Апостол для Рафаэля. И не введи нас в искушение?!

Всё это время, что я находился в родовой или в отделении неонатологии, у меня почему-то странно чесалась внутренняя сторона запястья. Собираясь нажать на кнопку вызова лифта, я не смог этого сделать. На внутренней стороне моего запястья зияли кровавые следы от когтей.

Глава третья

25 августа Софии исполнилось три месяца. Она росла очаровательной малышкой, хорошо развивалась и набирала в весе, не досаждая нам коликами, как её собратья по цеху. Чему несказанно был рад Олег, ибо, являясь любителем поспать, он бы очень плохо воспринял многочисленные ночные бдения из-за ноющего животика младшей сестры.

О том, что случилось с Олегом, я рассказал Лизе только после того как она вышла из роддома, потому что Олег оставался под наблюдением в педиатрическом отделении больницы ещё в течение недели после выписки наших девчонок. Конечно, вначале жена сильно разозлилась, не разговаривала со мной два дня, но когда пыл обиды остыл, она поблагодарила меня за всё, что я сделал для нашего сына в тот день.

Возможно, вы спросите меня, почему я раньше не рассказал Лизе о том, что случилось с Олегом, но я вам отвечу, что она кормила Софию грудью, и для малышки материнское молоко было чертовски важным на тот момент, поэтому, чтобы не добавлять негативных эмоций, я дожидался, когда кормление наладится и София будет находиться вне опасности. Когда выписали Олега, педиатр, который наблюдал за ним, сказал нам, что нужно пройти к главврачу, который нас ждёт.

Глухое предчувствие опасности шевельнулось в груди, но я не подал виду и, широко улыбнувшись Лизе, пошёл вместе с ней в кабинет главврача отделения.

Шистов Александр Павлович – извещала нас табличка на двери входа в его кабинет. Вежливо постучав, я мягко опустил дверную ручку и заглянул в кабинет.

Врач сидел спиной ко мне. Повернувшись к окну, он рассматривал рентгеновский снимок детского черепа в ярких солнечных лучах и, услышав, что мы хотим зайти в кабинет, тут же развернулся на своём чёрном кожаном кресле. Кожа на подлокотниках и внутренней спинке кресла местами потрескалась и истёрлась, кресло было не новым, но оно, возможно, стало очень комфортным, как любимое канапе, которое очерчивает контуры вашего тела, когда вы садитесь на него, и, в конце концов, устаревая, становится прогнутым в том месте, куда вы погружаетесь, но вы продолжаете садиться именно туда, в вашу маленькую уютную норку, вырытую вашей задницей годами, с сожалением понимая, что канапе надо бы заменить. Но все новые модели с трудом сравнятся с вашим, ведь норки в них ещё никто не вырыл.

Итак, внешне доктор напоминал профессора Преображенского, мастерски описанного Михаилом Афанасьевичем в его гениальном «Собачьем сердце». Небольшие очки на кончике носа, похожие больше на пенсне, седые, коротко подстриженные волосы и правильные черты лица. Некая вуаль интеллигентности овевала всё его естество, проницательный взгляд серо-голубых глаз изучал нас некоторое время, и потом жестом руки он предложил нам сесть.

– Врач, который ведёт нашего сына, попросил зайти к вам, – неуверенно начал я.

– Да, это так, – кивком головы подтвердил Александр Павлович. – Были ли у вас в роду больные психическими заболеваниями?

Вопрос показался настолько абсурдным, что мы с Лизой удивлённо переглянулись и хором ответили:

– Нет.

– Вы уверены? – спросил он, делая акцент на последнем слове.

«Нет, ну что за наглость, – подумал я. – Он что, хочет сказать, что мой сын дебил? Нет, конечно!»

– Насколько я помню, нет, – с уверенностью, которая сравнивалась с вызовом, ответил я.

– С моей стороны тоже никого нет, – более мягко ответила Лиза, беря меня за руку, словно говоря, не переживай, всё будет хорошо, это просто какая-то нелепая ошибка.

Выдержав некоторую паузу, главврач вздохнул и, наклонившись над столом, придвинул к себе историю болезни, на которой была написана фамилия нашего сына.

Пролистав несколько страниц пока ещё тонкой папочки, он нахмурил брови, поправил «пенсне» и потом вложил в эту папку снимок, который он изучал до нашего прихода.

– Просмотрев результаты анализов и обследования вашего сына, принимая во внимания обстоятельства, при которых он поступил сюда, я должен вам сказать, что у него наблюдаются все признаки приступа эпилепсии.

В возникшей на несколько минут паузе царил шок. Разочарование. Чувство вины и, позже, чувство злости: почему это случилось с нами, а не с кем-то другим? Откуда это могло взяться? Что мы сделали не так или что упустили, что не заметили? Рой вопросов, круживших в моей голове, сбивал с толку и мешал собраться с силами, чтобы сконцентрироваться на том, что нам скажет врач.

Но, судя по всему, господин Шистов обладал опытом в сообщении такого рода новостей, которые, подобно приговору, изменяют жизни детей и родителей раз и навсегда, закрывая беззаботное прошлое в красивую коробочку для сувениров. Завязывая на ней подарочный бант, он клеил на неё этикетку с диагнозом.

