Апостол для Рафаэля. И не введи нас в искушение?!

– Да, не переживай, извини меня, но я не помню, что случилось…

– Ты положил мне руку на живот и уснул, и через несколько минут ты начал кричать, ты беспорядочно дёргал рукой, отчего даже упали датчики сердцебиения ребёнка. Я пыталась тебя разбудить, к счастью, у меня это получилось. Что тебе снилось, что могло так напугать?

Поначалу я не хотел отвечать, скорее всего просто очередной бредовый сон, потому что если бы это было правдой, я бы не принял этой правды.

– Просто кошмар, ничего особенного.

– Ты должен больше спать по ночам, вместо того чтобы засиживаться до глубокой ночи.

Ну вот опять: как нравится жёнам принимать мужа за маленького мальчика, всегда назидательно советовать ему, что делать и когда. Но это была Лиза, и если она сказала мне это, значит на самом деле я заработался. Да, я больше чем уверен. Ночь хорошего сна всё поставит на свои места. И завтра будет забавно вспомнить мой сон, похожий на сцену из фильма ужасов начала 80-х годов.

– Ты права, любимая, – сказал я, поцеловав её в лоб. – Ну как ты?

– Я думаю, уже скоро, – прошептала она.

И словно услышав её слова, наш врач акушер вошёл в палату и с довольным видом объявил, что мы можем перейти в родильный зал.

Крики боли и стенания оглушили меня, когда мы приблизились к той части отделения, где находились несколько родильных залов.

Пахло хлором, лекарствами, дезинфицирующими средствами и к этому запаху добавлялся неуловимый аромат чего-то другого. Размышляя над этим, я и сейчас с трудом могу это выразить, чтобы донести до вас. У каждого из нас свои собственные воспоминания, связанные с обонянием. Иначе запах не имел бы смысла без определённого рода эмоций, которые он в нас вызывает, когда мы находимся в той или иной ситуации.

Каждый может вспомнить, когда он был ребёнком, как вкусно пахнет на кухне, когда приближаются праздники или должны прийти гости. Запах новой игрушки, подаренной книги или отвратительные запахи, например, как неприятно пахло изо рта у одной из моих одноклассниц; разговаривая с ней, я вынужден был отходить от неё на пару шагов, иначе меня стошнило бы.

Так вот, в родильном зале пахло чем-то тёплым, отдалённо напоминавшим что-то неведомое, что не удавалось сразу вспомнить. Ах да, ну конечно, это напоминало аромат комнаты, в которой вы только что часа три кряду занимались сексом. Сладковато-пряный, немного мускусный. Запах удовольствий и начала новой жизни, если хотите. Если вы позволите ей зародиться. Мы хотели нашего второго ребёнка, и запах, ассоциирующийся у меня с Софией, – это запах зачатия и запах младенца. Логично: процесс и результат. И результат, скажу я вам, получился очаровательным.

Потуги шли медленно, несмотря на полное раскрытие шейки матки, что-то препятствовало тому плану родов, который предусмотрел наш акушер. В который раз он смотрел во влагалище моей жены, но головка ребёнка не думала показываться.

– Ещё, тужьтесь, вы должны помочь своей девочке! – рявкнул он.

Лиза, взявшись за поручни, предусмотренные для рук на гинекологическом кресле, глубоко вздохнув, напряглась изо всех сил, и когда потуга отступила, резко откинулась назад, часто дыша. Я вытирал ей со лба пот, и мне становилось не по себе, глядя на то, как мучается дорогое мне существо, моя Лиза.

Прошло пятнадцать минут, а головка едва виднелась, врач хмурил брови, смотрел на часы, ходил взад-вперёд по родильному залу и, подойдя к родильному столу, вдруг резко начал давить обеими руками на живот Лизы. Она сразу скорчилась и согнулась вдвое, вцепившись руками в халат врача акушера, жена держалась за него, вопя подобно раненому животному.

– Тужься! – захрипел врач, который был довольно крупным детиной, и в какой-то момент мне показалось, что он просто-напросто раздавит Лизу.

– Не могу! – выкрикнула она, лицо стало багровым от напряжения, искусанные в кровь губы были крепко сжаты, мне казалось, что ещё чуть-чуть и она умрёт от разрыва сердца.

– Прекратите! – закричал я, оттаскивая врача акушера от Лизы. – Вы же убьёте её!

– Я спасу её и вашего ребёнка, не мешайте мне! Выведите папашу из зала! – рявкнул он, продолжая изо всех сил давить на мою хрупкую и тоненькую супругу.

Не выдержав, я бросился к нему, но двое забежавших медработников схватили меня за руки и потащили к выходу из родильного зала.

– Нет! – вопль Лизы был подобен отчаянному крику погибающего, молящего не покидать его. – Не уходи, мне трудно без тебя!

Во имя жены и моей любви к будущей дочери я перестал сопротивляться и пообещал вести себя тихо. Подойдя к столу, я встал у изголовья и начал поцелуями осыпать её лицо, шёпотом обещая, что всё будет хорошо и мучения скоро кончатся.

Но я ошибался. Несмотря на старания акушера сделать тело Лизы подобным белью, прошедшему через два валика, ребёнок так и не хотел появляться на свет.

