Свободные и счастливые

– Ваша дочь была настоящей красавицей, умной, интересной и жизнерадостной девушкой. Она была очень похожа на вашу жену на этой фотографии, только ещё красивее. Она реализовалась как молодой и перспективный профессор в области квантовой физики – да-да, уму этой девушки мог позавидовать даже бывалый доктор наук – и передавала свои знания студентам, а в свободное время играла на скрипке так виртуозно, так проникновенно, что я порой едва сдерживался, чтобы не пустить свою скупую мужскую слезу… Она была удивительной во всех смыслах девушкой. А потом…

– Что потом?

– Потом она пошла на день рождения к подруге. Я до сих пор не могу простить себя за то, что в тот вечер работал. И не встретил её. Она возвращалась домой поздно. Одна. На неё напали. Двадцать лет назад последние подонки всё ещё разгуливали на свободе… Виола… Она… В общем, она была не из тех, кто становится безропотной жертвой. Она отчаянно сопротивлялась и… убила его. У неё был нож… я подарил ей… она всегда носила его с собой… Он не успел её тронуть, она защитила себя. Но… на другой же день её арестовали. Герберт, я ничего не мог сделать! Я пытался её спрятать – они её нашли. Я подключил все свои связи – от меня отвернулись даже близкие друзья. Я хотел подкупить судей – они не стали меня слушать. Её посадили на десять лет в «капсулу» за убийство – никого не интересовало, что это была всего лишь вынужденная самооборона… А через несколько недель… Виола вдруг перестала выходить на связь. Видеосвязь с заключёнными в то время разрешалась каждую неделю. Я стучал во все двери. Я искал её. Я умолял. Я просил. Я требовал. Я угрожал. В конце концов мне сообщили, что её больше нет. Что она скоропостижно скончалась от неизлечимой болезни. Но я-то знал, я знал, Герберт, что это неправда! В то время неизлечимых болезней уже не оставалось. Они её просто убили. Как и всех остальных. Ей ввели смертельную вакцину наравне с настоящими преступниками. Она попала под общую «великую чистку». Об этой так называемой чистке общества знали лишь в избранных кругах. Я узнал случайно. Они убили всех. Всех до единого, чтобы освободить «капсулы». И вашу дочь. Двадцать лет назад.

Я молчал, чувствуя себя так, будто по моей голове шарахнули комодом.

– Вы… любили её?

– Да. Вы поняли правильно. Мы были вместе несколько лет, и я собирался сделать Виоле предложение незадолго до… Так что, Герберт – если бы не наше «светлое общество», я стал бы вашим зятем. Забавно, не правда ли? И, надо полагать, мы бы сейчас знакомили вас с вашими внуками. И вы не были бы столь одиноки и несчастны. И ни о какой партии контранархистов разговоров бы не шло. А если бы и шло, то, по крайней мере, без нашего с вами участия.

– Всё это не укладывается в моей голове. Это… абсурд какой-то… Знаете, я не верю в совпадения. Наша с вами встреча…

– А она и не была совпадением, – подняв вверх ладонь, перебил Экхарт, – Я знал, что вы проснулись, и искал случая познакомиться с вами. А тут ещё оказалось, что Джа видел вас на старых видео, и даже живёт в одном районе с вами. Он заметил вас в магазине и вызвался привести к нам. Видите, Герберт, я открыто говорю вам обо всём, не считаю, что должен это скрывать.

– Но когда я вернулся в нашу квартиру, все вещи оставались нетронутыми. Неужели Виола здесь ни разу не была?

– Она рассказывала, что воспитывалась в детском доме. А познакомились мы с ней вообще в другом городе. Она никогда не упоминала о квартире и, думаю, сама не знала и не помнила о ней. Конечно, её должны были бы известить о наследстве… но, видимо, официально считалось, что вы живы, а значит, квартира ваша.

– Моя дочь ни разу не приходила ко мне в больницу?

