напрямик к деревне,
заслышав голоса, гул трактора,
облегчённо улыбаюсь.
Вроде бы выбрался.
Умываюсь в избе,
долго смотрюсь в зеркало,
разглядываю своё лицо,
глубоко запавшие глаза,
удивляюсь тому, что утром брился,
а вот поди ж ты,
как отросла щетина на щеках всего-то за полдня.
Не забыть бы вечером оставить домовому
на загнетке тёплой печи
немного молока и печеньку —
домовые, они страшно как падки на сладенькое.
А завтра, пожалуй, вот что —
схожу-ка я на тот заброшенный хутор,
где жили в стародавние времена при царе
старик-колдун с красавицей-дочерью,
к которой посватался было молодой учитель
из местной церковно-приходской школы,
наш родственник по бабке.
Но жениха вскоре забрали на германскую войну,
а старый ведьмак совсем спятил —
решив то ли себя утешить, то ли дочку,
принял обличье своего зятя,
якобы приехавшего на побывку.
Так и жили «молодые» год или два,
пока тайна не раскрылась,
не пришёл с войны друг убитого жениха.
Невеста вскорости повесилась,
прокляв перед смертью отца,
и теперь постылая душа его
бродит по окрестностям в ожидании Страшного Суда.
А в детстве мы на том хуторе
самую сладкую малину собирали,
что тоже примета нехорошая…
Засыпаю-проваливаюсь с мыслью:
«Если с нежитью я договорился,
то неужели с каким-то старым хреном
завтра не смогу управиться?!…»
(на этом месте записи пропавшего гр-на С.
в найденной участковым тетради обрываются)
«Космос» как наказание
После шести лет деревенского воспитания
родители отловили Степанова в тверских местах,
тех, где творили Левитан, Ахматова и Анненский,
насильно привезли на другой конец страны,
где воспитывали его отныне все понемножку —
а у семи нянек вечно бывает дитя без глазу.