Мятежные ангелы

– С тобой я пойду куда угодно. Хоть на войну, – заверил его я.

– На войну не надо – там убивают. Значит, по рукам?

– По рукам!

– Только сначала мне тоже нужно будет отрастить волосы, как у тебя.

– Тебе пойдёт, – я посмотрел на друга и мысленно представил себе его лицо в обрамлении светлых локонов.

В тот день мы ещё долго сидели в пещере, представляя себе, как однажды выйдем на сцену – вдвоём, а, может быть, с кем-то ещё. Ангел будет петь, я – играть свою музыку, и мы будем счастливы. Тогда мы и договорились всё делать вместе, до самого конца.

– Однажды мы уедем из этого ужасного Города, Малыш, – грезил друг, и мне доставляло удовольствие смотреть на его лицо, которому мечтательное выражение придавало сходство с ангельским ликом.

– Не знаю, хочется ли мне этого, – признался я, вспомнив свою недавнюю поездку с родителями в соседний город – такой же пыльный и шумный, только поменьше. – Как по мне, все города одинаково ужасны, и нет разницы – этот или любой другой. Но с тобой я поеду, куда угодно.

– Даже в Антарктиду? – прищурил глаза Ангел, дразня меня. Он знал, что я терпеть не могу холод, и даже в солнечные дни мёрзну, если на улице ветер.

– Да хоть на Луну!

Тогда это действительно было так – я пошёл бы за ним на край света. Нашим детским мечтам суждено было сбыться. Однажды мы вышли на сцену и отлично смотрелись вместе – я со своей смолянистой гривой, с которой не мог совладать ни один парикмахер, и Ангел с его золотистыми локонами. В последнее время я часто пересматривал наши старые фото. Время изменило нас, но не настолько, чтобы сделать неузнаваемыми. Только волосы немного поредели, а взгляд Ангела, если изредка и бывает обращён на меня, уже не светится таким теплом. Интересно, каким он будет – тот, кто займёт моё место рядом с ним? Сможет ли этот человек так чувствовать музыку Ангела, воплощать все его задумки? Неужели, наши пути разошлись навсегда? При этой мысли острая боль пронзила мою грудь, сковывая тело, и я снова провалился в темноту.

Наверное, я всё-таки спал, потому что мне снился сон. Давний детский кошмар, который время от времени некая высшая сила издевательски извлекает из недр памяти. Помню, отец, когда я был подростком, часто грозился сдать меня в психушку. Однажды даже дошло до того, что я схватился за телефон и сказал, что сам сейчас вызову бригаду. Отец испугался, покрутил пальцем у виска, но отстал. И с тех пор меня периодически преследует один и тот же сон. Какие-то люди в белых халатах хватают меня за руки, волокут по тёмному коридору, швыряют на металлическую койку, связывают и почему-то раздевают догола. В этот раз кошмар был особенно реалистичным, и вскоре мне стало понятно, почему…

Я пришёл в себя от неприятного ощущения. Было холодно, что и неудивительно, поскольку с меня стащили одеяло. Чьи-то руки бесцеремонно шарили по моему обнажённому телу. Пальцы были толстые, мозолистые – они неприятно царапали кожу.

– Смотри, какое тело – а ведь он постарше нас с тобой будет, – услышал я хрипловатый женский голос. – Какие мускулы! А кожа – нежная, как у младенца… И волосы – чистый тебе шёлк!

– Любуйся, пока без сознания, – отозвался второй голос, более высокий, с насмешливыми нотками.

– Да, такой красавчик в нашу с тобой сторону и не глянул бы, – грубые пальцы продолжали ощупывать моё тело. – Смотри-ка, у него и там всё в порядке – а говорят, у азиатских мужиков с этим слабовато…

К горлу подкатила тошнота – казалось, меня сейчас вырвет, однако этого не произошло. Я всегда болезненно реагировал на прикосновения посторонних людей, но сейчас у меня не было возможности защитить себя. Моё тело не могло даже сжаться. Сейчас со мной можно было делать всё, что угодно – трогать, разглядывать. Голый и беспомощный, я казался себе самым жалким существом в мире. Ощущение абсолютного бессилия обрушилось ледяной волной – как будто меня окатили холодной водой. Кажется, я всё-таки вздрогнул.

– Прекрати лапать пациента – нам не за это деньги платят, – вмешалась вторая медсестра или санитарка – кем там были эти женщины. – Наверное, ему холодно. И вряд ли приятно.

Отстранив коллегу, она быстрыми, ловкими движениями произвела над моим телом все необходимые манипуляции, не причинив беспокойства, и заботливо укрыла одеялом.

– Уже и потрогать нельзя, – обиженно сказала первая. – Придёт в себя – будет смотреть на тебя как на дерьмо, вот увидишь. Знаем мы этих богатеньких…

– Этот не будет, – уверенно возразила моя спасительница. – В интернете о нём отзываются как о достойном человеке. Поклонники и коллеги желают ему скорейшего выздоровления. Пишут, что он очень скромный, не был замешан ни в каких скандалах и занимался благотворительностью, но так, что об этом стало известно только сейчас – да и то, случайно.

