Сын героя

– Я скажу тебе, что надо делать, если ты хочешь вернуть нож, – вкрадчиво говорил Сорокин. – Я бы хотел, чтобы ты свел меня со своей Милкой. Ничего личного. Мне это интересно для общего развития. Выпьем?

В нем была сила жестокой твари, и пиво его имело вкус желчи. Все выпили, ни один не сморгнул. Только Костя, положительный герой, оказался на высоте. Он не пил, его стакан оказался полным.

Взяв расследование убийства в свои руки, Костя сделался беспокойным и нервным, то и дело вставал из-за стола и звонил по служебному телефону.

– Милка сдала пистолет прокурору, назначили экспертизу. На пистолете остались пальцы одного человека, – объявил он собравшимся. – Полковник оказался настоящим спецом и сохранил отпечатки. Товарищи пробили их по базе, оказалось, что из него было убито несколько человек за границей.

– Полковник из города не выезжал, – заметил Иван Иваныч. – И за границей ему быть не доводилось.

– Это ничего не доказывает, – жестко произнес Костя.

Прокопьичу пришлось ходить с мокрыми ногами. И хорошо, если найдется добрый человек, который покажет, где можно просушить тапочки. Не без смущения бедняга разулся, засучил брюки до щиколоток и пристроился к шлангу, из которого хлестала струя. Смотри-ка, он моет ноги и радуется, наводя чистоту. А закончив, он бросает шланг на пол и не думает о том, чтобы выключить воду.

– Что, боишься тапочки замочить?

–Не боюсь, – ответил небрежно.– Чтоб они вообще развалились!

В углу должно было освободиться место, и он в нерешительности остановился, ожидая, когда выйдет Костя. Конспирации ради глядел на стойку и улыбался. Пересохшие губы его были так желты, что больше походили на ухо.

Тут Виктор решил, что пришла его очередь отправляться за пивом. Было нелегко удовлетворить взыскательный вкус Иван Иваныча и прочих знакомцев Полковника, которые явных претензий к качеству не предъявляли, но тем горше видеть были их немые упреки. К тому же явно намечались гости, в любом застолье не обойтись без гостей. Виктор же располагал одной сдачей со ста Милкиных рублей, и крутись тут, как хочешь.

С этими невеселыми мыслями он вышел на улицу покурить. Напротив, там, где шла стройка, маляры красили в желтый цвет стену. Вика поперхнулся, чуть было сигарету не проглотил.

– В чем дело? Разве вы ее вчера не красили?

– Послушай. Ты в наши дела не лезь. Какое тебе дело, кто чего красит.

– А вот с того и взял, что вы деньги народные разбазариваете. Потому что это не только мое дело, но и ревизионной комиссии, не говоря уже о народном контроле.

– Не надо комиссии и контроля. Наше дело простое: стенку покрасить и все. Какой-то м..дак ее вчера уделал до мыслимого предела. Тут табличка висела, крупными буквами написано, так что в душу само лезет, а ему наплевать. Утром смотрим: таблички и след простыл, а вся стена измазана как по горизонтали, так и вертикали.

Объяснение было исчерпывающим. Вика смутился. Не упрекнут ли его в легковерии? Как можно! Не действовал ли он легкомысленно? Нет. Горло его было раздражено от краски, так что потребовалось две кружки пива, прежде чем он смог перевести дух.

– Какое пиво ты пьешь, Вика? Темное или светлое?

– Темное, Милка. Ты любишь темное?

– Нет, я люблю светлое, чтобы с яблочным соком и апельсиновыми цукатами. Скажи, ты сегодня, в семь часов утром опять на автобусной остановке стоял?

– Было дело.

– Ты хоть сам понимаешь, как это глупо? Я же тебя из окна видела и махала, отчего же не зашел?

– Дела у меня, Милка.

– Ты как, Вика?

– Так, кручусь. А у тебя опять клиенты?

– Есть один полоумный англичанин, нравится ему история нашего города. Вот и ходим по центру кругами. Зашла с ним сюда пописать, у меня же цистит. А потом снова отправимся по разным злачным местам.

– На катере катались?

– Вчера. Встретили на пристани Полковника. Ты не поверишь, но клиент заинтересовался историей Полковника и пожелал с ним познакомиться.

– Ты рассказала ему?

– Надо же мне о чем-то с ним говорить.

– Ну и как познакомились? О чем они разговаривали?

– Бог знает. Я все это время ждала на берегу. Ненавижу такие экскурсии, на корабле меня всегда продувает и укачивает. То продует, то укачает – прямо наказание какое.

– Та вещь, которую я тебе отдал, цела? – спросил Вика.

– Рубашку? Отдала прокурору, мне Костя сказал. Только сумку перемазала желтой краской, хоть выбрасывай.

– Потом выбросим. Послушай, Мил, выручи полтинником, а лучше сотней. А то у нас русские деньги кончились, а валюту далеко менять. Я завтра к тебе заскочу, отдам.

– Можно и послезавтра, Витенька, – и она достала кошелек.

– Для друзей я – Вика, – улыбнулся он.

Какая-то посторонняя у нее улыбка, ему не знакома. Но теперь, когда сотня в его руках, это уже не имело значения. Он думал о том, что теперь поминки Полковника пройдут как следует.

К сожалению, никто из собравшихся не способен оценить его усилия: тарелки еды и строй полных кружек они восприняли как само собой разумеющееся.

– Ваше здоровье, – Вика обратился к Иван Иванычу. – Бывайте все, друзья-а-а!

А Прокопьич украдкой разглядывал свои ноги, проверяя, сухи ли подошвы. Пол казался ему подозрительно-мокрым. Луж он терпеть не мог.

– И притом у него была военная выправка, вы заметили? – спрашивал у Ивана Иваныча участковый Костя.

– Вид внушал доверие, не правда ли? Его отец дослужился майором, и я могу поклясться, что наш покойный друг был вылитый отец.

…Сегодня в день моей смерти я счастлив, что собрались все мои друзья…

… – Это Полковник, его голос, – встрепенулся Прокопьич, интеллигент в тапочках и устремился на зов.

– …все, кто понимал его, уникального человека, родившегося и умершего, как Шекспир в один и тот же день, – крики друзей и чоканье стаканов не дало Вике закончить.

– Да ведь Прокопьич у нас совершенно сумасшедший, – тихо заметил Иван Иваныч, разглядывая старого товарища.

Не оставалось сомнений, что тот нездоров – в свете желтых ламп лицо его приобрело какой-то зеленоватый оттенок, но этой болезненностью Вика и склонен был объяснять его сверхчувствительность.

– Бросьте, Иваныч, – шепчет Виктор.– Он еще нам сто очков вперед даст.

– А он не буйный? – осторожно осведомился Сорокин.