Что сделает безумный скульптор из неживого камня?

Всё морская рябь,

Но в неверном мороке вольней.

Проступают образы

За опасной дымкой –

Виден дом заброшенный,

Виден старый храм.

Там теряют жизнь,

Там находят ночь,

Не страшнее чуда древний страх,

Но с тоской прощается

Скульптор с Градом водным,

Где играли брызгами

Сны иных миров.

Глава 8. И мы счастливо заживём в городе у моря

Бессчётные годы шли мы в непроглядном лесу, пока не достигли побережья, а после ещё годы вдоль кромки воды, и по пути мы встречали лишь валуны, серую гладь да блёклые небеса, с морем слитые. Не один из нас мог впасть в отчаяние, если бы пасть его не сделалась нам столь хорошо известна. Меня зовут Михаил Криков, раньше я был священником. Я читал службы в церкви родной деревни, пока на Штормовую не обрушилась Вечная Ночь, и чёрная тень-эйемора не сомкнула ставшие человеческими глаза, дабы погрузиться в сны. Подземные создания Ночи вышли из катакомб, поднялся шторм и невыразимые страхи. Немногие из нас пережили их приход.

Случай и любопытство ещё в молодые годы открыли мне таинства ноктистов, тех забытых древних магов, что предвидели наступление Ночи. Под видом секвенитства, почитаемого во всех закоулках страны, я вставлял в свои службы отрывки ноктических песен. За год до того, как всё произошло, два учёных чужеземца явились изучать наши обычаи. Они обнаружили вход во владения Подземных, и один из них мне о том поведал, а другой, крайне изворотливый тип, сведущий в древних учениях, оставил в нижнем лабиринте тайный знак ноктистов, вырезав его в виде деревянной статуэтки, где дева неотрывно всматривается в изменчивые лики Ночи. «Гляди во тьму, как в непознанное, ибо тьма не является злом, и свет твой от неё разгорится. Для смотрящего в Ночь миллионы её очертаний начнут проявляться». Раз за разом я спускался в их коридоры, дабы узреть древних созданий и подготовиться к встрече с грядущим.

Жители деревни, хоть и знали предание, не были готовы принять правду о существовании подземного города у них под ногами. Мне пришлось прибегнуть к обману. Я инсценировал свой отъезд в Керавию как бы по неотложному делу, сам же в это время бродил по лесу, избегая человеческого жилья. После возвращения я рассказал им о пользе ночных бодрствований, якобы открытой столичными священниками. Так удалось научить их колдовскому способу смотреть в пугающие просторы Вечной Ночи.

В следующем году по осени разрослась серая лынь. Ростки проникали в жилища, и длинные стебли её, ставшие крепкими, словно лианы, ощеривалась на нас так, будто присматривались. Головы наши кружились от удушающих ароматов горелой зелени, неизвестных цветов, морской соли и какого-то странного, «зелёного» запаха, которому сложно было дать иное название. В месяц тёмный Дииво-трава взметнула макушку выше, чем когда-либо, но теперь и от неё через всю деревню раскинулись протяжённые побеги. То был единственный раз, когда на Хейнасоори[12 - Хейнасоори – у жителей Болотных Земель праздник, который отмечают в день роста Дииво-травы.] небо оставалось затянутым сизыми тучами, и ещё – когда мы не праздновали рост Дииво-травы, а только лишь отчитали положенные молитвы, поскольку радости в нас не было, а была великая тревога. Исполнять обыкновенный в Хейнасоори ночной ритуал нам уже не случилось.

Над заливом поднялся невиданный грязно-рыжий закат. Многие погибли тогда, не сумев вынести самого присутствия Подземных. Многие затерялись в поднявшейся буре, перешедшей в ураган, срывались вниз с головокружительных высот, на которых не видать земли, кто-то скончался от болезней. Для тех же, кто остался в живых, мир навсегда изменил очертания. Обыкновенное зрение стало отказывать нам, и реки времён утекли в этом безвременье, прежде чем мы научились вглядываться в предметы снов и фантазий эйеморы. Привычные смыслы вещей, прежде казавшиеся простыми, отвалились от них, и каждая вещь стала сотней вещей, и во всём теперь сотни значений, и значения сменяют друг друга играющими тенями. Мы произносили заклятья и касались вещей, чтобы уяснить хотя бы частью их смысл, так как то, что понималось без усилий прежде, стало самой большой загадкой. И когда мы освоили это искусство, мы смогли различать предметы и действовать в снах Вечной Ночи.

Мы очутились в лесу, и после долгого пути в отдалении увидели человека. Незнакомец сидел на высоком берегу, скрестив ноги. Тем временем началась гроза, в считанные мгновения налетел шквальный ветер, и море утратило спокойствие. Мы поспешили укрыться под густыми ветвями, отойдя как можно дальше от побережья, сидевший же оставался недвижен. Я собирался окликнуть его, но в этот миг различил, как стоячая волна высотой в десятки людей движется к берегу. Мы понеслись со скоростью мысли, и волна не накрыла нас.

