Сгинул, родный, ни за рублик, ни за грош.
А убийца – вон, скулит, внушая жалость.
Только дядьку с того света не вернёшь.
Горю нашему не будет укорота,
полюбился нам жестокий ритуал.
Напиваясь, деду мы стучим в ворота:
– Расскажи, как дядю Васю убивал…
Нежить
Детство моё, по великому счастью,
прошло в тех самых местах,
где творил поэт Анненский,
рисовали Перов и Левитан,
бродил с ружьём любитель охоты Ульянов-Ленин,
героически тонули в болотах конники Доватора,
спасался бегством из России сам Бонапарт,
словом, в тех самых заветных краях,
где так и хочется завалиться
в ласковые тёплые травы-ковыли,
разглядывая пухлогрудые белые облака,
плывущие в звенящей полуденной тишине
над головами высоченных мачтовых сосен.
Но детства прошедшего уже не вернёшь,
а сырая земля весною особенно коварна,
поэтому приходится искать
сухой ствол упавшего дерева,
которых много понавалено
вдоль и поперек крутых берегов
чёрной холодной ведьмы-Велесы.
Сидишь вот так себе, греешься на солнышке,
пытаешься найти умные мысли в беспутной голове,
беспричинно улыбаешься приветливому зелёному миру,
и вдруг ощущаешь на себе чей-то внимательный взгляд.
Мурашки бегут по телу, волосы становятся дыбом —
кто-то явно смотрит тебе в спину.
Резко повернёшься или оглянёшься тайком —
вроде бы никого не видно.
Но ведь кто-то же явственно разглядывает тебя…
Может быть, зверь какой пялится?
Так нет никакой нужды лесному зверю
так долго и пристально тебя рассматривать,
у зверя, в отличие от тебя, своих дел по горло.
Думаете, это человек смотрит из леса?
Так в этой глуши нет никого на все сто вёрст окрест,
кроме доживающих свой век старух,
которым едва хватает сил пару раз в неделю
доползти за хлебом до местного магазина.
Редкие местные жители открыты и приветливы,
охочи до неспешных и распевных разговоров,
всегда готовы показать дорогу заблукавшему «москвичу»,
как принято испокон веку называть здесь всех чужих.