на лень туманную гряды
на росы с крохотную мошку сетей паучьих гамаки
и куржевин берёз свободных
и добрых идолов глаза
иссякнуть телом уместится в пуху белёсом птичьих стай
парить глазеть как серебрятся бочины рыб на дно в цвету
застыть горячим камнем слиться
прилипнуть к мокрому жуку
жужжать осой качаться ветром
быть всем никем ничьей его
и ждать приход созвездий узы
пить кровь заместо комаров
луны оранжевой подруги
алеть на сердце моряка
распластан мир на чувствах моря
засвечен парусом закат
ощущения
Я живое твоё ощущение —
тебе кажется – ты не спишь…
Не болея твоим отчуждением,
вспоминаю твой сброшенный крик
изнутри засекреченных комнат,
где небойкое сердце стучит
и швыряет лихие проклятья
на уставшие плечи мои.
Ты моё неживое больное,
мне не кажется – я не сплю…
Не владею своим вдохновением,
рассыпаюсь в мирах – вновь крошусь,
тороплюсь на единственный танец
звездочёта – он верит в мечту,
в ней моё сокровенное плачет
и вдыхает соль ветра в бреду.
Ты со мной, я с тобой – ощущения,
нам не кажется – нам снятся сны —
я в твоих – постоянство ранимое,
ты в моих – недочитанный стих
осень-бродяжница
Осень-сомнамбула шепчет пророчества и по ошибке падает с крыш – не разбиваясь на мелкие клочья, а рассыпаясь на грязную ночь – на тротуар, неисхоженный нами, на одеяла галльских цветов, на переулки с оставшимся прошлым, на перепонки, что глохнут без слов. Я пропускаю параграфы будней: всё, что внутри, не дрожит под дождём. Осень в припадке отглаженной жизни, мы в этой сырости – памяти ход. Пальцы сгибаются с хрипом усталости, и равнозначны дыханию дня.
Осень-бродяжница с пятнами лунными мне возвращает мечты, но с тобой
глупые бабочки
Тесно под твердью скрипучего неба.
Грязные дворики, мыльные лужи.
Скучно от взгляда на лица ванильные,
Хочется выть, только голос контужен.
Город-коробка, с бантом канатным,
Травит жавелем гремучие нервы.
Здесь одиночество чистит карманы
От залежавшихся милых волнений.
И лишь во снах оживают желанья.
Глупые страсти стремятся к грехам.
И киноварною ягодой пахнут
Губы, что впились в сухие уста…
Липкое утро дышит в затылок,
В гвалте теряются зыбкие сны.
В крохотном теле желанья ютятся,
Бабочки в них опыляют цветы
в образе вещи
Снова земными мученьями узнана,
как смотрит дитя на смерть стрекозы,
расщепление утр на туманы мутные,
обращение рос на дожди.
Шелест переходит в хруст,
руки деревьев толкают ветра
ближе к пустоте,
дальше Него.
Выпадая из родных ран,
попадаю обратно,
в те же ясли предательских звёзд,
в ночные новости
со знаками опоздания в жизнь,