Рожа. Сборник рассказов

Ирвин застыл, скованный ледяным давлением шара.

– Между прочим, твой корабль уже у меня.

Ирвин усилием воли повернул голову. На месте ракеты стоял огромный зеркальный кокон.

– Есть два пути, – продолжал нашёптывать голос, – зависит от твоих друзей. Давай подождём и посмотрим, что будет. Надеюсь, они выберут правильный маршрут.

Блестящая гладкая оболочка добралась уже до шеи Ирвина, полностью обездвижив его. Его лицо было обращено к ракете, и он понял, что имел в виду голос, говоря о его друзьях. Зеркальный кокон задрожал и брызнул во все стороны блестящими каплями, а затем вновь собрался на том же месте в большой шар и остался неподвижен.

– Видал, какой взрыв? Геройская смерть, – хохотнул шар и начал подтягивать свои гладкие края ко лбу Ирвина. Потом остановился и немного ослабил нажим, будто вспомнив, что не сказал нечто важное.

– Это случается так быстро, не правда ли, не успеваешь осознать. Или успеваешь?

Взгляд Ирвина был прикован к тому месту, где только что находилась ракета со всей командой.

– Но ведь это то же самое, что вы собирались сделать с нами?

Это была правда, Ирвин не мог отрицать.

– А ведь могло быть совсем по-другому, – сказал голос, раздаваясь эхом в голове Ирвина, – могли бы не умирать так напрасно. Ну что, ты со мной?

Гладкие стенки шара вздрогнули от нового прилива смеха, а затем схлопнулись над головой Ирвина, поглотив полностью его тело.

На планете опять стало тихо. Пыль постепенно осела, покрыв каменную поверхность ровным мягким слоем дымки. Один только зеркальный шар остался безупречно чистым и гладким, таким манящим и заметным в ярком свете звезды.

Брошенный Ирвином манипулятор где-то в толще пыли вдруг заскрипел и замигал тремя красными точками на пальцах-захватах. Шар, покрывшись сотней морщин, выставил в сторону аппарата широкую лапу, но, передумав, втянул отросток в своё гладкое тело обратно и замер. Три красные точки выплясывали кривые зигзаги на его зеркальной поверхности. Это было неплохо. Совсем неплохо.

2017

Встреча

Дряхлый, сгорбленный человек, похожий на бурый комок тряпья, втиснувшийся в угол между стеной и тяжёлым металлическим столом, не отрываясь, смотрел на меня. Ощущение было не самое приятное. Его неподвижный взгляд буравил не хуже отточенного инструмента.

Инструктор, в свою очередь, с неприкрытой брезгливостью изучал комок через оконное стекло.

– Этот человек не может быть мной, – наконец, выдавил я.

Сгорбленный в бурых лохмотьях качнул головой, как если бы он засмеялся, ни проронив ни звука, и снова затих. Однако взгляд его продолжал изучать моё лицо.

Инструктор пожал плечами.

–Порой нам кажутся странными обычные вещи. А порой наоборот, странное не вызывает у нас интереса. Между тобой и им сорок, шестьдесят лет разницы. Почему бы и нет?

Но я не мог, не хотел верить. В старом горбуне не было ничего от меня. Цвет глаз я не мог разглядеть, волос у него уже не осталось, но рост! Я был высок, он был сгорблен и мал.

– Старость меняет людей. – Сказал Инструктор, заметив моё смущение – старость и неряшливый образ жизни. Вредные привычки. Неверный выбор своего пути. Чувства. Чувства это иррациональный излишек. Множество, множество людей закончили свои жалкие жизни именно так, и всё благодаря чувствам.

Договорив, Инструктор резко повернулся ко мне и спросил:

– Вы ведь никогда не думали о старости?

Я отрицательно покачал головой.

– Такие как он, как ты, это большая проблема общества. Непослушные, неуправляемые, грязные. Ты чувствуешь, как от него разит запахом мочи и гнили? Его даже бесполезно показывать врачу. Он…он даже не похож на человека.

Сгорбленный, казалось, услышал и понял последние слова Инструктора и перевёл свой взгляд на него. И опять мне показалось, что горбун засмеялся.

Мне в голову пришла нелепая идея, и я спросил:

– Для меня это единственный вариант, других нет?

Инструктор вскинул на меня глаза.

Я смутился ещё больше.

– Я имел в виду, это уже предопределено? Я уже не могу изменить своё будущее?

Горбун перевёл взгляд обратно на меня, и мне показалось, что на этот раз он был огорчён. Что-то необъяснимое мелькнуло в его фигуре. Неуловимое глазом движение. То ли он опустил плечи, то ли согнулся ещё сильнее. Инструктор же наоборот, улыбнулся, словно ждал именно этого вопроса и ответил:

– Ты молодец! То, что надо. Ты сопротивляешься безысходности. Не апатичен или раздавлен страхом как другие. Я вижу, что ты борец!

Он отвёл меня от окна так, чтобы старик нас не видел.

– Ты можешь избрать всё другое.

– Другое?

– Да. Всё сделать иначе. Первый шаг другой ногой. Поворот в другую сторону. Взгляд вверх, а не вниз. Но это можно сделать только сейчас.

Я не совсем понимал, что имел в виду Инструктор. Он предлагал мне прямо сейчас сделать какой-то выбор. Но каков другой вариант? Или их много?

– Не понимаю. Если я сейчас сделаю другой выбор, то что меня ждёт в этом случае?

Инструктор вдруг потускнел. Разочарованно он посмотрел на меня и сказал:

– Не могу тебе сказать. Не знаю. Никто не знает. Но зато ты избежишь вот этого.

Он кивком указал на окно.

Я подошёл, чтобы ещё раз посмотреть на будущего себя. Ну почему им не мог оказаться достойный человек. Горбун в лохмотьях совсем затих. Он уже не смотрел в окно, похоже было, что  он дремал. Внезапно внутри меня всё заледенело и схлопнулось от жалости к самому себе. Не раздумывая больше, я повернулся к Инструктору и сказал ему, что согласен изменить выбор.

В роддоме бледная женщина прижимала к себе младенца. Она пыталась разглядеть ребёнка, запечатлеть его таким в своей памяти навсегда. Врачи бегали, хлопотали рядом, но мать уже не обращала внимания на то, что творилось вокруг. Её пронзило чувство глубокой, сильной привязанности к серому, мокрому спящему существу. Она родила дочь. Она была счастлива. Она даже не поняла озабоченности врачей и не услышала встревоженных криков. В мир пришёл новый человек.

– Какое несчастье, всего два дня. Говорят, неоперабельный порок сердца.

Инструктор разочарованно вздохнул и опустил прозрачный белый шарик в вазу.

– Какая короткая, но славная жизнь, – сказал он сам себе, – такая короткая, но такая славная.