– Извините, я забыл представиться. Маркиз де Беврон.
«Становится все интереснее. Господин де Мюсидан полагает, что я его не знаю, и хочет сохранить инкогнито. С какой целью?»
Художник еще раз поклонился.
– Меня зовут Андре. Очень приятно, что о моих скромных работах так хорошо отзываются ценители живописи. К несчастью, у меня сейчас нет ничего законченного, кроме нескольких эскизов. Хотите посмотреть?
– Конечно.
Де Мюсидан чувствовал себя очень неловко под проницательным взглядом Андре.
Однако граф уже приметил в дальнем углу зеленую занавеску.
Он стал расхаживать по комнате, делая вид, что рассматривает висящие на стенах эскизы.
Ноги его вдруг стали ватными, в висках стучало. Он с трудом сохранял ясность мыслей, которые быстро сменяли друг друга.
Негодяй Тантен, кажется, сказал правду. Похоже, что за занавеской действительно висит картина…
Что, если там и в самом деле портрет Сабины?
Будет ли это означать, что молодой человек – любовник мадемуазель де Мюсидан? Она ему позировала. Но ведь этого недостаточно, чтобы называться его любовницей…
Ну и что? Кто будет разбираться в таких тонкостях, если она провела много часов наедине с этим Андре…
Какой позор!
Впрочем, он ничуть не больше того позора, от которого несчастная девушка спасает родителей, принося себя в жертву шантажистам…
«Имею ли я право ее судить? – подумал граф. – Я был к ней равнодушен. Диана занималась не дочерью, а своими похождениями… Бедное дитя искало любви на стороне, потому что не получало ее дома… Надо признать, что выбор Сабины не так уж плох. Благородная осанка, мужестванная красота и умное, энергичное лицо молодого человека производят приятное впечатление. Если бы он еще происходил из знатного рода… Но лучше ли отдать девочку негодяю де Круазеноа, хоть он и маркиз? А изменить я ничего не могу… Зачем же я сюда пришел?»
Андре заметил, что господин де Мюсидан украдкой поглядывает на зеленую занавеску.
«Так вот оно что! Кто-то рассказал графу о портрете Сабины… За мной, видно, следят дольше и внимательнее, чем я полагал, – рассуждал художник. – Надо быть еще осторожнее. Появление графа – это привет от Генриха и его шайки. Если мы с ним сейчас поссоримся, то я им уже буду не опасен. А для нас с Сабиной все будет кончено… Тонко рассчитали, подлецы! Ну, господин граф, пора нам заключить союз против общих врагов… Только что делать с вашим инкогнито? Задали вы мне задачку, ваше сиятельство! Придется разговаривать с вами, как с посторонним… Что ж, в этом есть свои преимущества. Я скажу маркизу де Беврону все то, что никогда бы не осмелился выговорить в присутствии графа де Мюсидана».
Между тем гость закончил осмотр эскизов.
– Поздравляю вас, месье, – произнес он. – Я вижу, что мой друг был прав. Ваши работы превосходны. Очень жаль, что я не могу что-нибудь купить… Неужели у вас не найдется хоть одного законченного полотна?
– Нет, господин маркиз.
– А та картина в роскошной раме, которая виднеется за зеленой занавеской? – дрогнувшим голосом проговорил де Мюсидан.
Андре ждал этого вопроса, но все же покраснел, услышав его.
– Извините меня. Она окончена, но я не продаю ее и никому не показываю.
Теперь граф уже не сомневался в том, что Тантен его не обманул.
– Вероятно, это портрет? – спросил мнимый маркиз де Беврон.
– Да.
– Женский?
– Вы угадали.
Положение обоих собеседников было весьма двусмысленным.
Они смутились и отвернулись друг от друга, чтобы скрыть это.
Аристократ первым овладел собой.
– Вполне понятно, – сказал он. – Вы, наверное, влюблены.
Андре покраснел еще гуще.
– Все великие живописцы обессмертили красоту своих любовниц, – продолжал де Мюсидан.
Художник возмущенно сверкнул глазами.
– Вы ошибаетесь, господин маркиз!
– В чем же?
– Это – портрет самой добродетельной девушки на свете.
– Вы ее любите?
– Люблю. И разлюбить ее для меня так же невозможно, как остановить собственное сердце. Но мое уважение к ней еще сильнее, чем любовь. Она – моя любовница? Боже мой! Да я презирал бы себя, как последнего негодяя, если бы злоупотребил ее доверием и шепнул ей хоть одно слово, которого она не смогла бы передать своей матери!
Никогда в жизни де Мюсидан не слышал более приятных слов. Лицо и голос Андре доказывали, что он говорил правду. Графу хотелось обнять и расцеловать честного молодого человека, но на это никак не мог отважиться маркиз де Беврон.
Октавий уже проклинал свое инкогнито.
– Для портрета, естественно, необходим оригинал, – смело сказал художник.
– Значит, девушка приходила сюда?
– Да.
– Разумеется, не одна?
– Одна, господин маркиз.
– Это было очень неосторожно с ее стороны.
– Она доверяла мне.