Татуировка птицы

– Могу я остаться еще на сутки?

– Никакой необходимости в этом нет, – ответила докторша. – К тому же сюда уже везут раненых. Места может не хватить.

Не желая того, Элин слезла с кровати. Медсестра проводила ее в вестибюль, где уже ждал Абу Тахсин. Элин словно пригвоздило к полу, когда она его увидела. Абу Тахсин направлялся к ним.

– Погодите! Я запишу вам свой номер на всякий случай. Может, еще понадобится, – проговорила медсестра.

Услышав это, Абу Тахсин встрял:

– Не понадобится ей ничего. Вернется отсюда сразу к себе.

– Да? Правда? – переспросила его растерявшаяся медсестра.

Повернувшись к медсестре спиной, Абу Тахсин махнул Элин рукой, чтобы она шла за ним. Прежде чем переступить порог больницы и выйти на улицу, Элин оглянулась: сестра стояла на том же месте и смотрела на нее.

Абу Тахсин тормознул такси. Он дождался, пока Элин заберется на заднее сиденье, и только после этого уселся рядом с водителем. Побоялся, что ее вырвет в этот раз прямо на него? Элин не верилось: он действительно отправит ее в Ирак? Она не ослышалась? Спустя четверть часа водитель пожаловался, что впереди по дороге на Мосул ремонтные работы. Элин встрепенулась. Внутри у нее загорелась надежда, как яркий светильник, неожиданно вспыхнувший во мраке. Значит, они направляются в Мосул, а не в дом к Абу Тахсину в Алеппо.

Путь в Мосул занял десять часов. По дороге Элин смотрела в окно. Если верить указателю, скоростное шоссе теперь называлось шоссе Халифата. Машина притормозила у школы, где на торгах Абу Тахсин купил Элин. Он возвращал ее обратно в этот каменный мешок, но она вздохнула с облегчением: теперь она будет рядом с пленницами, хоть какое-то время проведет с ними, пока ее снова не продадут. Кто знает, а может, случится чудо и Небеса устроят так, что она окажется дома. Ей необходимо это чудо – вдохнуть опять запах родного дома.

Стоящему на площади перед школой охраннику Абу Тахсин заявил:

– Хилая! Мне такая не годится.

Ему предложили произвести обмен и выбрать другую, но он предпочел получить свои деньги обратно.

В тот самый день, когда от них в вечность ушла Рейхана, Элин снова выставили на продажу. На школьном дворе галдели бородатые покупатели. Бороды их были настолько косматы, что, казалось, эти люди только-только вылезли из пещер, погребенных под обломками древности. Элин скользила взглядом по лицам невольниц и никак не могла найти Амину. «Успели купить?!» – промелькнуло в голове Элин, и она быстро уткнула глаза в пол, заметив, как в ее сторону движется грузный мужик.

Полкрасоты

Больше всего Элин боялась, что рис получится либо слишком рыхлым, разваренным, либо, наоборот, что она его не доведет до нужной степени готовности и тем самым разозлит Ая?ша. Готовка – не ее конек. Даже мать однажды в шутку сказала отцу, что Элин нужно искать мужа-повара, иначе оба они помрут с голоду. «Да ты первая побежишь их спасать с кастрюлей стряпни. Твоих коронных баклажанов», – усмехнулся отец. Мать залилась смехом. Да, водилось за ней такое – добавлять любимые баклажаны во все блюда.

Элин замочила белую фасоль, чтобы сварить суп. Ужин должен быть на столе к приходу Аяша с работы. Вернется сегодня один или заявится с компанией? А наркотики станет употреблять до еды или после? И в каком настроении он сегодня будет? Что устроит ей, если у него на работе день не задался, а тут еще ужин придется не по вкусу? Выругается только или ударит? Все эти вопросы вертелись в голове Элин. Только бы не решил ее продать!

Пару дней назад она ненароком подслушала, как он обсуждал с кем-то по телефону ее продажу. Но, похоже, они не договорились, потому что за ней никто так и не пришел. Аяш запросил четыре сотни долларов, затем снизил цену до трехсот. «Клянусь Аллахом, она стоит больше. Красавица, послушная, сообразительная. Просто мне срочно нужно выйти на сделку», – бубнил он в мобильный. То, что она не умеет варить рис, он, конечно, от того, с кем торговался, скрыл.

Аяш оказался лучше остальных ее держателей. За шесть недель, что она пробыла в его доме, он ни разу не поколотил ее настолько сильно, чтобы остались гематомы. И насиловал ее он один, никому больше не предлагая. Он разговаривал с ней и даже иногда выслушивал ее.

Элин, когда впервые увидела его на торгах, пришла в ужас. Она опустила голову и следила только за ногами ходящих туда-сюда по залу. Завидев его ступни исполинского размера и подвернутые черные шаровары, она с колотящимся от страха сердцем прошептала: «Господи, только не этот. Кто угодно, только не этот».

Но он приближался. Она в панике осознала, что эти огромные ноги застыли прямо перед ней, что он стоит к ней лицом. Однако он не разжал ей рот, чтобы проверить, целы ли у нее зубы, и не стал обнюхивать, как делали остальные. «Эта почем?» – спросил он, и охранник, стоявший рядом, отозвался:

– Четыре сотни. Но для вас, почтеннейший, за полцены.

