Из мрака с любовью

Неожиданно в сознание парня ворвалось ведение яркое, приятное: женские руки, залитые солнцем. Хосров встрепенулся и тут же поднялся на ноги, его обуяли стыд и смятение: он повторяет божественные заповеди и одновременно думает о руках молодой женщины… Лоб покрылся испариной, ибо Хосров испугался божьей кары и разрушительного позора. Заново сел на сиденье и, обхватив голову руками, искал объяснение подобному видению. Ранее ему ничто никогда не мешало придаваться любимому занятию – проговаривать божественные изречения и считать себя лучше всех.

    ***

Желая избавится от пагубного видения, сын лавочника опустил голову вниз, где мог видеть только днище фаэтона, как вдруг его внимание привлек белый краешек бумаги, торчащий из-под кожаной обивки нижней части сиденья. Хосров осторожно ухватился за край бумаги и потянул на себя.

Вытянув находку наружу и рассмотрев ее, Хосров покрылся потом еще раз. В руке он держал одну из тех непристойных фотографий голых женщин, которые предлагал ему проходимец Логман. Вероятно, после возмущенного возврата Хосровом этих снимков одно из них незаметно для владельца проскользнуло под сиденье фаэтона…

Сын лавочника не мог оторвать глаз от фотографии. Женщина на ней была не совсем голая: была лишь полностью оголена спина и нижняя часть бедер. Дама тянулась руками к усатому мужчине в гусарской форме, и эта сцена заворожила Хосрова.

Юноша покрылся мурашками, с трудом сглотнул слюну. Голая спина женщины и тянувшиеся к мужчине необыкновенно нежные руки впервые пробудили в парне желание предаться мужским фантазиям…

    ***

– Шевелитесь, почему так долго возитесь! – позади фаэтона послышался голос Логмана – деляга кричал на подручных.

Хосров застыл на месте, фотография в его руке затряслась, его терзал вопрос, как поступить: спрятать снимок или вернуть владельцу. Еще раз бросив взгляд на фото, Хосров принял решение – быстрое, сложное, противоречивое… Зов плоти вытеснил все его духовные убеждения, он быстро вложил фото в книгу и сел, нацепив на лицо маску безразличия.

«Да что ты такое творишь?! – громко укорял внутренний голос Хосрова. – Как можно эту нечестивую вещь прятать в священном писании?!»

Осознав, какой греховный поступок он только что совершил, юноша почувствовал, что у него едва не остановилось сердце. Он тут же вынул непристойную фотографию из книги и задумался, куда бы ее переложить. Вскоре решение было найдено: Хосров снял тюбетейку и, поместив фотографию прямо на голову, накрыл ее головным убором.

    ***

– Ну что, подумал, будешь взрослеть? – запрыгнув обратно в фаэтон, Логман продолжил попытку навязать Хосрову свой пошлый левак.

Не придав значения словам дельца, Хосров задал встречный вопрос:

– Мой товар готов?

Нетерпимость и раздражительность Хосрова была настолько очевидна, что даже такой «толстокожий» к грубостям человек, как Логман, почти было обиделся.

– Вижу, брезгуешь моим обществом, даже поговорить по душам не хочешь, – явно затаив злобу, заявил Логман.

– Глупости какие, мне просто не до тебя… – отмахнулся сын лавочника и поднялся на ноги. – Ехать надо, отец ждет.

– Ну, катись к своему отцу, – нагрубил в ответ портовый делец. – У меня есть, с кем общаться, видел, какие люди мне руки жмут – беки?

Хосров ухмыльнулся, ибо был свидетелем безразличия тех двух господ к персоне Логмана.

– Ты думаешь, я слепой? Один из них даже не удосужился подать тебе руку, – с усмешкой парировал сын лавочника.

– Ты про того, что в форме? Плевать я на него хотел, – возмущено отмахнулся Логман. – Я его не знаю и знать не хочу, для меня важно, что меня Горхмаз бек признает. Это сын настоящего бека. И живут они в большом доме, в крепости. Богатая семья. Его отцу я сапоги справил из чистой кожи, заграничные. Уезжал как-то из порта англичанин, он ступил на промыслах в лужу нефти и не знал, как отмыть, а я возьми и скажи ему, что, мол, его обуви пришел конец – никак не отмыть, выбросить надобно. Он мне поверил и выбросил.

– И ты отмыл сапоги и загнал их честному человеку втридорога? – Хосров, насмехаясь, дополнил рассказ Логмана, восхищенного собственным проворством.

