Мятежные ангелы

– К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. Мы провели полное обследование. Оно показало то же, что и предварительное: он абсолютно здоров. Организм функционирует нормально, но в сознание ваш друг почему-то не приходит.

– Мистика какая-то…

Судя по звуку шагов, Гром подошёл к окну и… задёрнул шторы. Господи, но как он догадался?!

– Почему вы это сделали? – поинтересовался врач.

– Солнце слишком яркое. Не думаю, что ему приятно. Малыш вообще любит мягкое освещение, полумрак… Когда я приезжал к нему в гости, и мы садились пропустить по бокалу вина, он всегда задёргивал шторы. Даже в студии облюбовал угол потемнее.

Господи… Он даже такие мелочи запомнил! Не заблуждался ли я, когда думал, что мой уход из группы вызовет у её участников лишь облегчение? Имел ли право приписывать людям – тому же Грому – собственные мысли и выводы? Возможно, я, подобно ребятам, тоже многого не замечал…

– Расскажите мне о нём.

– Что именно вы хотите знать?

– Хоть что-нибудь. Годится любая информация. Возможно, это облегчит мне понимание того, что случилось. К примеру, какой он человек?

Вот это вопросы вы задаёте, док. Пожалуй, даже я не смог бы на него сейчас ответить… Интересно, что скажет Гром?

– На первый взгляд, довольно странный.

– А на второй?

– Так сходу и не скажешь… Даже не знаю, с чего начать. К своему величайшему стыду вынужден признать, что знал его недостаточно близко, хотя мы знакомы уже много лет. Одно не подлежит сомнению – музыкант он гениальный. При этом к славе никогда не стремился. Но работал, не покладая рук, даже став одним из лучших в мире в своём направлении. Сколько помню Малыша, всегда видел его за инструментом или за книгой – читать он, вроде бы, с детства любит. Играть может сутками – сочинять музыку, совершенствовать уже написанные партии. И ему абсолютно не мешает происходящее вокруг – наша болтовня, настройка других инструментов. Он просто погружается в свой мир, как бы отгораживаясь от всего, и творит…

– А кроме музыки в его жизни есть какие-либо интересы?

– Музыка – главное, – мне показалось, что Гром, произнося эту фразу, улыбнулся какой-то своей мысли.

– Но нельзя жить одной музыкой – должно быть что-то ещё, – возразил врач. – Семья у него есть?

– С братьями-сёстрами, насколько мне известно, отношения сложные. Вернее, никакие. По-моему, они его просто не понимают. Жена, Анжела… Они всегда производили впечатление любящей пары, но в последнее время у них что-то не заладилось. Не могу сказать, что они расстались, но… Малыш сказал: «Мы взяли паузу». А он всегда называет вещи своими именами.

– Дети?

– Сын – он уже взрослый и живёт отдельно. И ещё внебрачная дочь, Марта. Они начали общаться относительно недавно – ничего не скажу по этому поводу.

– Хорошо. Религия? Он религиозный человек?

– Верующий – да. С религией, по-моему, всё сложно. Кажется, в последнее время он не причислял себя ни к одной из конфессий. Но верующим был всегда – мы даже порой подтрунивали над этим. Думаю, напрасно. В его вере нет фанатизма – скорее, она замешана на жажде познания и самосовершенствования.

– То есть, вера в Бога не мешает ему мыслить критически?

– Да, как-то так. Ему нравится чему-то учиться, открывать для себя что-то новое. И ещё… Знаете, он по жизни как бы немного сторонится людей, но я ни в ком не встречал такой способности любить и прощать.

– Вы сейчас о ком-то конкретно говорите или вообще?

– И конкретно, и вообще…

Возле моей кровати послышались шаги – это был врач, я уже начал его узнавать. Кажется, он меня рассматривал. Прямо как музейный экспонат. И даже одеяло на голову не натянешь…

– Красивый человек, – задумчиво произнёс доктор. – Только странная красота – какая-то бесполая… Женщины его любят?

– Скорее боятся, – рассмеялся Гром. – Малыш прекрасно знает о своей привлекательности, но не делает из неё культа и смущается, когда ему об этом говорят. Особенно женщины. Он всегда был примерным семьянином, и в общении с девушками не позволяет себе даже намёка на флирт.

