Роковая наследственность

Затем, он напомнил историю его встречи в госпитале с парализованным стариком на коляске, который рассказал обо мне. На самом деле всё было по-другому.

Это Лавров узнал того человека. Это был муж его Кати, мой настоящий отец – Александр Васильевич Дементьев, дворянин, владелец Петербургского банка. Когда-то испытывая к этому человеку огромную ненависть, теперь, глядя на него больного и беспомощного, Лавров не смог отказать ему в просьбе, разыскать его дочь. Предчувствуя скорую смерть, он очень хотел увидеть меня, однако сказал, что ежели этой встречи ему не суждено будет дождаться, то он просит передать мне то, что Лаврову принесёт его человек. Так и случилось. Уже через несколько дней к нему пришёл пожилой мужик и назвавшись слугой барина Александра Васильевича Дементьева, сообщил о его кончине и передал свёрток. Ещё он добавил, что барин мол письмо хотел написать, да его скрюченные параличом пальцы отказывались держать карандаш. Поэтому просил передать на словах, что просит он у дочери прощения, и выполняя волю моей матери-его жены, передаёт мне её серьги, изготовленные им на заказ, ко дню их свадьбы. А от себя дарит картину с изображением моей матери Екатерины Степановны Востряковой – Дементьевой. После этого Лавров попросил приподнять ему голову, откинуть диванный валик и достать оттуда свёрток.

Увидев картину, я ахнула от восторга! Но и расстроилась немного, так как поняла, что совершенно не похожа на свою мать. Заметив грусть в моих глазах Лавров сказал, что я очень красивая, но другая, так как похожа на отца. И желая утешить добавил, мол в народе поверье есть – коли дочь выдалась на отца похожая – быть ей в жизни счастливою!

Продолжая разглядывать картину и лежащие на моей ладони изумрудные серьги с бриллиантовыми бантиками, я догадалась, почему именно эти камни были выбраны отцом в подарок моей маме – они были так же прекрасны, как её зелёные глаза.

Наш разговор затянулся. С каждой минутой самочувствие Лаврова ухудшалось. Я пыталась его остановить и успокоить, но противясь этому он продолжал говорить. Он не старался оправдаться, нет. Ему было крайне важно объяснить причину, по которой он пошёл на обман. Так вот, узнав о смерти господина Дементьева, Лавров решил забрать меня из детского дома, назвавшись отцом. Это не составило труда. Не спрашивая документов, подтверждающих родство, заведующая с радостью согласилась отдать меня, лишь бы избавиться от лишнего рта.

– Я очень любил твою мать, и она когда-то любила меня. Ведь ты могла быть моей дочерью. Не мог я тебя там оставить.

После этих слов у него начался сильнейший приступ. Он уходил. Рыдая на его груди, я успела сказать, что люблю его, что он самый лучший отец на свете и я благодарна ему за всё. С трудом улыбнувшись, он из последних сил поцеловал меня в лоб, после чего впал в беспамятство и не приходя в сознание скончался на рассвете. Мне не довелось узнать, почему при живом отце я оказалась в приюте, и где похоронены мои родители? И что воспрепятствовало браку Лаврова с моей матерью? Эти вопросы очень долго не давали мне покоя. Не находя ответа, я запретила себе о них думать. Однажды, случайно оказавшись на городской толкучке, я пожалела пожилую даму, купив у неё кожаный саквояж. Придя домой, я обнаружила в нём двойное дно, что оказалось очень кстати. Этот тайник стал изумительным пристанищем для картины и серёг. Таким образом, мне удалось сохранить эти вещи и мало того, благодаря их существованию я всё-таки получила ответы на мои вопросы, но случилось это много лет спустя…

Часть 3

«МАТЬ»

– Когда же это случилось? И кто смог ответить на твои вопросы? – украдкой посмотрев на часы спросил Волжанов. Была глубокая ночь. Он испугался, что Маша захочет прерваться и как в детстве отправит его спать. Но этого не произошло. Позабыв о времени, она продолжала рассказывать о чём молчала много лет.