– Какой ты догадливый! – пропустив мимо ушей насмешку Хосрова, Логман продолжил: – Я даже коробку для них нашел, чтобы придать им товарный вид, и сам же отвез беку домой. Если бы ты знал, какая у него дочь! Красавица писаная… И имя у нее волшебное – Хумай… Жаль, мне происхождение не позволяет, я за такой женщиной на край света пошел бы, а за ночь с ней жизнь бы отдал… Ты же тоже в крепости живешь, – поинтересовался Логман, – должен знать эту семью, перед их домом растет высокий виноградник, до самой крыши тянется. Хозяин дома привез лозу из Шамахи и сам лично посадил.

Услышав новость Логмана, Хосров впал в ступор, однако быстро взял себя руки.

– Ты что, знаешь эту семью? – удивлено спросил Логман, заметив изменившееся лицо собеседника.

– Нет, не знаком с ней. И вообще, мне уже пора к отцу. Прикажи людям отправить меня домой.

Поведение Хосрова не удивило Логмана, в очередной раз сын лавочника его недослушал и прервал на полуслове… И он только изумленно завертел головой.

Хосров поднялся на ноги и, пребывая в растерянности, не знал, с какой стороны ему сойти с фаэтона. Мысли путались, в парня вселился страх. Хосрову казалось, что девушка из его видения настолько хороша для него, что ему не хватает многого – знаний, мужской привлекательности, – чтобы иметь хоть какой-то шанс приблизится к ней.

    ***

Подъезжая к дому, Хосров, уже вполне справившись с сильным эмоциональным потрясением, вдруг вспомнил о фотографии полуобнаженной женщины. Сорвав с головы тюбетейку и даже не взглянув на фото, он уверенно смял его в руках и швырнул на мостовую, справедливо посчитав, что грязи – место в грязи.

Часть 4

Не отводя глаз…

– Надоело! Сколько же в них отверстий?! – возмутился Исрафил бей и продолжил шнуровать свои сапоги английского офицера, купленные в порту.

– Вероятно, эти вояки-англичане такую обувь надевают утром и ходят, не снимая, до самого отбоя, – вслух ворчал обозленный монотонным занятием старший Атабеков.

Исрафил выпрямил спину и, обреченно посмотрев на свое обременительное приобретение, тяжело вздохнул. – Ну их… выброшу, – вновь вслух произнес бек. – Пусть слуги носят, эти сапоги меня изведут!

Хумай остановилась в проеме двери в гостиную и мило подняла брови:

– Ата (отец. – Прим. авт.), я помогу тебе?

– Мы же договорились, что это не женское дело, – отказавшись от услуги дочери, Исрафил продолжил шнуровать обувь. – Лучше посиди рядом со мной, а то из-за дел редко вижу тебя.

Девушка, встав на колени вопреки запрету отца, выхватила из рук родителя шнурки.

– Отец, я не могу видеть, как ты мучаешься каждое утро, – Хумай проворно завела шнурок в отверстие сапога. – Позволь мне этим заниматься. И прошу, не запрещай мне это делать. Я хочу иметь возможность заботиться о тебе и маме. И еще, я хочу научиться выполнять хоть какие-нибудь обязанности…

– Дочь моя, что ты такое говоришь, – по-доброму возмутился Атабеков. – Ты у меня всегда должна ходить в беззаботных барышнях и, выйдя замуж, оставаться таковой – это прямая обязанность твоего будущего мужа.

Хумай подняла глаза на отца, очевидно, желая возразить.

– Не хочу беззаботной жизни, хочу посвятить себя интересному делу, чувствую в себе желание учиться и учить других.

– Замужество – не для этих занятий, – возразил отец, – ты – будущая жена, мать. Для каждой женщины это главное занятие в жизни.

Хумай улыбнулась и продолжила шнуровать отцовскую обувь, но на душе девушки скреблись кошки – хотелось, не согласится, спорить с дорогим ее сердцу человеком. Но подобное никогда между отцом и дочерью не присутствовало – не было ни ссор, ни обид.

Исрафил бек, как любящий отец угадал мысли дочери и, погладив Хумай по голове, нежно продолжил:

– Не обижайся на отца. Я желаю тебе всего самого лучшего, твои мнение и желания важны для меня и дороги, но как быть с замужеством? Или ты не думаешь о нем?

– Думаю. Но… не тороплюсь. – Хумай смущенно опустила глаза, однако, чуть поразмыслив, так же смущаясь, добавила: – Мое сердце еще никого не видит.

– Умница моя! – восторженно произнес Исрафил и нежно обхватил руками голову дочери. – Правильно думаешь, вернее – чувствуешь. Я так же твою маму выбрал: сердце подсказало. Жди и не торопись. Я тебе в этом помогу и не допущу, чтобы некто недостойный тебе сердце разбил. Ты самое ценное, что у меня есть.