Как вы уже знаете, на нашей коробочке была наклеена этикетка «эпилепсия». Эпилепсия в переводе с греческого значит нападение, схватывание. Олега схватил Он, в тот самый проклятый день моей жизни, и больше Он его не отпустит. Мы не стали искать генетических причин, поскольку я знал, что их нет и быть не может. И Лиза была со мной согласна, но она не знала истинной причины моего отказа от поисков генетической версии заболевания нашего сына. Я нагло соврал – так называемая ложь во спасение.

Вы можете спросить, почему я солгал? Зачем утаивать обо всём том, что случилось с Олегом в день рождения Софии? Да просто потому, что человек, с которым я подписал контракт, мой заказчик романа ужасов, пропал. А как известно, нет человека – нет проблемы. Нет проблемы, нет двустороннего мнения о том, что произошло тогда, есть всего лишь моё одностороннее враньё, царствующее в своём маленьком мирке до прихода кого-то, кто разрушит его. И тогда, конечно, король обмана, живущий в объятиях страха, от предчувствия грядущих перемен, съёживаясь на своём огромном троне, сползёт с него подобно маленькому ребёнку, спускающемуся с высокого кресла. Оказавшись на полу, он будет раздавлен огромной ступнёй того, на чьей стороне окажется правда.

– Я предлагаю вам пройти курс лечения, возможно, это был всего лишь единичный приступ и больше такого не повторится, но я предпочитаю быть уверенным в диагнозе, и поэтому давайте вашему сыну вот эти препараты в течение трёх месяцев, а затем придёте ко мне на повторный контроль, – главврач откинулся на спинку кресла и, скрестив пальцы на животе, ждал нашего ответа.

– А что это за препараты, и как они отразятся на здоровье нашего сына? – настороженно спросила Лиза.

– Конечно, как у всех лекарств, у них есть побочные действия, но в контексте данной ситуации они как нельзя хорошо подходят для лечения, и побочные действия будут мизерны по сравнению с тем положительным эффектом, которые они могут дать.

– Вы не уверены в диагнозе? – спросил я.

– Я не хочу говорить обратное, скорее всего это нужно, чтобы убедить вас, родителей, попробовать этот курс терапии пусть даже в профилактических целях.

– Ха, – удивлённо и саркастично воскликнул я, – тогда почему бы не делать специальный курс упражнений от СПИДа и пить газировку, улучшающую цвет лица больных раком на четвёртой стадии? – и не выдержав, рассмеялся прямо ему в лицо.

Шистов тяжело вздохнул и, выдержав некоторую паузу, ответил:

– Вы не первые и, к моему искреннему сожалению, не последние родители, находящиеся в состоянии шока от того, что я говорю вам сейчас. Это нелегко принять, но, как вы заметили ранее, уверенно поставить диагноз я смогу только по истечении этих трёх месяцев. Это ваш ребёнок, я не могу принуждать вас к чему-либо, но ему потом жить, и проблем будет хватать и без того, почему не облегчить одну из них прямо сейчас и спать спокойно в будущем?

Мы не знали, что ответить. Травить ребёнка химией в таком раннем возрасте, конечно, нехорошо, но выбор был невелик, и пока весы склонялись больше в сторону курса терапии.

– Мы согласны, – едва слышно сказала Лиза, смотря на свои колени, затянутые в леггинсы синего цвета, которые были так популярны в начале девяностых годов.

– Хорошо, – Шистов улыбнулся с видом солдата, выполнившего свою миссию. – Вот вам рецепт, тут перечень препаратов и дозировка на три месяца. Если что-то случится – приступ или ещё что, сразу же обращайтесь ко мне, поскольку после такой серьёзной кровопотери очень важно, чтобы эмоциональное и физическое состояние оставались стабильными, поменьше стрессов.

– Кровопотеря? – Лиза удивлённо посмотрела на меня.

– Я потом тебе расскажу, – полушёпотом ответил я.

– Доктор, сейчас с Олегом всё хорошо? – спросила Лиза.

– Да, несомненно, – кивнув головой, ответил он.

В кабинет кто-то постучал.

– Войдите, – раздражённо ответил врач, закрывая историю болезни, тем самым давая понять, что консультация окончена.

– Вас там ждут на обход, – немного испуганно пролепетала медсестра, тут же закрывая за собой дверь.

– Ну вот, значит, договорились. – Он встал и прошёл к выходу из кабинета, по дороге пожав мне руку.

– До свидания, – дружно ответили мы с Лизой и, последовав за ним, вышли из кабинета.

Пока мы шли по длинному больничному коридору, моя жена не проронила ни слова. Я знал, что это значит, и не знал, с чего начать. Утаив от неё детали несчастья, случившегося с Олегом, теперь я должен был всё рассказать, но крошечный король лжи вдруг расправил свои тоненькие согбенные плечики и, гордо выпрямившись на своём огромном троне, пропищал: «Нет!».

Его писк я остановил нажатием кнопки первого этажа в лифте. Двери шумно захлопнулись, и мы оказались вдвоём, увильнуть от разговора с Лизой под предлогом присутствия посторонних не было никакой возможности.

– Солнышко, – начал было я.

– Расскажи всё, как было, – едва слышно, но уверенно сказала она, пристально глядя мне в глаза.

Своим взглядом она упрекала меня. Когда ваша супруга так смотрит на вас, то вы чувствуете себя виновным во всех несчастьях мира сего. И тем более, это известно издревле, между матерью и сыном складываются особые отношения, в которых мужу иногда нет места.

– Олегу сделали переливание крови. Когда он упал, он ударился головой о бордюр тротуара.