– Это произошло во время войны. По сей день для меня остаётся загадкой – была ли эта встреча случайностью или повелением судьбы? Шёл 1941-ый год. Вот уже двадцать два года как я счастливая жена и не менее счастливая мать девятнадцатилетнего сына, студента Московского медицинского института.

Ты же знаешь, я человек сдержанный, не люблю людей, выставляющих напоказ свою личную жизнь, не верю я таким. Любовь надо доказывать делами и поступками, а не болтовнёй о высоких чувствах. Коля доказывал свою любовь ко мне и сыну, изо дня в день делая для нас всё, что было в его силах. Мы очень любили друг друга, любили по-настоящему, и скрывать от него правду о себе, даже имея на это вескую причину, мне было очень нелегко. А причина эта заключалась в том, что Коля довольно быстро поднимался по карьерной лестнице, и зная его как человека исключительно честного, я понимала, что своим признанием могу ему только навредить. Нет, он не был карьеристом. Одержимый своей мечтой, он сумел воплотить её в жизнь, став поистине талантливым инженером. А открывшееся родство с дворянкой могло запросто зачеркнуть его карьеру. Да что там карьеру, в таком случае его на заводе даже рабочим бы не оставили. Время то какое было – доносы, аресты… Поэтому неоднократно собираясь сделать признание, я каждый раз останавливала себя.

Так вот, мы с Колей в Ленинграде, сын в Москве. После сдачи летней сессии Миша на каникулы приехал домой. Тем летом в конце июня мы планировали всей семьёй отправиться на отдых в Пицунду. И вот наконец настал долгожданный день отъезда. В воскресенье двадцать второго июня, предвкушая встречу с морем и солнцем, весёлые и счастливые мы стояли на перроне у вагона нашего поезда, как вдруг, буквально за несколько минут до отправления было объявлено о начале войны. Коля тут же помчался на завод, а Миша на следующий же день вернулся в Москву.

Сына призвали в армию и всю войну, от первого до последнего дня, он прослужил в передвижном военном госпитале. За эти годы, Миша набрался колоссального опыта, поэтому и решил посвятить свою жизнь военной хирургии.

Вспомнив о сыне, Маша с нежностью посмотрела на его фотографию, висящую над камином среди множества других, и с грустью вздохнув продолжила.

– И так, Путиловский завод, в 1934-м году переименованный в Кировский, с первых дней войны был поставлен на производство военной техники и боеприпасов. Когда стало ясно, что война скоро не закончится, было решено часть завода оставить в Ленинграде, а часть эвакуировать в Челябинск. Приказом руководства, Коля был отправлен в Челябинск, и я, конечно, поехала с ним. Тяжёлое было время, муж пропадал на заводе сутками. Как жена главного инженера я могла не работать, но в такое время сидеть дома сложа руки, сочла для себя постыдным, и пошла работать на завод. Однако проработала я там не долго. Узнав о моём гуманитарном образовании, меня уговорили занять должность директора городской библиотеки. Люди продолжали читать книги, чтобы хоть на короткое время забыть о войне.

Мы прожили в Челябинске около года, когда Колю вызвали на совещание в Москву. Проводив мужа, на выходе из вокзала я увидела пожилую женщину, сидящую на огромном деревянном чемодане. Низко опустив голову, она крепко обнимала двух маленьких детей. Я проходила мимо, и вдруг слышу.

– Бабушка, я есть хочу, – сказал мальчик, стоящий справа от неё.

– Я тоже хочу есть, – сказала девочка, стоящая слева.

Тяжело дыша не поднимая головы, женщина ответила.

– Сейчас, сейчас мои хорошие. Бабушка немного отдохнёт и …

От услышанного у меня защемило сердце, и я остановилась.

– Извините, я могу вам чем-нибудь помочь? Вам куда?

– Куда? Я не знаю куда идти. В этом городе живёт моя дальняя родственница, но её ещё надо найти, – ответила женщина, посмотрев на меня измождённым взглядом. Не раздумывая, я предложила им остановиться у меня. Мы жили не далеко от вокзала в отдельной квартире, состоящей из двух комнат, что по тем временам было роскошью. Поблагодарив, женщина согласилась на моё предложение. Придя домой, первым делом я решила поскорей накормить моих гостей. При виде на столе хлеба, масла, тушёнки с картошкой, сахара и печенья, на глазах у детей появились слёзы. Они смотрели на еду, словно на какую-то диковину.

