Вершители судьбы

– А…

– Мне пора! – рассмеялся он, не дав сказать больше ни слова. – Всего хорошего, юная леди!

– Эх, – расстроилась я и снова рухнула в подушку. – Вот бы хоть одним глазочком увидеть тень или вершителя! Какие они?

– Это ещё зачем? – насторожилась мама. – Яра, и не вздумай! Мало тебе аварии? Хочешь ещё беду накликать?

– Да, враки все это! – насупилась я. – Они такие же, как все. Только специально тренированные, чтобы с любым преступником справиться. Помнишь, как той весной дядя Фёдор с дядей Рогозом подрались? Так, бабушка Веся, когда тени её племянника забирали, вовсе говорила, что они черти окаянные и взглядом единым человека убить могут! Ага. Только, что-й-то все живы остались. И даже дядя Рогоз, которого они за дебоширство забрали, тоже. Эх, жаль, меня тогда не было!

– Скажешь тоже! – фыркнула мама. – Тогда вовсе и не тени приходили, а стражи. Они Рогоза на суд увезли. А привезли уже в браслетах. Вот, они и верно тренированные специально люди. А тени только горе, да беду приносят. Они всюду за вершителем ходят, и трупы за ним собирают, словно стервятники.

Я невольно поёжилась, живо представив себе картину и проворчала.

– Ты так говоришь, будто вершители всех подряд, направо и налево убивают! А они, между прочим, преступников казнят. Да, и то не всех, а самых-самых опасных и неисправимых. Нам о них в школе рассказывали.

– Не знаю, что вам там рассказывали, – хмурится мама. – А только не может ни человек, ни оборотень с таким… с такой лёгкостью пытать и мучить людей! Нечистые они! Навье порождение! И тени их такие же!

– Работа у них такая, – разрешил наш спор папа. – Жуткая. И грязная. Но кто-то же должен её делать, верно? Вон, в Африке отменили СИН, ввели свои, гуманные законы. И что? Преступность возросла в десятки раз! Нет уж! Пусть у нас законы не самые гуманные, но зато я за дочь спокоен, когда она из школы поздно возвращается! И за жену, когда она затемно с деньгами от заказчиков приходит!

– Верно, сказано! – хмыкнул Стас. – А вершители и тени не такие уж и страшные. Я их видел. Даже близко, как вас сейчас. Когда-то я и сам служил в СИН. Но, потом уволился, – он поднялся на ноги и шагнул к двери. – Ну, поправляйся, Ярослава. И я жду тебя в гости.

Выспавшись как следует, уже к вечеру я скакала не только по палате, но и по всей больнице. Врач взял анализы, осмотрел и сказал, что я полностью здорова, но, поскольку травмы были уж очень серьёзные, то не мешает понаблюдать за мной ещё пару дней. Папа с ним согласился и меня оставили в больнице. Родителей я уговорила отправиться домой. Вот уж кому точно отдых не помешает, так это им! И даже проводила до выхода. А потом увидела их.

Затянутые в непроницаемо-черные комбинезоны, они стояли у одной из дверей реанимационного корпуса. Головы и лица тоже закрыты чёрными масками. Видны только глаза. Жуткие, словно чёрные провалы в Бездну. Перед дверью кричит и беснуется лысый, крепкий на вид мужчина, осыпая проклятьями всех подряд. Он несколько раз порывается зайти, но тени молча, без единого звука, не пропускают его. Наконец, из двери вышел ещё один. Тоже затянутый в чёрное с ног до головы. Сощурился, пристально глядя на мужчину и глухим, почти замогильным голосом сказал.

– Поздно ты начал за сына беспокоиться. Раньше надо было. Воспитывать. А теперь его воспитанием займёмся мы. Можешь войти.

