Роковая наследственность

– Жена у меня дворянского рода, из разорившейся дворянской семьи она. Поэтому и за муж за меня пошла, за купца богатого.

– Хм-м. Так зачем женился то, ежели разумел, что она по выгоде за тебя идёт? – удивлённо спросил Степан.

– Да всё любовь, будь она не ладна… В деревне я вырос. Дом у нас был большой и хозяйство при нём не малое. Как и ты, был я у родителей единственным ребёнком. Отец меня сызмальства всему учил. А как подрос я, так он меня и купеческому делу обучил. С Божьей помощью дела у отца в гору пошли и открыл он в Петербурге магазин, меня ж при нём поставил. Как сейчас, помню. Стою за прилавком и входит она со своим отцом. Молоденькая, хорошенькая как ангел небесный и глазища в пол лица. В миг влюбился я в эту Оленьку. В ту пору она в мою сторону и смотреть то не хотела, дворянка, одним словом, куда мне купеческому сыну до неё. А кровь играет, ничего с собой поделать не могу. Стал я ей подарки да букеты посылать. Но всё это оставалось с её стороны без малейшего внимания. А при встрече, глянет на меня своими глазищами, фыркнет да отвернётся. Обидно мне было, но ничего не поделаешь. Маялся я маялся и решил с этим покончить. Да и отец мне всегда говорил, что б невесту я себе искал только из нашего круга, из купеческого. Прошёл год, малость успокоилось моё сердечко, забывать её стал. А тут случай всё и порешил. Вышел я как-то из магазина воздухом подышать, мимо мальчонка-газетчик пробегает, кричит.

– Покупайте газету! Покупайте газету! Самоубийство дворянина Наумова! – Обомлел я… Это ж была фамилия моей Оленьки. Её отец известной личностью в Петербурге был. Купил я эту самою газету, а в ней прописано, что дворянин Наумов, слывущий заядлым картёжником, вчерашней ночью проиграл в клубе всё своё состояние, в одночасье сделав нищими и жену, и детей. А в добавок ко всему взял, да пустил себе пулю в лоб. Во как! Недолго думая, послал я к Ольге сваху, сам-то побоялся, вдруг откажет. Ан нет! Прибежала сваха счастливая и говорит, что Ольга согласна стать моей женой, и что свадьбу можно назначать на любой день. На радостях помчался я к отцу. Не одобрил отец моего выбора, но согласие таки дал. Свадьбу сыграли богатую, три дня народ гулял. Жена моя по началу была тихой да скромной, лишний раз глаза поднять боялась. Нарадоваться на неё я не мог. Тогда она лишь в одном вопросе посмела мне каприз высказать.

– Это в каком же таком вопросе? – не в силах сдержать любопытства спросил Степан.

– А в таком, в деликатном. У них у дворян, видишь ли, не принято иметь супругам совместную опочивальню, так как считается не приличным каждый Божий день вместе спать. По-ихнему у каждого должна быть своя отдельная спальная комната. Вот так!

– Да ну-у-у?

– Вот те и ну… Так я ей втолковал. Мол вышла за купца, так и спать обязана по купеческим обычаям. Как у родителей моих было, так и у нас быть должно. На всю жизнь, что Богом нам отмерена, на каждый из этих дней кровать супружеская у нас одна на двоих будет. И никак иначе!

– А что жена то?

– Да ничего. Испугалась и согласилась.

– Ну слава Богу!

– Это ещё ладно…  Скажу, что по началу, более всего она отца моего боялась, прям как огня! Суров был родитель мой, но справедлив. А как он помер, так Оленька моя в одночасье в мегеру превратилась, командовать стала, да всю свою родню мне на шею посадила, и мать, и тётку, и сестру незамужнюю с братцем олухом, лентяем. Люблю я её, Оленьку мою, по сей день люблю, слова поперёк сказать не могу, а она из меня верёвки то и вьёт. Вот так-то брат, – тяжело вздохнув сказал купец, положив руку на плечо Степана. А затем, хлебнув из крынки кваса добавил, – А пойдём ка ещё разок попаримся.

Распаренные и разомлевшие они сидели уже ни как барин и крестьянин, а как два друга, равные во всём. Поддав жару и удобно устроившись на скамейке, Степан ждал, когда Матвей снова заговорит. Чувствовал он, что купцу есть большая охота душу излить. И действительно. Не долго посидев с закрытыми глазами глубоко вдыхая горячий пар, купец сказал.

– Ты послушай, что ещё учудила моя жёнушка. Время уж тогда со свадьбы прошло не малое, так я ей и говорю, что мол сына иметь желаю, наследника и помощника. А она давай меня ультиматумом пугать. Я до этого и слова такого не слыхивал. Так прямо и сказала.

