Воспоминания биржевого спекулянта

– Дай им время, – возражал я, имея в виду цены. Я не собирался закрывать позицию, поскольку знал, что ущерб от землетрясения был страшный и железнодорожные компании пострадали от него едва ли не сильнее всех. Но слепота биржи к этому несчастью приводила меня в отчаяние.

– Дай им время, – отвечал мой друг, – и твоя шкура будет сушиться на солнце вместе со шкурами прочих «медведей».

– А что намерен делать ты? – спросил я. – Станешь ли ты покупать акции Union Pacific, невзирая на миллионы долларов ущерба, понесенного этой и другими железнодорожными компаниями, входящими в ее состав? Откуда возьмется прибыль для выплаты дивидендов, если все доступные средства направляются на ликвидацию последствий землетрясения? Даже если разрушения не столь велики, как о них говорят, разве это причина, чтобы покупать акции пострадавших железнодорожных компаний? Ответь!

На это мой друг смог ответить только следующее:

– Да, на словах все правильно. Но я-то тебе твержу, что рынок с тобой не согласен. Лента ведь не врет, верно?

– Правда, иногда запаздывает, – возразил я.

– Знаешь такую историю? Незадолго до «черной пятницы» Джим Фиск разговаривал с одним человеком, который привел десяток причин, по которым золото должно упасть в цене, причем надолго. При этом он так разошелся, что в конце заявил Фиску, что намерен продать золото без покрытия на несколько миллионов. А Джим Фиск посмотрел на него и говорит: «Что ж, давай! Продавай, а потом пригласи меня на свои похороны».

– Да, – сказал я, – и если бы тот тип действительно сделал то, что хотел, даже представить страшно, сколько бы он заработал! Продавай Union Pacific, послушай моего совета.

– Только не я! Я предпочитаю не плевать против ветра и не плыть против течения.

На следующий день, когда в прессе появились подробности катастрофы, рынок начал сдавать, но все еще не так сильно, как должен был бы. Хорошо понимая, что уже ничто на свете не сможет предотвратить крах рынка, я удвоил свою позицию, продав еще пять тысяч акций. К этому моменту многие уже поняли, что произошло, и теперь мои брокеры всецело меня поддерживали. Ни в их, ни в моих действиях не было и тени безрассудства. На следующий день рынок наконец зашевелился по-настоящему. Пришел час расплаты. Естественно, я постарался не упустить свой шанс. Я еще раз удвоил позицию, продав еще 10 тысяч акций. Теперь игра на понижение была единственно возможной.

Я не думал ни о чем, кроме того, что оказался на сто процентов прав и что это удача, воистину ниспосланная небесами. Теперь мне оставалось только сполна воспользоваться представившейся возможностью. Я продал еще. Думал ли я тогда о том, что, открыв такую огромную короткую позицию, чрезвычайно сильно рискую: достаточно было сравнительно небольшого роста котировок, чтобы съесть не только мою бумажную прибыль, но и вложенный капитал? Не знаю, задумывался ли я об этом, но если и задумывался, то практически не принимал эту возможность в расчет. Это не было безрассудным нырянием в омут. На самом деле я играл достаточно осторожно. Нет в мире силы, которая могла бы в одночасье устранить последствия землетрясения, не так ли? Невозможно в одночасье восстановить разрушенную инфраструктуру, да еще и не затратив на это огромных денег. Все деньги мира не помогли бы мгновенно устранить последствия катастрофы, не так ли?

Я не играл вслепую. Я не был обезумевшим «медведем». Я не был опьянен успехом и вовсе не думал о том, что разрушение Сан-Франциско потянет за собой в тартары всю страну. Я отнюдь не ожидал всеобщей паники. Уже на следующий день я закрыл позиции, заработав на этом 250 тысяч долларов. На тот момент это был самый крупный выигрыш в моей карьере. И все было сделано за несколько дней. Первые пару дней обитатели Уолл-стрит не обращали внимания на землетрясение. Они любят объяснять это тем, что первые сообщения о землетрясении не казались столь уж тревожными, но я думаю, что дело в другом. Публике требовалось время, чтобы изменить восприятие рынка акций. Даже большинство профессиональных биржевиков проявляли замедленную реакцию и близорукость.