Мой красный дневник

– Входи, Тамила, да живее, – отозвался директор, – иначе твоя хроническая вежливость перейдет в мой хронический ринит.

Женщина тихо хихикнула и зашла внутрь, сморгнув от бьющего в глаза света. Борис бесшумно встал к двери.

– Тамила, а скажи-ка мне, дорогая, где сумочка, которую ты увела у разбившей голову клиентки?

– Я не брала! – Подпрыгнула женщина. – Не брала! Не было возле нее сумочки!

– А белая норковая шубка? – Ласково спросил сзади Борис. – От крови отстирала?

Она резко обернулась, прикусывая костяшки пальцев. Маленькие темные глаза растерянно бегали по лицу высокого неизвестного человека. Седые волосы выбились из-под сползшей набок косынки.

– Так она все равно ее бы выбросила! А я подкладку выпорола, испачканный край срезала, теперь дочка моя ходит…

– А теперь скажи мне, голубушка, – махнув Гройсману ладонью, чтобы не лез, Борис продолжил расспрос. – Кто вышел из туалета перед тем, как ты в него вошла?

– Так женщина. Не мужик же! Туалет-то женский!

– Опиши ее.

– Выше меня ростом. – Осознав, что шуба никому не интересна, Тамила успокоилась и уверенно продолжила: – Волосы черные, короткие, так, шапочкой. Лет за пятьдесят. Полная.

Она описала вокруг себя руками этакую бочечку.

– Платье черное с блестками. На руках – перчатки в сеточку. И большое кольцо с бриллиантом. И на шее тоже бриллианты. Так это она?! – Маленькая Тамила прикрыла руками рот. – Может, она и сумочку… того?

– Может. Садись-ка за стол и подробно все опиши, что видела. Тогда, возможно, Лев Семенович сможет забыть про шубу и еще кое-какие прегрешения… Да, Лев Семенович?

Директор закашлял.

Маленькая уборщица, кое-где коверкая русские слова, быстро исписала целый лист, поставила число и фамилию.

– Молодец, иди работай. – Выслал ее директор. – И смотри у меня!

Та испарилась.

– Значит, убийца найден? И что ви с ней будете делать?

– На войне, как на войне, мон шер. – Улыбнулся Борис, бережно складывая листочек, завизированный еще и Гройсманом. – А могу я попросить Вашего повара сделать горячий ужин с собой на пятерых очень голодных людей? А у вас есть в чем забрать?

– Да, Борис Александрович. Сделаем. Может, пока посидите в зале и покушаете?

– Леночка! – Извлек меня Боря из-за вешалки. – Кушать будем?

Я молча и с признательностью посмотрела на него.

– Вот теперь у нас есть то, чем можно припереть к стенке Татьяну Петровну, а там и Синельникова!

Мы, затоварившись в магазине продуктами на год вперед, а также горячими ужинами из ресторана, ехали по лесной дороге к нам в деревню. Борис позвонил своему брату и порадовал положительными находками, еще раз попросив сидеть тихо. Думаю, Александр достаточно умен для того, чтобы обеспокоиться целостностью своей шкуры.

Наша деревенька, своей единственной улицей уходя от проезжей дороги в сторону, блестела нечищеными сугробами, единственным фонарем на всю округу и теплым светом в нескольких домах, куда со своими детьми приехали на зимние каникулы дачники, и согревала морозный воздух белыми дымками печей. На душе сразу стало умиротворенно и радостно, как будто я снова вернулась в детство, в котором добрая и улыбчивая бабушка Глаша пекла в русской печке румяные пироги и варила вкуснейшие щи. Так жаль, что мои бабушка и дедушка, жившие в этом доме и обожающие свою единственную внучку, умерли один за другим. «Сердце», – говорила мама, а отец плакал.

Перед нашими воротами был расчищен от снега не только заезд, но и приличный кусок дороги. Борин мерседес, спокойно справившись с сугробами, замер на широком мостике через сточную канаву, идущую вдоль всего посада. Окна в избе ярко светились, и через легкие тюлевые занавески я разглядела отца, застывшего с книжкой у телевизора и мать, хлопочущую на кухне. Но вот она увидела свет фар, всплеснула руками, и весь дом пришел в движение. Захлопали внутренние двери, затопали шаги. А мы с Борисом уже доставали сумки с продовольствием.