– Я Матвей Егорыч, изволю вам ультиматум ставить.

Спрашиваю, какой такой ультиматум?  А она и говорит. Мол так и быть, рожу вам сына, но после того, как вы в Петербурге дом купите, да такой, что б всем на зависть. Не желаю, говорит, боле в деревне жить. Выполнил я её просьбу, купил дом. Ранее в нём с семьёй большой чиновник проживал, а когда он помер, то вдова решила от этого дома избавиться, видать не по карману он ей стал.  Родственников жены, нахлебников моих, мы оставили жить в деревенской усадьбе, а сами в город, в дом перебрались. Дом огромный, в два этажа, с колоннами да с расписными потолками. Купцы в таких не живут. Мне перед товарищами моими как-то совестно даже было. В добавок завела моя благоверная в доме нашем порядки аристократические. Ни сесть, ни встать, ни поесть по-простому нельзя стало. Сама к работе не приученная, наняла она в дом более десятка прислуги, да двух поваров. Но обещание своё сдержала, родила, только не сына, а за три года троих дочерей. И надо ж такое, ни одна на мать не похожая, все в мою породу пошли, в купеческую. Девахи дородные, круглолицые да с носами курносыми. Далеко им до городских то красавиц. А уж как они любят орехи да семечки лузгать, просто страсть! Мать им это дело запрещает, так чуть она за порог, они шасть на кухню и давай щелкать. Воистину купчихи. Чему я рад безмерно, та это что они характером в матушку мою пошли, такие же ласковые и добродушные. Любят меня сильно, так и я их люблю, толстушек-хохотушек моих. Растут девахи, через год, другой надобно будет их уж замуж выдавать. Так моя жёнушка опять что удумала. Не отдам, говорит, дочерей за купцов. Ищи говорит им женихов только рода дворянского, не ниже. Вот ведь незадача какая. Думаю, не потянут голубицы мои на дворян то. Им дворянам подавай красавец писаных, уж я-то знаю… Ежели только кто на приданное богатое позариться. А я желаю, что б на моих дочерях по любви женились, а не корысти ради. Что делать, ума не приложу? Ежели так дело и дале пойдёт, так и за купцов их замуж не выдать.

– А это ещё почему? – не переставая удивляться спросил Степан.

– Так ведь избаловала жена дочерей, спасу нет как избаловала. Наняла им гувернантку – француженку, не бельмеса дура по-русски не понимает, только картавит как ворона да огрызается. Ещё учителей разных наняла. Одни их наукам обучают, другие музыке да танцам. А вот косу себе заплести, или там по дому что сделать, так этого они не умеют, не обучены. Таких купцы в жёны не берут, такие для них одно баловство. Вот мать моя, так та и вовсе безграмотной была, только циферки и знала, но хозяйкой и мужу помощницей слыла отменной. Да и у тебя жена, вона, какая работящая, куда ж без этого.

Сбрасывая с тела струившийся пот, Матвей сделал паузу, а затем продолжил.

– За три дня, что у тебя гощу, одно я подметил – славно ты живёшь Степан, славно! Не пьёшь, бабу свою не бьёшь, хозяйство у тебя ладное и дети – дай Бог каждому.

В этот момент, вместо того что бы взбрызнуть водой накалившиеся камни, Степан вылил её из ковша себе на голову и не обратив внимания что перешёл на «ТЫ», ответил.

– Удивил ты меня, удивил…Твою беду понять не трудно, но совета дать не смогу. Грамоту знать не лишнее, хозяйство то ж умной головы требует. А живу я как могу, и Бог даёт и сам не плошаю. Не пью – это верно. Уж довольно я навидался скольких людей извела эта гадость, не по мне это. И жену не бью. За что ж я её бить то стану, касатку мою? Ведь люблю я её, и она меня тож любит. Сам видишь, каких деток она мне нарожала. Захвалил ты меня Матвей Егорыч, ей-ей захвалил. К чему-то ты клонишь, а вот к чему – не пойму? – лукаво улыбаясь сказал Степан, вытирая широкой ладонью лицо и бороду.

– А тебя не проведёшь, – рассмеявшись ответил купец. – Мысль в моей голове завелась, хочу попросить тебя об одном одолжении. Не думай, не забыл я, отблагодарю как и обещал, и век помнить буду кому обязан своим спасением. Но-о, не согласишься ли ты отпустить со мной дочь свою Катеньку?

Изумился Степан этакому предложению. Встав со скамьи сжав кулаки, он грозно посмотрел на купца.