И он молча и совершенно бесшумно направился к выходу. А следом за ним, так же бесшумно, скользнули тени. И такой от них веяло жутью, что волосы дыбом вставали. Хорошо, что мама с папой уже ушли. Хотелось убежать подальше и больше никогда их не видеть. Но любопытство оказалось сильнее и я, вжавшись в стену, осталась на месте. Неожиданно тот, что шёл впереди, обернулся и в упор посмотрел на меня. А потом… подмигнул и направился дальше! Так, значит, я права! Никакие это не бесы и нечисть! Такие же живые, как и все! А жуткие глаза наверняка просто маска!

Когда они ушли, я отклеилась от стены и поползла в палату. Колени дрожали, руки тряслись, сердце бухало в груди так, словно хотело пробить ребра и сбежать! Но… я была почти счастлива! Я знала то, что большинство людей даже предположить не смело!

На следующий день меня с самого утра начали навещать. Учителя, одноклассники, друзья. Пришёл вместе со Ждановым и Лёшик.

– Это правда?! – с порога выпалил он, одновременно принюхиваясь. – Правда, что ты оборотень? Ого!

Я чуть пирогом не подавилась, который как раз уплетала, сидя на кровати. Когда б ещё мне разрешили в постели есть?! А в больнице можно! Тут же, на кровати, со мной сидела мама, а рядом лучшая подруга, Аня Кошелева, которая, услышав такое, едва не упала со стула.

– Ты чё, Лёшик, больной? – прошипела Аня и покрутила пальцем у виска. – Придурок! Ещё б вампиркой обозвал!

– Да, нет, Ань, – вздыхаю я. – Это правда. Я, как оказалось, полукровка и из-за аварии спящие гены проснулись. Ну, по крайней мере, мне так врач сказал.

Вот теперь Кошелева таки навернулась со стула, на котором раскачивалась, балансируя на двух ножках.

– Уй! – она поднялась с пола, потирая пятую точку, а потом воззрилась на меня. – Ты? Оборотень? А какой?

– А, фиг знает! – вздохнула я, доев пирог. – Папа говорит, когда меня удочеряли, то в документах не было указано никаких оборотней. Может, если бы не авария, я б и вовсе никогда не узнала, что не родная маме с папой.

– Не может, – неожиданно сказал Стас, устроившись на ещё одном стуле, возле окна. – Обращение все равно, рано или поздно, наступило бы. Авария лишь ускорила процесс пробуждения. И это даже к лучшему. Чем раньше наступает пробуждение сути, тем проще пережить и первый оборот, и вообще, привыкнуть к новой жизни. Через мои руки прошло уже немало полукровок. И не все из них были волчатами. Кого только не воспитывал! И котят, и медвежат и барсучат. Даже оленёнок один попался. Так уж его угораздило без родичей остаться. Потом, правда, прибился он к своим. Нашёл. А мне до сих пор названивает, да совета спрашивает! – Стас усмехнулся и взял кусок пирога, что уже совала ему в руки мама. Откусил, зажмурился. А потом добавил. – А что насчёт рода, то он проявится ещё до первого оборота. Уже сейчас можно предположить, что это кто-то из белых кошек. А их не так уж и много. Пумы, парды, барсы и тигры. Да, ещё северные рыси, бывает, рождаются с таким цветом волос.

– Каким это таким? – озадачилась я. – Ма-ам?

– Э, а ты в зеркало, что ли, не смотрелась? – хмыкнула Кошелева и, порывшись в сумке, протянула мне зеркальце. – Я думала, ты знаешь.

– Ярочка, ты только не волнуйся! – тут же разволновалась мама. – Ничего страшного. Тебе даже идёт.

Я заглянула в зеркало и тут же зажмурилась. Мои красивые, медового оттенка косы стали абсолютно белыми! От слова совсем! Я что, поседела? Но тут же, вспомнив слова Жданова, я выдохнула и присмотрелась получше, поймав кончик косы. Нет, не седые! Волосы были именно белые и даже слегка сероватые. И таки да, напоминали теперь звериную шкуру. Вот, только чью?