– Не стесняйтесь, угощайтесь пожалуйста, – уговаривала я. И только после слов бабушки, – Кушайте дети, но не торопитесь, а то животики заболят, – дети приступили к еде. Смотреть без слёз на эту трапезу было невозможно. Поэтому, дабы не смущать их своим присутствием я придумала какую-то причину и ушла в спальню, где уткнувшись в подушку плакала навзрыд. Через некоторое время, почувствовав на плече чью-то руку я очнулась. Это была гостья. По-матерински прижав к своей груди, она гладила меня по голове и тихо-тихо говорила.

– Что вы милочка, что вы, успокойтесь дорогая. Это война… Ведь мы приехали из Ленинграда. Я все слёзы там оставила, иначе мне детей не поднять. Спасибо вам за всё. Пойдёмте, дети от усталости уже засыпают за столом. Вы поможете мне их помыть?

Выкупав детей, мы положили их спать на кровать в спальне. Убедившись, что они заснули, женщина взяла из своего чемодана какие-то вещи и с моего разрешения отправилась в ванную. Она мылась так долго, как можно мыться только при наличии в доме горячей воды, коей тогда не было. В ожидании я убрала со стола, помыла посуду и присев на диван уснула. Утром, перед тем как уйти на работу я оставила записку, в которой просила своих гостей не стесняться и чувствовать себя как дома. В тот день я вернулась довольно поздно, и поскольку в квартире было темно, предположила, что все спят. Я разделась и пошла на кухню разогреть чайник. Через некоторое время войдя в столовую с горячим чайником в руках, от удивления я чуть не уронила его себе на ноги. Около зеркала поправляя волосы стояла женщина совсем непохожая на ту, которую вчера я встретила на вокзале. Высокая, очень худая, в длинном сером шерстяном платье с белым кружевным воротничком, и с седыми волосами, красиво забранными на затылке, она была похожа на актрису Чеховского театра. Несмотря на болезненную худобу, на землистый цвет лица и даже на возраст, на вид ей было лет 60-65, она была хороша собой. Мне даже показалось знакомым её лицо. Эти красивые синие глаза и правильные черты лица явно кого-то напоминали, но кого? И тогда поздоровавшись я спросила.

– Вы актриса?

– Добрый вечер, – с приятной улыбкой на лице сказала женщина и тут же ответила на мой вопрос. – Ну что вы милочка. Вечно меня с кем-то путают. Нет, я не актриса. Давайте знакомиться, я Ольга Владимировна Ланская, а моих внуков зовут Владимир и Анастасия. Им по шесть лет, они двойняшки, это дети моей дочери.

Глядя на Ольгу Владимировну, на её поведение и манеру общения было понятно, что человек она интеллигентный и образованный. На мой вопрос о семье она с грустью ответила, что является вдовой, давно… Муж дочери, отец её внуков, кадровый военный, погиб полгода назад. Дети не знают об этом, поэтому продолжают рисовать папе картинки, а она делает вид, что отправляет их ему на фронт. Узнав о гибели мужа, дочь настояла на эвакуации матери и детей в Челябинск, а сама ушла в армию. И ещё она сказала, что ей необходимо поскорей разыскать родственницу, так как зная её адрес дочь будет присылать письма именно туда. Затем настал мой черёд. И так же, как моя собеседница, без лишних подробностей я рассказала о своей семье. Узнав, что мой муж является инженером на военном заводе, Ольга Владимировна спросила.

– А у вас не будет неприятностей, я заметила ваш дом охраняется?

– Да, это так, – ответила я. – Но пусть вас это не тревожит. Я уже поставила в известность коменданта о наличии в нашей квартире Ленинградских знакомых.

– Спасибо вам милочка за всё! Теперь я знаю кого благодарить за помощь и гостеприимство! И пожалуйста не беспокойтесь, как только я найду родственницу, мы сразу покинем вас. А сейчас отдыхайте, вам же завтра рано вставать. И пожелав мне спокойной ночи, она ушла в комнату к внукам.