И все-таки, я люблю приезжать сюда одна. Тогда мы остаемся здесь вдвоем: старый дом и я. Гладя его теплые стены, извиняюсь, что бываю слишком редко. Рассказываю, что люблю его. А он отвечает мне молчаливой и печальной нежностью. А глубинами моей памяти скользят призрачные силуэты моих дорогих бабушки и дедушки.

Сережка и Вероника выскочили на крыльцо первыми. В одних свитерах, но в валенках.

– Мам! Дядь Борь!

Сережка чмокнул меня в шеку и протянул ладонь Борису. А тот на секунду прижал мальчишку к себе. Вероничка приподнялась на мысочках и обняла меня за шею.

– Здесь теплый ужин. Только из ресторана. – Предупредил Борис Сережку и осторожно передал тяжелые судки, поставленные один на другой. – Неси бабушке!

– Вероника, здесь фрукты и хлеб. – Нагрузил мою будущую невестку.

Мама в дверях, ахая и суетясь вокруг счастливого Сережки, пошла с ним в дом. Подошедший отец взял сумки в обе руки.

– Все в порядке? Как дорога? – поинтересовался он.

– Хорошая. Зимняя. Елочки, сосенки. – Беззаботно ответил Борис. – Там, в синей сумке мясо, рыба и сосиски. Их надо бы в морозильник.

Я отдала Борису свою сумочку и попросила:

– Отнеси домой, я хочу прогуляться.

– Может, вместе после ужина?

– Да, конечно. Но сейчас хочу одна. Я недолго, минут десять-пятнадцать. Не переживай, иди в дом. Здесь все тебе рады.

Он кивнул. А я, засунув руки в куртку, медленно побрела в другой конец деревни. Туда, где начинается длинный и пологий спуск к реке, заросший молодыми сосенками и кустами ирги. Здесь в домах света не было. И я медленно шла по заметенной дороге, аккуратно проверяя ногами твердость грунта. Остановившись у крайнего дома, я полюбовалась на поле и далекий, темнеющий на фоне белых снегов, лес.

«Здравствуй, лес!» – тихонечко сказала ему. – «Я скучала по твоим пушистым сосновым веточкам и корявым березам. Ты помнишь меня?»

И мне вдруг показалось, что оттуда, издалека, ко мне прилетела мощная и светлая волна любви и грусти. «Забыла меня…» – шепнул лес мне на ухо. – «Приходи, у меня хорошо: снег на ветках, молодые шишечки и толстые снегири, розовыми стайками чирикающие на елках. А лоси доходят почти до деревни. Они такие любопытные! А у рыси, там, в чаще, подрастает толстолапый котенок… Приходи…»

«Спасибо, лес! Если получится побыть здесь хоть немного, приду. Надену лыжи…И что для нас с тобой какая-то пара километров?»

«Завтра будет солнышко. Вспыхнет радугой слетающий с елок снег. На припеке запахнет сосновой корой. А у темного ствола появится первая крохотная проталинка…»

«Спасибо, лес! Я люблю тебя!»

«И я…» – прозвучало дальним эхом.

Я улыбнулась и по своим следам медленно пошла домой. Самое главное я сделала.

Говорят, многие люди замечательно чувствуют воду. У нас речка течет прямо за крайними избами, и когда я была маленькой, часто бегала с друзьями купаться. Но разговаривать я могу только с ветром и лесом. Я их как-то ощущаю, вижу: свободную независимость ветра и ласковую улыбку доброго и щедрого леса. И в любое, даже не грибное и не ягодное лето я всегда приношу из его кущей подарки. Причем, лес ведет меня именно в те места, где растет самая крупная черника и брусника. Не жадничая, я спокойно набираю три литра часика за два и еще час гуляю, разговаривая с этим мудрым существом о своих житейских пустяках. А он слушает и никак не хочет отпускать, бросая мне под ноги самые спелые и крупные ягоды или подставляя крепкие, упругие боровички, так сытно пахнущие в корзине…

Дойдя до своего дома, я погладила крыло мерседеса и вошла в калитку. На террасе ярко горел свет. На крылечке, освещая вычищенную тропку, светил фонарь. Вершинки кустов едва виднелись из снежного плена. На самой макушке старой яблони висели три мороженых коричневых яблочка. Я счастливо рассмеялась: как же здесь хорошо!