– Это только первые признаки, – хмыкнул Лёшик, нагло выпросив у мамы огромный кусок пирога. – У меня двоюродный братишка тоже полукровка. Так, он когда меняться начал, сначала жрал в три горла, потом волосы поменялись. И выяснилось, тогда, что его маман с Серым загуляла! Ох, и влетело тётке от деда! – Стас глухо рыкнул что-то по-звериному и Лёшик тут же заткнулся, словно подзатыльник получил. Но тут же, как ни в чем не бывало, вгрызся в пирог и продолжил. – А тебе и вправду идёт! Слушай, а ты уже решила, куда поступишь после школы? Кошелева, вон, в журналистику намылилась. Вчера даже в храме Макоши была! Чтоб, значит, гарантированно поступить.

– Ты че болтаешь, Чёрный? – смущённо рявкнула Аня. – Тебя там не было! Откуда ты знаешь?

– Тоже мне, тайна! – фыркнул волчонок. – Да, от тебя за километр мятой и лавандой несёт! А её только в храмах Макоши и жгут!

– Тю! Тоже мне, сыщик! – фырчит Кошелева. – Может, я дома аромасвечи жгла?

– Не-а! – смеётся Чёрный. – Аромасвечи твои воняют маслом и спиртом! А от тебя чистый запах. Такой только в храме бывает. И то, не во всяком, – он принюхался, подошёл поближе, увернулся от подзатыльника и рассмеялся. – Точно! Ты была в Московском храме!

– Да, блин! – вопит Аня. – Ты как узнал?

– А там жертвенная чаша серебряная! – поясняет Лёшик. – Точнее, серебрянкой крашеная! Так, к твоей лаванде серебрянка примешивается!

– Вот, ищейка! – пыхтит Аня, но потом сознается. – Ну, да. Была. И что такого-то? Я давно уже хочу журналисткой стать. Это же так интересно! Расследования! Новости первым узнаешь! И всякое такое!

– Ну, да, – ржёт Лёшик. – Врать ты всегда умела!

– Да, сам ты враль, каких ещё поискать! – возмущается Кошелева.

– А я, может, тоже в журналистику пойду! – фырчит Лёшик и оглядывается на Стаса. Тот вопросительно изогнул одну бровь. – Ну, уже. Вчера документы подал. И вообще, не собираюсь я воином становиться! Мне эта дисциплина… во уже где! – и он провёл рукой по горлу. – То не делай, с тем не дружи! Ты будущий вожак! Тошнит от всего этого! И вожаком я не буду!

– Ну-ну, – хмыкнул Жданов. – Что ж, Алексей, дело твоё. Но с отцом будешь объясняться сам. Тут я тебе не помощник. Велес тебе в помощь! Ну, или Жива.

– Спасибо! – ворчит Лёшик. – Умеешь ты утешить и поддержать. А я все равно в кадетское не пойду! Там и без меня народа хватает.

Слушая их шутливую перебранку, я неожиданно вспомнила вчерашнего следователя. Потом свою встречу с тенями.

– А что? Я тоже хочу с вами! Будем учиться вместе.

– Ты? Журналистка? – хмыкнул Лёшик.

– А что? – прищурилась я. – Думаешь, не получится? Или там тоже нормативы по физре сдавать?

– О, на нормативы можешь забить! – смеётся Чёрный. – У тебя теперь другие нормативы будут. Вон, все твои нормативы теперь!

И он кивнул на Стаса, невозмутимо сидевшего там же, у окна.

– А я поддерживаю! – заявила Аня. – Мне кажется, из Яры получится отличная акула пера! Помнишь, Лёха, когда мы в поход ходили и у костра байки-страшилки рассказывали?

– Ага, – кивает Лёшик. – Помню, как девчонки потом в кустики по трое бегали! И спать боялись!