Воспоминания биржевого спекулянта

Однажды утром, позавтракав, перечитав все нью-йоркские газеты и налюбовавшись на чаек, которые хватали двустворчатых моллюсков, а затем с высоты 20 футов бросали их на плотный влажный песок и выклевывали содержимое из раскрывшихся раковин, мы решили прогуляться пешком вдоль набережной. В дневное время это было едва ли не единственное развлечение.

Полдень еще не наступил, и мы медленно прогуливались, убивая время и дыша соленым воздухом. Компания Harding Brothers держала на набережной филиал, и мы каждое утро заходили туда, чтобы узнать, что и как. Это была просто дань привычке, потому что никаких дел на бирже у меня не было.

В тот раз мы обнаружили, что рынок стал очень сильным и активным. На балансе моего приятеля находился небольшой пакет акций, купленных на несколько пунктов ниже, чем текущий курс, и он был настроен играть на повышение. Приятель начал убеждать меня, что в таких обстоятельствах разумнее всего держать акции и ждать еще более существенного роста цен. Я почти не слушал его, внимательно рассматривая доску котировок и отмечая изменения (котировки почти всех акций шли вверх), пока не добрался до Union Pacific. У меня возникло чувство, что на этих акциях стоит сыграть на понижение. Объяснить это невозможно. Просто возникло такое ощущение. Я сам спрашивал себя, откуда могло возникнуть это чувство, но никаких разумных причин выставлять эти акции на продажу без покрытия не находил.

Я вперился взглядом в курс акций железнодорожного треста Union Pacific и уже не видел ничего вокруг. Я знал только то, что мне очень хочется сыграть на понижение, но причин этого желания не понимал. Со стороны мое поведение наверняка выглядело странным, поэтому мой приятель, стоявший рядом, вдруг тронул меня за плечо и спросил:

– Эй, что с тобой?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Спать хочешь? – участливо спросил он.

– Нет, не спать. Я хочу продать эти акции.

Когда я прислушивался к голосу интуиции, то всегда выигрывал. Она меня не подводила. Я подошел к столу, на котором лежали бланки брокерских приказов. Приятель последовал за мной. Я выписал требование продать на бирже тысячу акций Union Pacific и протянул бланк управляющему. Он с улыбкой посматривал на меня, пока я писал и подавал ему бланк. Но, когда управляющий прочитал заявку, его улыбка сменилась удивленным взглядом.

– Все правильно? – спросил он.

Но я только зыркнул на него, и он передал распоряжение оператору.

– Ты что делаешь? – спросил меня приятель.

– Продаю! – ответил я.

– Что продаешь? – продолжал недоумевать мой друг.

Если он «бык», то как я оказался среди «медведей»? Что-то не так.

– Тысячу акций Union Pacific, – ответил я.

– Почему? – его недоумение нарастало.

Я только покачал головой, имея в виду, что никаких разумных причин у меня нет. Но он, должно быть, решил, что мне кто-то что-то шепнул, поскольку взял меня за руку и вывел в холл, где нас не могли видеть и слышать другие клиенты.

– Ты что-то слышал? – спросил он меня в сильном возбуждении.

Акции Union Pacific были среди его фаворитов, и он рассчитывал хорошо заработать на их росте, учитывая прибыли и перспективы этой железнодорожной компании, но готов был сыграть и на понижение, если есть надежная информация такого рода.

– Ничего! – сказал я.

– Ничего? – приятель не скрывал своего недоверия.

– Ничего.

– Тогда какого черта ты их продаешь?

– Я не знаю, – ответил я, и это была чистая правда.

– Да ладно тебе, Ларри, – сказал он.

Мой друг знал, что обычно я не играю без причины. Если я на сильно растущем рынке продаю без покрытия тысячу акций Union Pacific, значит, для этого должна быть очень веская причина.

– Я не знаю, – повторил я. – Просто мне кажется, что-то должно случиться.

– Что должно случиться?

– Не знаю. Я не могу назвать какую-то определенную причину. Знаю только одно: я хочу продать эти акции. Более того, сейчас я продам еще одну тысячу.

Я вернулся к стойке клерка и отдал распоряжение на продажу еще одной тысячи акций. Если я был прав, продав первую тысячу, тогда пусть моя правота принесет мне больше денег.

– Что же может случиться? – не унимался мой друг, который никак не мог решиться последовать моему примеру. Если бы я сказал ему, что до меня дошли слухи о предстоящем снижении акций Union Pacific, он тоже стал бы играть на понижение, не допытываясь, от кого я это слышал и в чем может быть причина. – Что может случиться? – повторил он.

– Случиться может миллион вещей, – ответил я. – Но я вовсе не обещаю, что что-то из этого миллиона произойдет. Я не умею предсказывать будущее и не могу рационально объяснить свое решение.