– Прямо не человек, а какой-то ангел, – фыркнула нахальная особа. – Но хорош – ничего не скажешь. Пускай выздоравливает. Мужиков сейчас мало, а красивых – и того меньше.

– Пойдём, нас ждут ещё несколько красавцев, – прервала её рассуждения вторая медсестра. Первая с сожалением вздохнула, и обе женщины покинули мою палату.

При слове «ангел» у меня кольнуло в сердце. Я ждал, когда же он придёт, но его всё не было. А придёт ли вообще – или мне суждено будет покинуть этот мир, даже не услышав голос того, кого я считал самым близким другом?

В подростковый возраст мы вступили отчаянными, бесстрашными и полными надежд. Я, подобно большинству восточных парней, рано оформился, из «милого детёныша», как называла меня мать Ангела, превратившись сразу в юношу. На фоне меня мой друг казался почти ребёнком – даже в чертах его лица долго сохранялось что-то детское. Мне все говорили, что я выгляжу слишком взрослым, и это немного смущало.

– Мне бы твои мускулы… – с завистью говорил Ангел. – С такими можно даже быть похожим на девчонку, как ты.

Многие подтрунивали над моей наружностью, говорили, что я похож на азиатскую штангистку. Меня это не задевало. Разглядывая своё отражение в зеркале, я неизменно оставался доволен увиденным. Наверное, это было нетипично для парней моего возраста, но моя внешность казалась мне почти идеальной, за исключением едва заметного косоглазия, и я искренне благодарил Бога за то, что он создал меня именно таким. В меня были влюблены почти все окрестные девчонки, и мой небольшой изъян им даже нравился. Правда отец, когда был не в духе, называл меня «дьявольским отродьем» и грозился избить ремнём, если я не перестану косо на него смотреть. Я даже чёлку специально отрастил подлиннее. Но мои юные приятельницы, кажется, не усматривали в моём взгляде ничего «дьявольского». Ежедневно родители извлекали из нашего почтового ящика какие-то любовные письма и упрекали меня в распущенности – совершенно беспочвенно. На тот момент меня интересовала только музыка. И ещё немного самбо, которым я увлёкся с подачи отца. Подозреваю, он полагал, что этот вид спорта сделает меня «более мужественным».

– Что эти бабы в тебе находят? – недоумевал отец. – Чёлку отрастил – глаз не видно, сзади какой-то хвост висит, как у коня. Кто тебя с такой гривой в приличный оркестр возьмёт?

– С какой гривой? Ты же, вроде, о хвосте говорил?

– Нет, вы только поглядите на него – он ещё и хамит! Не ребёнок, а Божья кара!

В вашем случае – скорее уж, Божье благословение. Теперь вам есть, чем похвастаться в церкви перед другими прихожанами – вот, мол, какой образцовый грешник у нас растёт. Можно истово молиться напоказ, чтобы Господь направил меня на путь истинный – на зависть соседям. Наслаждаться сознанием собственной исключительности, раз уж нет более благовидного повода.

– Думаю, в оркестр его всё-таки возьмут, – возразила мать, большой знаток бульварной прессы и всевозможных телешоу. – Времена сейчас другие – так на него даже быстрее обратят внимание.

Молодец, сама придумала мне оправдание, сама в него поверила. Не родители, а золото. Если бы ещё побольше молчали – вообще цены бы не было. В школе от меня давно уже отстали. Учился я хорошо – педагогическому составу этого оказалось вполне достаточно, чтобы смириться и с чёлкой, и с хвостом. Они даже готовы были закрывать глаза на мои узкие штаны – по последней моде. Я сам их ушивал, не обращая внимания на угрозы со стороны родителей гореть в аду – знал бы Всевышний, как по-хозяйски какие-то смертные распоряжаются его преисподней! Ангел тоже мечтал о таких, но стыдился своих ног, которые считал слишком тощими. Он часами торчал в тренажёрном зале, ежедневно обмерял свои бицепсы и прочие мышцы – и жутко злился, что они не росли. Я же всячески старался развивать в себе гибкость. Именно это казалось мне самым ценным качеством – гораздо ценнее силы. Гибкость и умение владеть собой. Своим телом, разумом и эмоциями. Я много работал в этом направлении – возможно, поэтому казался сверстникам странным: слишком серьёзным и нелюдимым. Хотя в школе и по всей округе меня уважали – не за умение драться, а за наличие собственного кодекса чести, которому я строго следовал. А ещё – за то, что я много читал и всегда мог рассказать что-то интересное. Это только кажется, что среди мальчишек наиболее авторитетным становится тот, кто сильнее физически. Парней, которые могли набить морду любому, в нашем районе было много. Но ко мне сверстников влекло совершенно другое: я всегда готов был поделиться с ними своими знаниями об окружающем мире, размышлениями о жизни – и никто надо мной не смеялся. Напротив, порой даже обращались за советами.