– Тем не менее, я вижу признаки тщательного ухода за собой. Без усилий в его годы так не выглядят. Он, явно, посещал тренажёрный зал и косметолога. Возможно, делал пластику. Скорее всего, красил волосы…

– Всё это было. Равно как и многое другое. Но разве это грех – стремление хорошо выглядеть?

– Любовь к себе и застенчивость? Удивительно… Просто пытаюсь понять, как это сочетается в одном человеке?

– Как вера и любознательность. Нелюдимость и человеколюбие. Трудолюбие и гениальность. Тонкость натуры и твёрдость духа. Деликатность без мягкотелости. Аскетизм в быту – и этот тщательный уход за собой. Даже не знаю, как сказать… Наш Малыш необщительный – может за весь день не проронить ни слова, если к нему не обращаться. Но в трудную минуту, когда тебе нужна помощь, именно этот человек найдёт нужные слова. Подозреваю, что он смог бы рассказать о каждом из нас куда больше, чем мы о нём. При этом своё личное пространство оберегает ещё старательнее, чем ухаживает за собой.

– Даже от близких? От участников группы?

– Выходит, что так… – вздохнул Гром. – Наверное, мы не всегда были справедливы к нему. Посмеивались над его странностями, в действительности совершенно безобидными, не воспринимали всерьёз как личность. Считали слабостью то, что на самом деле было нежеланием демонстрировать силу. Даже его уникальный талант…

– Не был оценён по достоинству?

– Поклонники у него имелись всегда – даже персональные. Понимаете, таких, как он, действительно мало. Возможно, даже и вовсе нет. Но, в то же время, Малыш всегда держался так незаметно, что многим начало казаться – если он исчезнет, группа ничего не потеряет. А ведь это не соответствует действительности. Он мог несколько нот сыграть так, что это меняло смысловой оттенок всей композиции.

– Интересная картина вырисовывается… – доктор сделал несколько шагов по палате, остановившись, видимо, у окна. – Скажите, он вообще делился своими проблемами – хоть с кем-нибудь? Может быть, с вами?

– В последнее время – нет, – печально ответил Гром. – Хотя, думаю, в иные моменты нуждался в нашей поддержке.

– В чём же причина? Не умел сказать? Гордость не позволяла?

– Гордость – в смысле гордыня? Нет, этого в нём не было. Достоинство – да. Но то совсем другое… Не умел сказать… Сейчас ловлю себя на мысли: может, это мы не умели слушать? Поскорее бы он уже пришёл в себя…

– Это что-то изменит?

– Многое, доктор! – Гром произнёс это с такой убеждённостью, что к моему горлу подкатил горячий ком, но я не смог расплакаться – влага так и застряла где-то там, в груди. Он взял мою руку в свою, задержав её на некоторое время, и этот жест был полон неподдельного тепла, которое я ощутил физически, получив хоть какое-то облегчение.

– Значит, будем работать в этом направлении вместе.

– Я к вашим услугам, – без колебаний согласился Гром.

– Как часто вы сможете приходить в больницу?

– Хоть каждый день – гастрольный тур всё равно пришлось прервать. А через пару дней я вообще смогу находиться при нём неотлучно, если будет такая необходимость. Хотя лучше б уж её не было…

– Спасибо, – с некоторым удивлением произнёс врач.

Признаюсь, в тот момент я испытывал не меньшее удивление и благодарность. Кто бы мог подумать, что Гром… Хотя, собственно, почему нет? Разве не он в последнее время делил со мной гостиничные номера? После ухода Анжелы приезжал в гости именно в тот момент, когда одиночество становилось мне в тягость? Как мог, защищал от придирок и дурацких шуточек Чёрта, которые могли бы сделать моё пребывание в группе невыносимым? Возможно, если б не это, всё случилось бы намного раньше. Ведь дело давно уже шло к тому. Теперь для меня важно одно: ответить самому себе на вопрос, чего же я хочу? Вернуться – или?..

Так сложилось, что наша дружба с Ангелом начала крепнуть, едва зародившись. Мы были совершенно разными. Меня восхищала его фантазия, умение придумывать разные игры на основе сюжетов прочитанных мною книг – мы становились то пиратами, то индейцами, то золотоискателями… В детстве он долгое время был невысокого роста и хрупкого сложения – и стыдился этого, считая себя слабым.

– Глупый, слабость – это совсем другое, – однажды сказал ему я.