Когда буря утихла, мы вернулись на прежнее место, и мужчина сидел там же. Я обратился к нему:

– Почему вода не тронула тебя?

Он засмеялся и подбросил камешки, которые держал в руках. Он произнёс:

– Я сам – целиком вода. Вода и точильщик камней!

Человек назвался Андреем. Целые дни он проводил у моря, всматриваясь в его глубины. В один из них он заявил, что мы будем строить город. Я возразил, что никто из нас прежде не занимался подобными вещами, на что он ответил: «Это не станет преградой воле воды».

И мы взялись за строительство. Каждый сдвигал валуны, стёсывал их неровности, рубил деревья и смешивал растворы, сам же Андрей рисовал чертежи на земле и ваял каменные растения. Какого было удивление, когда из-под их молотков стали выходить здания фантастической красоты, подчёркнутые изящной скульптурой, а между тем не строили они раньше ничего, кроме деревянных изб. Точно сам собой воздвигся южный город-цветок в северном лесу, гармоничней и причудливей которого не представить. И построились у пристани корабли, и увеличился наш город, вечно юный, изменчивый и мимолётный, как отражение. Нас стало больше, люди стягивались в город из разных уголков леса, приплывали на вогнутых лодках, и каждый из них истинно был настоящим. Изредка здесь проходили Подземные, теперь безопасные для нас. Мимо берега проплывали морские создания, внушая бесконечное удивление гибкостью своих крупных тел. Кто встречался с ними взглядом, не мог больше забыть игриво-мудрой искры, проступавшей на их лицах.

Скульптор жил в башне у берега моря. Он редко покидал её неприступные стены. В вытянутых окнах вместо стёкол струилась вода, неведомым чудом не размывая песчаник кладки. Говорили, что за этими потоками иногда можно различить подвижную фигуру самого скульптора, а ещё, бывает, за окном появляется бледнолицая женщина. В угольные её кудри вплетены ленты, жёлтая и зелёная, а в руках она держит эрволийскую гитару и играет грустную песню о прощании и бесконечных путях.

Однажды и я её видел. В тот день она покинула башню, сам по себе села в лодку и уплыла туда, где небо смыкается с водой. Немногим позже с нашего причала отправился трёхмачтовый корабль, и на его деревянном носу мне почудилась фигура моряка с подзорной трубой, направленной туда, где исчезла незнакомка. Рядом с кораблём из воды показались чешуйчатые руки морского создания, – оно отправилось вслед. Я поспешил влиться в толпу у причала, чтобы расспросить о корабле, но и они, похоже, о том не знали. Лишь через день, если в этом месте дни ещё остаются днями, городские слухи выяснили, что скульптор собрал вокруг себя нескольких человек и пустился в плаванье по неизведанным морям за чем-то, о чём знал он один.

Эпилог. Воля воды

24 года назад, 2662 г., Тхима

Доротея Зонтич скорыми движениями собирала в заплечную сумку ингридиенты, от которых обыкновенно было больше пользы при удушливой зыби. Кора чремниши, бутоны роз, ивовый отвар, ядовитый сок хищной дилитрийской мальвы, пузырьки с зельями сложного состава, несколько камней, металлические пластины и главное – амулет из тончайшего стекла, заполненный водой. Его подарил учитель, преподавший Доротее эту древнюю науку.

По краю кольца амулета друг напротив друга располагались фигуры – женщина и некто в плаще. Немного подумав, молодая колдунья повесила вещицу себе на шею, затем закрепила в волосах ленты-обереги, одну зелёную, другую жёлтую. Собрав все вещи, Доротея накинула капюшон и быстрыми шагами направилась к дому Дмитрия Стрелы.

– Кто-нибудь ещё заболел? – бросила она попутчику.

Лицо Юрия, сына Дмитрия Стрелы, заметно помрачнело.

– Агния.

– Это ваша жена, если я правильно помню?

– Да, но её… уже не надо, – Юрий спешно опустил взгляд.

– Соболезную.

Доротея подумала, что остаток дороги Юрий захочет пройти молча, но теперь его прорвало:

– Остальных я запер, боюсь, как бы не успели… Совсем плохие, вся кожа горит… Послали за врачом, он сказал – уже ничего не сделать… Агния за горло хваталась, едва себя не задушила, а как кричала… А отец, он как знал… 109 лет прожил, а всё равно смерти пугался. Всем говорил: «чую, умирать буду страшно». Он как ребёнок стал, знаете. Воображал, что смерть на него бросится из темноты, будто она – чудовище за занавеской. А теперь вот он, ещё и жена, и сын…

Он говорил и говорил, а прохожие оборачивались, привлечённые внешностью Доротеи, стоило фонарному свету выхватить её очертания. Она привыкла к повышенному интересу с тех самых пор, как переехала в Валини. Южные черты лица, унаследованные от матери, уроженки островной Плумиллы, редко встречались у жителей Тхимы, даже будучи сглажены почти мраморной бледностью кожи.