– Ну разумеется, приходила. Много раз. И я вместе с ней бывал у вас. Вы лежали в клинике на улице N, в отделении номер пять. Так что мы с вами познакомились гораздо раньше, чем вы думали.

– Почему врачи сказали, что она погибла в аварии?

– Чтобы вы не пытались её искать и выяснять подробности о ней. Чем меньше человек знают о тех тайных убийствах – тем лучше для спокойствия общества.

– Простите, Экхарт, но вы уверены, что та ваша возлюбленная… что это была именно моя Виола?

В ответ мой гость сунул руку в карман и молча протянул мне что-то. Я не поверил своим глазам. Внутри всё оборвалось, а сердце будто куда-то провалилось и перестало биться. Это был браслет. Тот самый браслет, который я подарил дочке за два дня до… Браслет из ярких разноцветных стеклянных бусин… Я сжал его в кулаке и поднёс к лицу. Мои глаза наполнились слезами. Впервые с тех пор, как я очнулся.

– Виола очень берегла этот браслет. Она часто повторяла, что это последнее напоминание об её любимых папе и маме… Теперь вы верите мне, Герберт?

– Да, – уже не стесняясь своих слёз, дрожащим голосом ответил я.

***

Когда заканчивается очередная юга, весь мир сотрясает грандиозный космический катаклизм, во время которого уничтожается вся варна-санкара, что в переводе с санскрита означает «нежелательное население планеты». То есть всякий живой организм, будь то человек, зверь, птица или букашка, отказавшийся идти путём правды, просветления, духовности и развития, должен быть уничтожен. Таков закон Вселенной; и избежать подобной участи не может ни одно живое существо.

Глава 8 – Один вечер из жизни городского дружинника

Пара вечеров, и я её нашёл. Городские дружинники, как правило, патрулировали определённые районы. Девушка с фиолетовыми волосами выискивала злостных нарушителей порядка в моём квартале. Разумеется, мы не могли просто схватить её посреди улицы – кто-нибудь наверняка бы заметил. Было принято решение, что я заманю её в тихий парк у реки. В тот самый, где впервые её увидел. Мне оставалось лишь назначить встречу.

В моей жизни наконец появился смысл. Прежде всего я намеревался отомстить за смерть дочери. Конкретного убийцу мне всё равно не найти, однако я могу отплатить Правящей Партии и всей «золотой эпохе» в целом. Кроме того, если всё пройдёт удачно, мы победим на выборах, установим новый порядок и создадим нормальное, здоровое государство. Без натянутых улыбок и громких лозунгов, без призывов к волонтёрству и штрафов за то, что не вписываешься в общие рамки. Мы спасём всех тех бедолаг, кто за ничтожные провинности год за годом просиживает в «капсулах», а также всех потенциальных преступников, которых ждут тайные казни без суда и следствия. И если для этого необходимо решиться на похищение – я готов.

Ненависть и жажда мести разъедали меня изнутри. Каждую ночь мне снились кошмары о том, как умирает моя дочь, и каждый новый сон был красочнее и страшнее предыдущего. Каждое утро я просыпался, вскакивал с постели, смотрел в окно и ненавидел этот Город до дрожи в руках. Я хотел вывернуть этот новый мир наизнанку. Я потерял рассудок, но голова моя оставалась холодной. Словно голодной зверь, который выслеживает добычу, я надевал тёмную куртку, прятал лицо под капюшоном и выходил на вечернюю «охоту». Я искал среди «оранжевых» её. Девушку с фиолетовыми волосами. В образе которой нашла воплощение вся моя ненависть к эпохе.

В тот вечер я ещё издали приметил её яркий оранжевый комбинезон и сразу интуитивно почувствовал – она. Участница городской дружины стояла перед входом в «магазин эпохи Кали» и внимательно следила за его посетителями. Неужели ей совсем не страшно? Двор абсолютно тёмный. Из магазина выходят не самого благообразного вида личности. В основном мужчины, и половина из них – сильно навеселе. Если кто-нибудь из них выпьет слишком много – ему может не понравиться бдительный контроль этой девушки с фотоаппаратом и нравоучительными речами. Неужели в современном мире действительно больше нет преступлений?

