Апостол для Рафаэля. И не введи нас в искушение?!

– Я думаю, вы можете выйти, – сказал акушер, – нам осталось совсем немного.

– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой? – неуверенно спросил я Лизу.

– Нет, – вздохнув, ответила она. – Посмотри, что с Соней, и потом скажешь мне, как она.

– Конечно, не переживай, как только узнаю, как себя чувствует наша маленькая принцесса, я тут же к тебе.

– Хорошо, – устало ответила она, в глазах читалось смятение и беспокойство.

Если первый роды прошли без сучка и задоринки, то эти, вторые, были настоящим испытанием. И для папаши, который впервые присутствует при родах своей жены, это испытание я выдержал с достоинством. Мне так кажется, по крайней мере, чувство сомнения довольно часто гложет меня в большинстве моих поступков. Эдакий судья, спрашивающий:

– Что бы вы сделали, если бы всё было по-другому?

Оглядываясь назад, именно на этот день, я бы ни сделал ничего, чтобы изменить ситуацию. Приобретение опыта даётся нам свыше. Кем оно даётся, не моя забота.

Я знаю одно: его нужно прожить, чтобы идти дальше, несмотря ни на что. Мой путь лежал в детское перинатальное отделение. Переодевшись перед входом в реанимацию новорождённых, я открыл дверь. То, что я увидел, напомнило мне сцену из фантастического фильма, где запрещено рожать детей и их выращивают искусственно. Десять ящиков из прозрачного стекла, стоящих один напротив другого, в которых лежали беспомощные недоношенные младенцы, некоторые совсем крохотные, почти игрушечные. Полупрозрачные пальчики, через тонкую папирусную кожу виднелись фаланги косточек, непомерно большие головы – эдакие инопланетные существа, рождённые нами.

Озираясь вокруг, я пытался найти свою дочь, но это оказалось нелегко. Чаще всего младенцы в первые часы своей жизни все на одно лицо, и различить, где был мальчик или девочка, я не смог.

Среди бирок с именами и фамилиями детей я так и не нашёл Соню. Выйдя из отделения реанимации, чтобы найти педиатра-неонатолога, я наткнулся на двух санитарок, одна из них несла в руках свечку, которые ставят за упокой. Сочувственно вздыхая, они перешёптывались:

– Как жаль, хорошенькая была девочка.

– Да, ещё повезло, что мать спасли, после всего, что она перенесла, это было либо кесарево, либо щипцы.

– Как назвали-то маленькую покойницу?

– Пока не знаю, врач пошёл искать отца, не хочет матери ничего говорить, она во время родов бредила, спаси Бог её душу, – перекрестившись, ответила санитарка своей напарнице.

– И воистину, помилуй нас грешных, Боженька! Такого ангелочка забрать, – и она прослезилась, утирая ладонью слезу, катившуюся по щеке.

– Ты видела, какие у неё были глазки?

– Да, таких я ещё ни у кого не видела.

Смысл последней фразы начал медленно, как во сне, доходить до меня. Не хотелось верить в безысходность и ужас происходящего, и это затормаживало все мои реакции. В начале услышанного мной разговора тревога росла подобно снежному кому и последняя фраза бросила мне этот ком в лицо.

Я обессилено сполз на пол вдоль стены коридора, и сердце, казалось, вот-вот остановится. Лиза так хотела девочку, она так мечтала о ней, куча одежды розово-пастельных тонов… какому ребёнку повезёт всё это носить? Наша принцесса стала королевой царства невинных.

– Вы отец Софии? – спросил кто-то.

– Это уже не имеет никакого значения, – едва слышно ответил я, не глядя на того, с кем разговариваю.

– Как не имеет?!

Возмущённый тон моего собеседника вывел меня из ступора и я нехотя посмотрел на того, кто пытался философствовать в такой момент.

Передо мной стоял врач акушер, который увёз Софию в кувезе из родильного зала. В кувезе, ставшем ей маленьким хрустальным гробиком.

– Что вы хотите?

– Чтобы вы взглянули на вашу дочь, – тон из возмущённого стал удивлённым.

– На опознание?

– Какое опознание? О чём вы? Ваша дочь жива, ей просто нужно провести несколько дней под наблюдением неонатологов, вот и всё. Она хорошо реагирует, все рефлексы нормальны, здоровый ребёнок, несмотря на форцепс.

Вероятно, выражение моего лица было настолько неординарным, что врач на этот раз участливо спросил:

– С вами всё в порядке?