При этом у Ангела отношения с ребятами не складывались. Даже те, кто уважал меня, продолжали его лупить, иногда извиняясь: прости, Малыш – ничего лишнего. Они знали, что я буду защищать друга, не держали на меня за это зла, но своего отношения к нему не меняли. Долгие годы я бился над разгадкой данного явления – а ответа так и не нашёл. Полагаю, что физическая слабость, которой так стыдился Ангел, не была причиной агрессии, которую он возбуждал в моих приятелях. Попадались ребята и послабее него – но их охотно принимали в свою компанию.

Разглядывая свои подростковые фото, я вижу красивого мускулистого юношу с серьёзным, немного печальным взглядом, который, несмотря на яркую внешность, если присмотреться, выглядит скорее застенчивым, чем дерзким. Рядом неизменно оказывался Ангел – тоненький, немного нескладный, с широко распахнутыми прозрачными глазами. Тогда он смотрел на меня с восторгом – особенно, если кто-то из ребят рассказывал о моих спортивных успехах.

– Ты подаёшь большие надежды, – однажды заявил мне мой наставник. – У тебя правильное мировоззрение и настрой, что в спорте не менее важно, чем хорошие физические данные.

– Не так – на меня эти надежды зачем-то возлагают, – возразил я. – Лично я никому ничего не обещал.

– Жаль, что ты не видишь себя в спорте.

– Я вижу себя в музыке. А спорт… Он учит меня защищать свой путь.

– Разве твои родители против того, чтобы ты занимался музыкой? – удивился он. – Мне казалось, наоборот.

– Не то, чтобы против… Просто я не хочу всю жизнь играть по чужим нотам.

– Не многовато ли ты на себя берёшь? – испытующе посмотрел на меня наставник.

– Сколько дают, – пожал плечами я.

– Тогда Бог в помощь, парень, – улыбнулся он. – Но если всё-таки передумаешь насчёт спорта – дай знать.

Я не передумал – это было исключено, хотя сильно сомневался в том, что Бог мне поможет. Мне казалось, высшие силы, напротив, создают мне препятствия на каждом шагу, словно я им чем-то насолил. Но отступать от задуманного не намеревался. К старшим классам я уже вовсю сочинял музыку – втайне от всех, кроме Ангела – и мечтал её исполнять. Вместе мы написали с десяток песен. Мой друг вполне успешно освоил классическую гитару и уговорил отца купить ему электрогитару, заверив, что это не мимолётное увлечение. Именно отец Ангела, который в школьные годы играл в местной рок-группе, впервые высказал мысль о том, что мне больше подошло бы не фортепиано, а синтезатор. Идея запала мне в душу, и я начал думать о том, как воплотить её в жизнь. Вариантов было немного – учитывая то, что жили мы бедно. Хотя, даже если б у нас были деньги, сомневаюсь, что родители, которые уже решили для себя: их сын станет знаменитым пианистом, и мысленно распределили его будущие гонорары, купили бы мне инструмент.

Это сейчас забавно вспоминать, как я трудился разносчиком пиццы, курьером, почтальоном, репетитором – словом, брался за любую подходящую работу. А тогда мне было совсем невесело. Стоило немалых усилий совмещать эти подработки с успешной учёбой, которой нельзя было жертвовать – ведь именно она служила единственным оправданием моим «странностям». Моя индульгенция… Я появлялся дома совсем ненадолго – в основном, чтобы поспать, чем давал повод подозревать меня во всех смертных грехах. Эти частые отлучки в комплексе с моим экстравагантным видом возводили моё семейство в глазах местной религиозной общины в ранг святых. Да отец должен был молиться не за меня, а на меня – если б не сын-грешник, с его репутацией человека сомнительного рода занятий о таком можно было бы даже не мечтать. Естественно, я своего добился. Мне всегда непросто было побуждать себя к активным действиям – по жизни я, скорее, созерцатель, чем деятель. Но если уж в голову что-то взбрело – остановить меня не смогло бы ни цунами, ни снежная лавина, ни ядерный взрыв.

Помню в мельчайших подробностях тот день, когда моя мечта наконец-то осуществилась, и я приобрёл вожделенный синтезатор. Оставалась одна проблема: как объяснить его появление родителям? Обманывать я не умел, да и не хотел. Ангел предлагал хранить пока покупку у него, но это лишило бы меня возможности наслаждаться процессом творчества – ради чего, собственно, я всё это и затеял. Решил на свой страх и риск забрать инструмент домой. Как всегда, родители не сразу заметили его появление, на сей раз превзойдя самих себя – опомнились только на второй день.

– Иди сюда, – скомандовал отец тоном, не предвещающим ничего хорошего. Я как раз собирался в школу и уже был одет. – Где ты это взял?

– Купил, – спокойно ответил я.

– Откуда у тебя деньги?