– Тогда ты сумасшедший, – сказал он. – Ведь это чистое безумие – продавать акции без всякой причины, ни с того ни с сего.

– Я не знаю, почему мне захотелось их продать, – сказал я. – Мне захотелось – и это все, что я знаю.

Желание мое было настолько сильным, что я пошел и продал еще одну, третью, тысячу.

Для моего друга это было уже слишком. Он крепко схватил меня за руку и сказал:

– Слушай, давай-ка двигать отсюда, пока ты не продал весь акционерный капитал.

Я продал достаточно, чтобы сполна удовлетворить свое желание, поэтому охотно последовал за своим другом, даже не дождавшись отчета о выполнении моего распоряжения насчет последних двух тысяч акций. По моим меркам, это был весьма большой пакет для короткой продажи, даже если у меня были самые веские причины для таких действий. А уж для продажи беспричинной этого было более чем достаточно, особенно в условиях стабильно растущего рынка, где «медвежья» игра на понижение никому и в голову не приходила. Но я помнил, что в предыдущих случаях, когда я испытывал такое же сильное желание сыграть на понижение и не делал того, что подсказывала мне интуиция, у меня потом всегда находились причины пожалеть об этом.

Я рассказывал приятелям некоторые из этих историй о моих озарениях, и кое-кто из них уверял меня, что интуиция – это проявление работы подсознания, моего творческого разума. Это тот самый разум, который побуждает художников создавать великие шедевры, причем они сами не понимают, как у них это получается. Возможно, это проявился кумулятивный эффект разрозненных обрывков информации, скопившихся в моей голове, которые, если рассматривать их по отдельности, сами по себе малозначительны, но в совокупности оказываются мощной силой. Быть может, бездумный «бычий» настрой моего друга пробудил во мне дух противоречия, а на акциях Union Pacific я остановил свой выбор только потому, что эту компанию очень уж расхваливали. Я не знаю, откуда и почему приходят эти озарения. Знаю лишь то, что вышел из конторы Harding Brothers в Атлантик-Сити, открыв на растущем рынке короткую позицию на три тысячи акций Union Pacific, и совершенно ни о чем не беспокоился.

Но мне было интересно, по какой все-таки цене были проданы последние две тысячи акций, поэтому после ланча мы вернулись в контору. Там я с удовольствием обнаружил, что рынок все так же крепок и мои акции продолжают расти.

– Тебе конец, – сказал мой приятель, который не скрывал своей радости от того, что не пошел у меня на поводу.

На следующий день рынок еще немного подрос, и мой друг продолжал куражиться. Но я был уверен в своей правоте, а в таких случаях я никогда не проявляю нетерпения. Какой смысл? Ближе к вечеру в тот же день рост акций Union Pacific остановился, а затем они пошли вниз.

Курс очень быстро упал ниже той средней цены, по которой были проданы мои три тысячи акций. Я окончательно уверился в своей правоте, а раз так, почему бы не продать еще немного? Перед самым закрытием я так и сделал: продал еще две тысячи акций.

Вот так и получилось, что на одном предчувствии я продал без покрытия пять тысяч акций Union Pacific – все, что мог позволить себе с той суммой, которая была у меня на брокерском счете в конторе Harding Brothers. Может, я продал бы и больше, но у меня не было денег на маржинальный залог. Теперь оставалось только ждать и надеяться.

Имея открытую короткую позицию такого масштаба, об отпуске уже нечего было и думать, поэтому в тот же вечер я вернулся в Нью-Йорк. Находясь на месте событий, в случае необходимости я смогу действовать быстрее.

На следующий день пришли известия о землетрясении в Сан-Франциско. Там было настоящее бедствие. Но при открытии рынка акции понизились только на пару пунктов. «Бычий» настрой сохранялся, и публика не спешила реагировать на поступавшие новости. Такое можно наблюдать сплошь и рядом. Если, к примеру, существуют серьезные фундаментальные основания для общего роста котировок, то определенного сорта новости не могут оказать на рынок «быков» такое же влияние, какое могли бы оказать на рынок «медведей» – независимо от наличия того, что газетчики именуют «бычьим» манипулированием.

Все дело в настроениях, господствующих в конкретный момент. В данном случае рынок не оценил по достоинству масштаб и последствия катастрофы просто потому, что не хотел этого. В тот же день, еще до закрытия торгов, котировки вернулись к прежнему уровню.

У меня по-прежнему оставалась открытая короткая позиция на пять тысяч акций. Гром уже грянул, но на моих акциях это не отразилось. Как бы ни была хороша моя интуиция, денег от этого у меня не прибавлялось, даже на бумаге. Мой друг, с которым мы были в Атлантик-Сити, видя, в какое положение я попал, радовался и печалился одновременно.

– Ну хорошо, у тебя было озарение, – говорил он, – но, видишь ли, когда все таланты и все деньги на стороне «быков», нет смысла сопротивляться. Они все равно выиграют.