Коридоры в доме семейства Стрелы пустовали. Юрий повёл Доротею на второй этаж. За одной из дверей слева отчётливо слышался стук шагов и неразборчивый гомон – очевидно, здесь Юрий собрал всех домашних. Из-за двери, к которой её вели, доносились более пугающие звуки. Юрий лишь слегка приоткрыл комнату и, как только Доротея втиснулась в узкий проём, мигом затворил дверь поплотнее.

На полу, прямо напротив, лежало мёртвое тело, укрытое простынёй, из-под края которой выбивалась прядь женских волос. Девушка осталась наедине с двумя больными и смертью. Ни мальчик, ни старик не могли различить своего врага, могли только стонать всякий раз, как хватка на их горле ослабевала. Для Доротеи всё выглядело иначе. Она видела огромное угловатое существо с удлинёнными конечностями, вытянутым туловищем и головой, отдалённо похожее на человека – так его мог бы нарисовать ребёнок. Сплошная чёрная фигура существа возвышалась между кроватями больных и крепко стискивала шеи внушительными лопастями ладоней.

Как у всех страдающих от жжёной зыби, лица обоих покрылись волнистыми ярко-красными полосами. «Смерть, мечтающая забрать и других», – так колдуны называют заразные болезни. Эта смерть казалась особенно сильной. «Смерти стариков всегда полны сил», – привычно вспомнила Доротея, – «так как откормлены предыдущей жизнью, а потому редко уходят без добычи». Знание о том, что Дмитрий Стрела прожил на свете полные 109 лет, вверх дном опрокинуло веру в свою способность вылечить хотя бы одного. При появлении ведьмы по позвоночнику создания пробежала лёгкая дрожь, голова наклонилась, и в её центре расползлось рваное отверстие, через которое просвечивали обои на задней стене, – давно знакомое Доротее явление, аналог человеческой ухмылки.

Колдунья сделала шаг к ближней от входа постели старика, но была остановлена его жестом. Дмитрий выставил руку перед собой, а второй усиленно махал в сторону другой кровати. Он сдавленно прохрипел:

– Андрея сначала.

«Ясно. Не примет помощь до тех пор, пока не вылечу внука». Зонтич подбежала к мальчику. Худой светловолосый паренёк лет шести отчаянно хватался пальцами за шею, не в силах избавиться от невидимого монстра.

Начались обычные в таких случаях приготовления. Доротея расстегнула пуговицу на воротнике его рубашки, растёрла грудь мальчика соком мальвы и стала густым слоем наносить мазь на основе растолчённых горных лиан, одновременно распевая единственный звук то с нарастающей громкостью, то затихая. Сосредоточенно вслушиваясь в собственное пение, она собиралась с духом для того, чтобы прикоснуться к смерти. Наконец сделала глубокий вдох и запустила ладони внутрь чёрной плоти.

В тот же миг наступила темнота. Доротея почувствовала себя разобранной на мельчайшие клеточки до самых глубин собственного существа. Когда-то это состояние было сущей пыткой, но постепенно она научилась собирать мутные точки себя в один центр за считанные секунды. Сегодня всё пошло совершенно иначе, ощущение раздёрганности тревожным образом нарастало, ровно как в первый раз. Прошло мучительно много времени тяжёлой потерянности в пустоте, прежде чем её вернуло в собственное тело, и пол под ногами обрёл физическую твёрдость. «Да, эта смерть по-настоящему сильна». Пока Доротею носило в расщеплённом пространстве, существо успело расправиться со стариком и теперь накрыло рукой детское лицо.

Ведьма сложила ладони на груди Андрея и усилием направила поток собственной силы в его тело, чтобы дать ему побороть смерть. Через ткань одежды проникло ощущение холода от амулета, загоревшегося чистым сине-зелёным свечением. Существо нависло настолько близко, что сделалось невозможным унять внутреннюю дрожь – сколько ни встречайся с этим, привыкнуть невозможно. Впрочем, её колдовство тоже заставило руки смерти дрогнуть. Мощные кисти несколько раз сжались и разжались, но вновь схватили больного с прежней силой. Чёрные плечи приобретали всё больший объём и ширину, наливались плотностью. Доротея отрешённо сконцентрировалась на течении силы от себя к умирающему мальчику. Снова перед глазами взорвалась темнота, и частицы того, что она ощущала собой, разлетелись на невообразимые расстояния. После, когда ей удалось вновь собрать себя, пришло чувство большее, чем усталость.