Разрывающие тишину родильного зала крики Лизы вызывали страх перед неизвестностью. Всегда боишься того, чего не знаешь заранее. Неизвестной была судьба Софии, у неё начались нарушения сердечного ритма, что было видно на датчиках, моя жена была на грани физического и морального срыва, в родильный зал стали забегать ранее не виденные мной врачи, которые привезли кувез.

– Почему всё это? Зачем? – испуганно спросила Лиза, растерянно озираясь вокруг, пытаясь хоть за что-то зацепиться взглядом, но очередная потуга накрыла её с головой, подобно волне, и она растворилась в океане боли.

Я пытался сдержать данное мной обещание не нервничать, но удавалось это с трудом. Полностью положиться на эскулапов, которые не считали нужным поставить тебя в известность о том, что происходит, было очень трудно, процент смертности новорождённых был неимоверно высок, но выхода не было – выхода или выбора. Иногда все врачи одинаковы, готовы с радостью взять с вас деньги за привилегированное лечение и избирательное отношение как к пациенту, но в итоге, если, не дай бог, у вас возникнут непредвиденные сложности, отношение к вам будет таким же, как и к другим больным, чьё состояние здоровья находится в опасности. Реанимационные процедуры одни и те же везде, где бы вы ни находились, вопрос в том, применят ли их к вам или нет, и если применят, даст бог, выживете.

Судя по всему тому, что случилось, в этот день Бог был чем-то невероятно занят. Возможно, временами всё-таки поглядывая на нас и надрывая живот от смеха, спрашивал: «Ну что, как тебе это? Выдержишь?» Я решил выдержать, несмотря ни на что.

– Готовьте форцепс! – заорал акушер и перестал давить на живот Лизы.

Медсестра, открыв железный блестящий ящик, достала оттуда неимоверно длинные щипцы с загнутыми внутрь концами, подобно хвосту клеща.

Это было похоже на один из инструментов средневековой инквизиции. Оно блестело тем ледяным металлическим блеском, который не обещал ничего хорошего. Акушер взял его в руки и нагнулся между широко раздвинутыми ногами Лизы.

И тут я струсил. Нагнувшись, чтобы в который раз поцеловать её лицо, я закрыл глаза и замер в таком положении. Мне не хотелось видеть тот ужас, который проделывал с ней инквизитор, надевший маску акушера. Лиза часто дышала, от боли она не осознавала окружающую действительность, какой-то лёгкий, еле слышимый шёпот доносился до моих ушей.

Я пытался прислушаться и поначалу мне это не удавалось, но потом через несколько мгновений я смог различить.

– Ужас… зло, которое здесь… это ты его впустил… ты, – всё тише говорила она, и потом её голос совсем умолк.

Открыв глаза, я посмотрел на неё, и тут Лиза выгнула спину, как если бы хотела встать на мостик, хотя в жизни она никогда не занималась гимнастикой, и резко на весь родильный зал из её горла раздался низкий мужской голос:

– Я буду первым во тьме.

И тут же крик младенца, словно подтверждение этому, раздался, разбиваясь эхом на гладких кафельных стенах родильного зала.

Несколько мгновений я не совсем понимал, что произошло, и только увидев полненькое тело новорождённого ребёнка в руках у медсестры, я осознал, что всё закончилось, закончились страдания Лизы, этот нескончаемый тяжёлый день, который выжал из меня последние силы и, судя по всему, капли рассудка тоже.

Лиза посмотрела на меня, на этот раз понимая, что она делает, и спросила:

– Где моя девочка? Я хочу её видеть.

Краем глаза я заметил, что нашу Соню собираются положить в кувез, я попросил, чтобы на минуту нам дали её подержать.

– На минуту, не более, – ответил недовольный акушер, ?сейчас каждая минута дорога.

Осторожно он положил младенца на живот Лизы, и тут наша дочь приоткрыла свои глазки и их цвет поразил меня, они были небесно-синего цвета, я знаю, вы можете парировать, что большинство младенцев рождаются с голубыми глазами, но это не был обыкновенный голубой. Поначалу я даже не мог определить, что это за цвет, но потом я понял, что удивило меня, на самом деле у неё были глаза разного цвета. Один был голубой, а другой зелёный. Когда-то у моей подруги был белый кот с глазами разного цвета, но чтобы такое встречалось у людей, мне не доводилось слышать.

– Она красавица, как ты и обещал, – прошептала Лиза, и слёзы потекли у неё по щекам.

– Не плачь, всё уже позади, – прошептал я, целуя жену.

– Да нет, – сурово ответил акушер, – у вашей дочки было долгое кислородное голодание, вдобавок наложение форцепса особой пользы никому не приносит. Мы её увезём в реанимацию для новорождённых, и потом скажем вам, как она.

Осторожно взяв Софию на руки, он положил её в кувез и тут же выкатил его из родильной палаты.

– Реанимация? – Лиза расстроенно посмотрела на меня, не в силах вымолвить ни слова.

– Всё будет хорошо, она теперь с нами, остальное сделают врачи, тебе нужно сейчас думать о себе, ты устала, – сказал я, ласково гладя её по слипшимся от пота и слёз волосам.