На следующий день, придя с работы я не застала моих гостей дома и потому решила сделать уборку. Налив в ведро воды и приготовив швабру с тряпкой, мне почему-то захотелось достать мамин портрет. Дело в том, что все эти годы храня свою тайну, я изредка позволяла себе маленькое удовольствие. Оказавшись в полном одиночестве, я доставала из старого кожаного саквояжа мамин портрет и по долгу рассматривала его, каждый раз находя в нём что-то новое. Боясь быть застигнутой врасплох, я никогда не надевала её серёг, хотя ужасно этого хотелось. Любуясь перед зеркалом, я лишь прикладывала их к ушам.

Так вот, поставив портрет на стол, я начала наводить чистоту. Имея привычку заниматься уборкой под музыку, я завела патефон и не услышала, как вернулись гости. В какой-то момент, случайно обернувшись, я увидела Ольгу Владимировну. Бледная словно окаменевшая, она стояла в дверях глядя на картину изумлёнными глазами.

– Откуда у вас этот портрет? Вы знаете, эту женщину? – быстро подойдя к столу, спросила она резким злобным тоном.

Случилось то, чего я всегда боялась. Мной овладела небывалая растерянность, но не столько от внезапного появления гостьи, сколько от её грубого обращения. Не зная, как вести себя дальше, я с удивлением смотрела на Ольгу Владимировну, не в состоянии проронить ни слова.

– Ну, что же вы молчите, отвечайте! – продолжила она приказным тоном.

И тут меня осенило. Причиной её столь странного поведения стал портрет, а значит ей известно кто на нём изображён. И если это действительно так, то у меня появился шанс, хоть что-нибудь узнать о маме, и упустить этот шанс нельзя. Обеспокоенная нервным состоянием гостьи, я быстро вытерла мокрые руки о полотенце висящим на стуле и налив из графина стакан воды подала его ей.

– Что с вами Ольга Владимировна? На вас лица нет? Успокойтесь, выпейте воды.

Выпив воды, она немного успокоилась и сев на стул заговорила.

– Извините меня милочка за дурной тон. Но прошу вас ответить на мой вопрос, это для меня крайне важно.

– Конечно же я знаю кто эта женщина, коле на столе в моём доме стоит её портрет. А вы уверенны, что знаете её? Вы не обознались? – ответила я вопросом на вопрос, сев за стол напротив гостьи.

– Эту женщину невозможно не узнать или с кем-либо спутать. Это Екатерина Степановна Дементьева, в девичестве Вострякова, – сказала она, пристально посмотрев на портрет, и переведя взгляд на меня добавила.

– Эта женщина погубила моего брата, моего единственного родного брата и не только его…

Таким образом моё предположение подтвердилось, и я уже была готова завалить Ольгу Владимировну вопросами, как вдруг с шумом и гамом в столовую вбежали дети и мы были вынуждены прерваться. Продолжить начатый разговор мы смогли лишь когда после ужина уложили детей спать. Мы снова сели за стол друг напротив друга, между нами стоял мамин портрет.

– Ольга Владимировна, дорогая, умоляю, расскажите пожалуйста всё, что вам известно об этой женщине! – выпалила я, не в состоянии более сдерживать своё любопытство. Но словно чего-то опасаясь она продолжала демонстративно молчать и тогда я решила открыться.

– Хорошо, я начну первой. Мне кажется, я не ошибусь если скажу, что женщина вы не простая. Полагаю, вы имеете аристократическое происхождение, впрочем, как и я. Так случилось, что кроме мужа и сына у меня родных больше нет. Поэтому из-за страха навредить им, я вынуждена скрывать своё истинное происхождение. Довертесь, я сумею сохранить в тайне всё, что услышу от вас.

Резко взглянув на меня, Ольга Владимировна вдруг как-то по-особенному преобразилась. Расправив плечи и высоко подняв голову, она с гордостью заявила.

– Да, вы правы, я дворянка! Я, Ольга Владимировна Ланская, в девичестве Лаврова, происхожу из знатного дворянского рода. Но кто вам эта женщина? И почему вы так настойчиво интересуетесь ей?