Сын героя

– Через час семь минут.

– Успеем поговорить, – уверенно сказал Вика.

– О чем вы хотели со мной говорить? – сам он казался напрочь лишенным инициативы.

– Я, конечно, понимаю, что вам запрещено выдавать секретную информацию, но я же прошу рассказывать все. На пару вопросов вы можете ответить? – просительно произнес Вика.

– Ну, если смогу.

– Скажите, а убийца приехал действительно из заграницы?

– Нет. Он из России, а там служил наемником.

– Случаем, не украинец?

– Нет. Хотя украинцев среди них хватает.

– Как же вы его прозевали? Конец года? Вышли из графика?

– Отчего же? Случайность. Но мы все исправили.

– А вы не боитесь, что вас самого вычислят? Чего вы на меня так смотрите? Думаете, я не знаю, кто жил на квартире у Полковника и почему он последний месяц никого не пускал к себе в дом?

– Я знаю, что машину свою ты заминировал сам, – жестко произнес подполковник. – все эти промасленные тампоны, марганцовка с перекисью – детские игры.

– Этикетка подлинная, я ее взял у Сорокина. Он фарцует вещами с военного склада. По этикетке следствие выйдет на след бандита. К тому же у него был повод убить меня: я не отдавал ему долг.

– Этикетка сгорела вместе с машиной, – сказал Евгений Николаевич.

– Насчет Сорокина вы не беспокойтесь, мы его призовем к порядку. Не сегодня, так завтра. Нам некуда спешить.

– Это ваши внутренние счеты, и они меня не касаются.

– Простые ребята – что с них взять! А Полковник? Таких друзей, как он, у вас завались? И все готовы к подвигу?

– Никогда в жизни Сальков не носил погон.

Вика из последних сил удерживался, чтобы не выматериться: воспитание обязывало.

– Значит, надо отъехать на пару метров и тогда увидишь и погоны. И звезды на них.

– Не переживай. Все нормально.

– А стул в буфете кто порезал? – Вика ткнул пальцем в собеседника. – «Merde» – ведь это ваши штучки?

– Полковник написал Марокко, такая была кличка убийцы. Я его просил предупредить, если он появится. Мы разминулись с ним тогда на несколько минут. Когда я пришел на место встречи какой-то старик в тапочках резал ножом сиденье. Мне и в голову не пришло, что Полковник оставил мне посланье.

– Прокопьич – нормальный старик, все понимал. Просто буфетчик имел зуб на Полковника, он бы не простил ему стула. Вот Прокопьич и взял вину на себя.

– Да я понимаю, – сказал Евгений Николаевич.

– А что будет дальше?

– В-виноват?

Момента посадки Вика за разговором не заметил. Когда пассажиры стали подступать к вагонам, когда проводницы криками подгоняли опоздавших, а машинист поезда дал предупредительный гудок, они были увлечены беседой. Перед глазами качнулся последний вагон. Только тогда его собеседник развернулся и мощным ударом отправил его в нокаут, а сам двинулся по узкому вектору перрона. Массивный вагон притормозил, забирая его в свое лоно. Также легко он влетал в кабину вертолета или в гондолу воздушного шара, не подозревая о том, что когда-нибудь с такой же легкостью его выкинут оттуда.

Вика тяжело бежал следом, сам не зная зачем. Трение оказалось непреодолимой силой: станционный асфальт сменился камнем, а тот – грунтом; завязнув в песке, он встал. Никаких эмоций он не испытывал, только удивление, и восхищенно смотрел вслед поезду.

А позже, когда ссадины на скулах зажили, и ободранные костяшки на руках приняли божеский вид, Вика выразил желание продать свой горный велосипед и на вырученные деньги сходить в театр. Ему казалось, что Милке это будет приятно. И оказался прав. Тут же началось чмоканье с разворачиванием бинтов – как больной он был в привилегированном положении. Осмотрев в зеркале свое желтое желатиновое лицо, он решил, что готов к выходу в свет.

– Знаешь, что в этом деле самое удивительное? – поделился он с Милкой. – То, что Сорокин, этот крутой мен, не владел ни одним из новомодных приемов.

Да ведь и сам он не владел, но это уже неважно.

До площади Вика доехал на автобусе, а до театра прошелся пешком – похромал по набережной. Уже на подходе к театру у него сжалось сердце: кирпичи вываливались из стен, лестница поросла травой, а дверь к театральным кассам открывалась самопроизвольно и громко хлопала при сильных порывах ветра.

Так что в театр с Милкой они сходили только тогда, когда переехали в Москву, а это случилось спустя полгода после смерти Полковника. Вика дождался открытия завещания и проследил, чтобы воля покойного была выполнена: иск Сорокина о взыскании долга удовлетворен не был, и все имущество отошло к государству. После чего Вика посчитал свои обязательства выполненными. В Москве они с Милкой сняли квартиру, сходили на выставку африканского искусства и в музей вооруженных сил.

Москва продолжала строиться, и квалифицированные электрики шли нарасхват, Милке тоже нашлась работа. В выходной на вернисаже они купили потешную деревянную игрушку: медведя, который дергался, когда дергали за веревочки. В исходном варианте медведь грозился задрать мужика, который, в свою очередь, бил его дубиной, но в современном варианте вместо мужика был компьютер, грубая щелистая деревяшка с дощечкой клавиатурой, над которой замахивался медведь: теперь косолапому только и оставалось, что день-деньской лупить по клавиатуре, словно заяц. Вика выбросил деревянный компьютер, оборвал веревки и освободил зверя. На шкуре он процарапал пластины кольчуги-бронежилета, на плечах погоны, а на груди – маленькую звезду. Морду он не стал трогать. Медведь напоминал ему Полковника.