– Да как ты мне предлагать то такое вздумал? Уж не перегрелся ли ты Матвей Егорыч? Пойдём ка, я тебя в снежок кину, мож поостынешь!

– Да погоди ты дуралей! Не горячись! Выслушай сперва. Дело я тебе предлагаю. Ну посуди сам, семеро детей у тебя. Пупок надорвёшь пока их всех на ноги поставишь.

– А Катя то моя зачем тебе понадобилась? Не пойму я никак.

– Хочу её с дочерями своими подружить. Может они у неё чему путному научатся. Да и самой Катеньке поди любопытно будет столицу посмотреть. Поживёт у нас сколь захочет. Заскучает, аль домой запросится, так я её в тот же час и ворочу. Не бойся, не обижу, неволить не стану, ни к чему мне это. Скажу всем, что родственница она мне дальняя. Время до утра ещё есть, сам подумай, да с женой посоветуйся. Моё дело предложить, а уж станется как вы решите.

Засыпая, купец невольно слышал разговор Степана с женой. Выслушав мужа, Нюра никак не могла успокоиться. Причитая сквозь слёзы, она повторяла одно.

– Да как же это Стёпушка, нашу Катеньку да в чужую семью отдать? Как же милый ты мой? По что ты мне сердце то рвёшь?

Так и уснул купец, не услышав их решения.

– Просыпайся Матвей Егорыч, пора уж, – услышал купец сквозь крепкий сон. Открыв глаза, он увидел стоящего подле Степана, а вокруг творилась сплошная суета. Хозяйка ставила на стол дымящийся самовар, дети бегали по избе о чём-то споря и только толстый кот, удобно устроившийся в ногах у Матвея, продолжал сладко спать, довольно урча.

– Ну что ж, пора так пора. – сказал он, откидывая одеяло, чем внезапно потревожил кота. Спрыгнув с ног купца, он был подхвачен Катенькой. Крепко обняв любимое животное, она нежно шептала ему на ухо.

– Котик мой котик, я скучать по тебе cтану. А ты тут без меня не балуй.

– Ты погодь, погодь маленечко, – положив руку на плечо купца заговорил Степан дрожащим голосом. – Хотел спросить, не передумал ты насчёт Катеньки то?

– А-а-а, вот ты об чём, – потирая глаза кулаками сказал Матвей. – Да нет, не передумал. Вы то, что решили?

– Да согласные мы, и Катенька согласная, – грустно ответил Степан, глубоко вздохнув.

Отпустив кота, Катенька спросила купца.

– Дядя Матвей, это правда, что вы меня к себе погостить берёте?

– Правда милая, правда, – широко улыбаясь ответил он. – Гостить будешь пока не надоест. А коле надоест, так немедля тебя домой ворочу, обещаю.

Довольная таким ответом, Катя подбежала к плачущей матери и крепко обняв её попыталась успокоить.

– Мама, мамочка, не плачь! Я же не на всегда уезжаю. Погощу чуток, да и возвернусь.

Закончив утреннюю трапезу, первым из-за стола встал старший сын хозяев и с позволения отца пошёл на двор проверить уже запряжённую четвёркой зимнюю карету. Остальные, помолясь оделись и посидев на дорожку двинулись к выходу. И тут, резко остановившись, Матвей ударил себя кулаком по лбу.

– Вот голова садовая! Чуть было не забыл.

Сняв шапку и поставив сундучок обратно на скамейку, он отвесил низкий поклон всем домочадцам, а затем облобызав и хозяйку, и хозяина, торжественно произнёс.

– Благодарю вас люди добрые за спасение моё, за гостеприимство, за хлеб за соль. Век буду помнить доброту вашу. А в знак благодарности прошу принять от меня вот это.

И достав из сундучка пачку денег вложил её в руку Степана. Хозяйка ахнула, дети обступили родителей, а Степан просто окаменел, глядя на толстую пачку. Вытирая со лба выступивший пот, он сказал.

– Да что ты Матвей Егорыч. За что ж такие-то деньжищи, в уме ли ты?

– В уме, в уме друг мой. Не видать бы мне и вовсе этого сундучка, коле не твоя честность и доброта. Невдомёк тебе, что в сундучке этом документы наиважные. И вот еже ли бы они пропали – тогда мне каюк! А деньги – деньги дело наживное. Есть голова на плечах, так и деньги будут. Бери, заслужил. И за дочь свою не беспокойтесь – головой за неё отвечаю. А ежели захотите её проведать, так милости прошу – двери моего дома для вас всегда открыты, – и перекрестившись глядя на образ, поклонился ещё раз.

Усадив купца и дочь в карету, всё семейство ещё долго махало им в след, пока не скрылись они вдалеке за снежными холмами.