всей толпой, требуя рассказать, как все было.

– Яра, ты ваще!

– Очень больно было?

– А кто на тебя наехал?

– Наверное, мстили за что-то!

– А правда, что тебя оборотень спас?

– А покажи шрамы!

– А гипс накладывали?

– Ну, ты, ваще, больной! Какой гипс за две недели?

– Аха! С гипсом она бы полгода провалялась!

– Да, подстава все это!

– По новостям передавали…

От шума и всеобщего гвалта у меня неожиданно закружилась голова. Я зажала уши руками, растерявшись, и даже не пыталась никому отвечать. Меня начали тормошить, приводить в чувство, но стало ещё хуже. Хотелось крикнуть, чтобы меня все оставили в покое, но я не могла издать ни звука. Горло сдавило, словно тисками и вырвался только слабый всхлип пополам с неразборчивым писком. На глаза навернулись слёзы.

– А ну, р-р-разойдись! – неожиданно громко и зло, перекрывая гвалт толпы, рявкнул Лёшик и начал расталкивать всех, отшвыривая подальше. – Чего навалились? Не видно, что ли, ей плохо?! Р-разошлись, я сказал!

Толпа нехотя расступилась и все начали расходиться по своим местам. Лёшик пинками отогнал особо настырных особей. А потом подхватил мою сумку, которую я уронила на пол, и тихонько потянул за собой.

– Идём. Больше они тебя не тронут.

Он плюхнулся за свою парту, шмякнул мою сумку рядом. Я послушно села, хотя раньше сидела на первой парте, вместе с Аней Кошелевой, и тихо прошептала.

– Спасибо, Лёшик! Я…

– Да, ладно, – отмахнулся он. – Думаешь, меня они не бесят? Слушай, а ты домашку дашь списать?

И он умильно заглянул мне в глаза. Так знакомо, как прежде. И я, неожиданно, успокоилась и рассмеялась.

– Ладно, лентяй! Списывай! А после уроков проводишь к Жданову?

– Да, лехко! – ухмыльнулся он, выуживая из моей сумки тетрадь с домашним заданием. – Эх, а он, ведь, был прав. Ты из кошек.

– А что, это плохо? – осторожно спросила я.

– Да, как сказать, – невозмутимо пожал плечами Чёрный. – Просто… а, скоро сама все поймёшь. Уже недолго осталось.

Станислав Жданов жил в самом деле недалеко. Всего-то, дорогу перейти и мы оказались в обширном, частном секторе. Ещё пара домов и мы остановились возле высокого забора, стилизованного под старорусский плетень. Резная калитка покрыта старославянскими рунами, сплетавшимися в единый узор. А сбоку кнопка домофона! Лёшик жмёт на неё, и с той стороны тут же раздаётся ворчливый голос Жданова.

– Входите, не заперто! А, Ярослава! Ну, что? Про родичей так и неизвестно? Проходи, в дом. Сегодня будем заниматься там. А ты, Алексей, живо на разминку! И только попробуй мне сачковать!

– Ага, – уныло вздохнул Лёшик и шмыгнул вперёд по тропке, а потом куда-то в сторону, в кусты.

Я вслед за наставником прошла в дом и оказалась в обширной комнате, похожей на спортивный зал. Тут было все, чего бы пожелала душа акробата! Брусья, кольца, какие-то гибкие растяжки, качели всевозможных видов, обручи, перекладины и прочая, прочая. А в углу целая гора матов!

– Ой! А я, это… – пробормотала я смущённо и покраснела, впервые в жизни испытав стыд за свою неуклюжесть. – С физкультурой того… не очень. Вернее, совсем никак. И формы у меня с собой нет. А в сарафане…

Но Жданов только улыбнулся и кивнул.

– Я знаю. Не переживай, Ярослава, ничего сверх того, что ты можешь, я не потребую. Сегодня мы просто немного познакомимся. И насчёт одежды не переживай. Вот, держи. Тебе должно подойти.

Оказалось, в стене был встроен шкаф с одеждой. Оттуда Жданов и выудил спортивный костюм. Дверца шкафа послужила ширмой. А пока я переодевалась Стас растаскал маты, устелив ими весь пол.

Сначала была обыкновенная разминка. Я делала то одно упражнение, то другое. Потом Жданов начал показывать незнакомые мне движения, порой странные, порой смешные. Я честно пыталась за ним повторить. Получалось не всегда, но Стас только улыбался и показывал снова. Ни разу он не повысил голоса, не сделал ни одного язвительного замечания. Лишь иногда подтрунивал, шутил, но так легко и заразительно, что я и сама смеялась над собой же. И совершенно перестала стесняться и бояться. Я… доверилась своему наставнику. Не разумом, а душой. Той самой, глубинной сутью, которая подсказала неслышно, что он никогда не сделает ничего во вред мне. Подстрахует, поддержит и научит. И это было здорово!

В пятницу была физкультура! И, притом, стояла она первым уроком. Я хотела было заикнуться, что после больницы мне положено две недели освобождения, но физрук потребовал справку. А её-то у меня и не было.

– На нет и суда нет! – припечатал он и указал на раздевалку. – Переодевайся. Конец года на носу! Нужно сдавать нормативы!

Я поплелась вслед за остальными, бурча на ходу, что от его нормативов меня тошнит. Мимо пробежал уже переодевшийся Лёшик. Его физрук иногда отпускал с урока, но не в пятницу, искренне считая, что пусть лучше волчонок будет под его присмотром, чем блындает неизвестно где. Лёшик скулил, шипел, не раз пытался доказать, что на школьной физкультуре ему нечего делать и даже пытался саботировать уроки, но Роман Всеславович был твёрд, как скала.

– Итак! – возвестил он, когда все переоделись и построились в шеренгу. – Сегодня сдаём прыжки через "козла", досдаем, кто ещё не сдал, брусья и бревно… – его взгляд упёрся в меня. Блин! Я что, крайняя? – И, если успеем, начнём силовой комплекс! Чёрный, тащи "козла" и опору. Будешь моим ассистентом.

– Он опять лапать будет! – немедленно возмутилась Лика Измайлова, считавшаяся самой красивой в нашей школе. – В прошлый раз…

– В прошлый раз я тебя едва поймал! – огрызнулся Лёшик, с грохотом бухнув "козла" посреди зала.

– Смотреть надо, за что хватаешь! – фыркнула Лика.

– Ладно, – опора бухнулась перед "козлом" с не меньшим грохотом. – Только если ты навернёшься, пока я буду смотреть, я не виноват.

– Алексей, аккуратнее! – проворчал физрук, укладывая за "козлом" большой мат, и поморщился. – Ты мне так весь спортинвентарь сломаешь!

– Да, че ему будет? – фырчит Лёшик. – На нем вон какие кобылы прыгают и ниче!

– Да, сам ты мерин сивый! – уже почти визжит Лика.