Я подошёл сзади, стараясь двигаться как можно тише, и положил руку ей на плечо. Она вздрогнула и резко обернулась.

– Добрый вечер, Адель, – вкрадчивым голосом поздоровался я. Признаться, я был уверен, что она тут же отчитает меня за то, что испугал её, за то, что иду в этот магазин, а заодно за то, что от меня несёт табаком и алкоголем. Но девушка почему-то смутилась и неожиданно мило улыбнулась.

– Здравствуйте, Герберт. Как у вас настроение?

– Отвратительное, как обычно.

– Может быть, я могу вам чем-то помочь? – на её лице отобразилось искреннее участие.

– Может быть, – холодно улыбнулся я.

Тут из магазина вышли двое пьяных молодых парней. Пошатываясь, они открыли зелёную бутыль прямо на улице, сделали по глотку и затряслись от хохота. Вдруг бутылка выскользнула у них из рук и с пронзительным звоном разбилась об асфальт. Громкий мат эхом разлетелся по двору. Я посмотрел на Адель. Её лицо моментально переменилось, губы плотно сжались, а в глазах заискрился гнев. Решительными шагами подошла она почти вплотную к этим «возмутителям спокойствия», быстрым движением достала свой фотоаппарат и сделала два снимка.

– Твою ж мать! – заорал один из парней. – Это мой двадцатый снимок! Ну-ка отдай!

Он кинулся к Адель в отчаянной надежде отобрать фотоаппарат. Не меняя выражения лица, девушка быстро выставила вперёд ногу и в последний момент отклонилась в сторону, толкнув парня в плечо. Тот споткнулся и полетел вперёд, как следует приложившись лицом об асфальт.

Ничего себе. Не ожидал от неё такого.

– Ах ты..! – его товарищ шагнул к активистке и замахал было руками. Адель немного напряглась, но решительно сжала кулаки.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается ураган злости: на этих парней, на Адель, на городских дружинников, на «полузапрещённые магазины», на современное «золотое общество»… Спокойным жестом я отодвинул девушку в сторону и от всей души впечатал парню кулаком по носу. Тот пошатнулся, испуганно пригнулся и рванул прочь. Его друг поднялся с асфальта и на заплетающихся ногах побежал за ним, не оглядываясь.

– Благодарю за помощь, но не стоило. Я бы и сама справилась, – надменно заявила Адель.

Мне оставалось только прикусить язык, чтобы не выругаться вслух, и молча покачать головой. Она ненормальная. И эта фанатичность и самоуверенность её до добра не доведут.

– Я думал, в нашем «светлом обществе» насилие не приветствуется, – усмехнулся я, – А вы…

– Что – я? – вспыхнула участница городской дружины, – По-вашему, я должна была отдать ему фотоаппарат? Как бы не так!

– А как же любовь, принятие, высокий уровень духовности и всякие там высокоморальные принципы?

– Сначала мы разберёмся с такими вот… людьми, а потом уже будем говорить о любви и духовности.

– Добро должно быть с кулаками, да? – попытался пошутить я, но она проигнорировала мою реплику и отошла на шаг в сторону.

Девушка начала водить пальцем по маленькому экрану фотоаппарата. «Отправляет снимки в полицию, – догадался я. – И сейчас того бедолагу, набравшего двадцать штрафных очков, заберут в капсулу».

– А разве вы меня не сфотографируете? – саркастически поинтересовался я.

– За что? – Адель явно не ожидала услышать от меня такого вопроса.

– Ну как. Я только что дрался на улице. Это запрещено, – я посмотрел на свой покрасневший кулак.

– Вы всего лишь помогли мне успокоить нарушителей порядка, – совершенно серьёзно ответила она.

Интересно, у этой девушки есть чувство юмора? И вообще есть какие-то ещё чувства, кроме фанатичной преданности Сатья-юге и навязчивой идеи наказать всех так называемых нарушителей?