– Да, теперь уже да, – облегчённо вздохнул я. – Куда нужно идти?

– Есть две палаты реанимации, идите в ту, что в конце коридора.

А я то заходил в палату, которая была ближе всего к входу в неонатальное отделение. Это было ошибкой, стоившей мне появлением седых прядей на висках и повышенным давлением на всю оставшуюся жизнь. Да, я принимаю таблетки каждый день, нет, мне ещё нет 60 лет и я не инвалид. Но эти маленькие белые кругляшки оттягивают момент финального выстрела прямо в сердце, который многоуважаемая и заставляющая меня содрогаться от страха госпожа Смерть готовит для вашего покорного слуги. Выстрел, от которого моё сердце разорвётся на куски, он будет произведён из пистолета известной многим марки под названием инфаркт.

Видите, я чувствую вашу улыбку, если вы поняли мою шутку, то вы прочувствуете всё, что случилось дальше. Некоторые из вас захлопнут книгу и поставят её на полку, подыскивая букву алфавита, на которую будет начинаться мой роман (для которого я даже ещё не придумал названия), а другие положат её на стол, открытой на последней странице, и, поражённые моим откровением, будут знать, что им нужно делать и, главное, как жить дальше.

Дальше…

Я пошёл за врачом, пытаясь унять бешено колотившееся сердце в груди. Коридор был нескончаем, всюду то и дело сновали медсёстры, санитарки, раздавалось пиканье машин, поддерживающих жизнь в крошечных новорождённых телах или извещающих об остановке сердечной деятельности, и тогда бригада реаниматологов неслась в палату сломя голову.

София лежала в кувезе, который был расположен напротив окна, и последние лучи заходящего солнца отражались на прозрачных стенах её временного домика. Подойдя вплотную к её волшебному мини-дворцу, я увидел мою дочь. Из маленького носика выходили две трубки, по которым шёл кислород. Круглые наклейки на груди заканчивались тонкими проводами, ведущими к монитору сердцебиения. Она была в памперсе для новорождённых и это был её единственный предмет одежды на данный момент.

Тщательно промыв руки дезинфицирующим средством, я просунул их в специальное отверстие в кувезе, чтобы осторожно потрогать её, дать ей понять, что я здесь и не брошу никогда.

Дотронувшись пальцами до очаровательной пухленькой щёчки, я легонько погладил её пальцем, и она состроила забавную гримасу, она улыбнулась. Этот подарок Софии я буду всегда хранить в моей памяти, её первый и самый ценный подарок отцу.

Что может быть сильнее для родителей по силе эмоций, чем улыбка их младенца? Только его потеря.

Но нам повезло, и Соня решила задержаться с нами подольше, за что я её поблагодарил.

– Спасибо, зайка, – шептал я. – Спасибо, что ты выжила и ты борешься. Ты сильная девочка и ты всё сможешь, потому что мы тебя любим. Ты нужна нам: мне, твоей маме и твоему братику Олегу. Ему, может, чуть поменьше, скажу тебе по секрету, он хотел братика, но, глядя на твой бойцовский характер, я уверен, что ты ещё дашь фору трём братьям.

Проведя ладонью по её плечику, я заметил что-то странное, похожее на родинку. Я убрал руку и, прищурившись, постарался разглядеть, что это.

Это была родинка правильной круглой формы диаметром не больше 4 сантиметров, и в середине этой родинки была как бы выгравирована небольшая звёздочка нормального цвета кожи. Приглядевшись поближе, стало заметно, что лучи этой звёздочки расположены асимметрично. Приблизившись к кувезу вплотную, чтобы разглядеть поближе, я наконец увидел, что это было.

Крошечный отпечаток миниатюрной ладони белого цвета, окружённый тёмно-коричневым пятнышком родинки.

Мой страшный сон оказался явью, и отпечаток оторванной ладони остался на плече Софии.

Сигнал мобильного телефона о поступлении новой смс, подобно раскату грома, вывел меня из ступора. Медленно вынув свои руки из кувеза, я направился к выходу из палаты детской реанимации, и в коридоре, достав телефон, я прочитал:

– Олег пришёл в себя.

И всё. Больше не было ни слова, но я знал, от кого пришло это сообщение, и я был ему рад. Облегчённо вздохнув, я поблагодарил Бога за то, что всё хорошо разрешилось, и поднялся к Лизе, чтобы наконец-то рассказать ей, как чувствуют себя наши дети.