Он вынул бумажник и отсчитал две купюры. В этот момент Элин осознала, что сейчас она покинет школу и ей придется следовать за своим новым хозяином. Она пойдет за ним молча. Она уже была научена тому, что любое возражение ничем хорошим не кончается. Убедилась на собственном опыте. Привыкла молчать после побоев и унижений. К тому времени ни на ее синюшном теле, ни в душе ее не осталось живого места. Однако Элин, не сдержавшись, завыла в голос, когда увидела, как Лейла провожает ее глазами, полными слез.

Вероятно, ее новый хозяин занимает высокую должность, ведь к нему обращаются не иначе как «почтеннейший». Так в стародавние времена называли власти предержащие. Сейчас такое только в исторических сериалах разве что услышишь. Их поджидал дорогой черный автомобиль с шофером, что только подтвердило догадки Элин. Аяш уселся рядом с водителем, Элин же в выданном ей никабе, который скрывал ее полностью, если не считать разреза для глаз, устроилась сзади. Мужчины переговаривались, она же смотрела в окно и не узнавала город. Будто смотришь на страдающего на смертном одре близкого.

Мосул выглядел блеклым, как никогда безмолвным, еле шевелящимся. Улицы опустели, из магазинов не раздавалась, как раньше, музыка. Яркие светящиеся вывески были занавешены черными тряпками. Даже Тигр, бегущий под мостом, казалось, теперь не имел никакого отношения к тому, что творилось над ним.

По этим улицам, которые Элин сейчас разглядывала через стекло, она ходила раньше свободно, одетая в то, что выбирала сама. Обычно шила себе наряды по картинкам из модных журналов. Однажды на страницах свежего номера она увидела девушку в рваных джинсах и сделала надрезы на своих под коленками. Такое было в диковинку в их деревне, поэтому мать, заметив дырки, подумала, что брюки совсем износились, и взялась их штопать… А в этом переулке Элин всегда покупала ткани, нитки и пуговицы. Сюда приходили закупаться портнихи, а также сапожники. Всякого рода мастера искали тут в лавках необходимые им мелочи. Тут же на месте можно было отремонтировать все, что угодно. Мастеровые занимали каждый метра два-три на тротуаре, им нужны-то были только стол, стул и лампа. В народе до сих пор эту улицу звали улицей Короля Га?зи[4 - Гази I ибн Фейсал (1912 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1912)—1939 (https://ru.wikipedia.org/wiki/1939)) – второй король Ирака (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D1%80%D0%B0%D0%BA) из династии Хашимитов (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B0%D1%88%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%8B).], хотя официально она была сколько лет как переименована в улицу Революции[5 - Революция 14 июля 1958 года, закончившаяся упразднением монархии и установлением республиканской формы правления.]. Элин и не ведала, кто такой король Гази. Но ее соседка Шайма как-то раз сказала ей, что король этот был настолько кичлив и вздорен, что однажды, когда ему было лет шестнадцать, пролетел в своем аэроплане над зданием своей альма-матер бреющим полетом, так низко, чтобы однокашники увидели его на этом, как называли его машину англичане, «ковре-самолете».

Знакомые Элин магазины одежды. Только манекены в витринах задрапированы в никабы, как и она сама. Теперь она похожа на них. Единственное отличие – они не продаются. А она – да. «Никаб – чистота и скромность!», «Вместе вырастим прекрасное дерево Халифата!» Огромные щиты с лозунгами привлекли внимание Элин. А буквально через какие-то метры несколько раз подряд от руки на стене было выведено так жирно, что читалось издалека: «Люблю тебя, Надия!» Элин представила, как влюбленный юноша выражал свои чувства на бетоне, с какой нежностью он выводил имя девушки, проговаривая его про себя. Оставлял ли он эту надпись, чтобы разбавить строгость и серьезность тех лозунгов? Либо специально как можно жирнее и корявее исписал этой наивной фразой стену, чтобы на ней не осталось больше места? Или это какой-то обезумевший от любви? Неожиданно размышления Элин прервал голос Аяша. Он выкрикнул из окна автомобиля какой-то женщине на тротуаре: «Эй, ты! Спрячь волосья под платок!»

Знакомые улицы остались позади, как и прежняя жизнь Элин. И никакой возможности управлять собственной судьбой у нее уже не было. Руль, чтобы повернуть все вспять, был не в ее руках. Но Элин была уверена: она воспользуется первым же подвернувшимся шансом. Отыщет лаз в стене и убежит к родным. Голос Аяша опять прервал ее мысли: он резко скомандовал водителю остановиться. Аяш вышел у рынка Пророка Юну?са[6 - Юнус – исламский пророк, упоминается в Коране (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D0%B0%D0%BD), отождествляется с библейским пророком Ионой (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%BE%D0%BD%D0%B0_(%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BA)).] и направился в торговые ряды, где продавали женскую одежду. Один из продавцов беседовал с покупательницей, но, когда рядом возник Аяш, он замолк, переменился в лице, перестал улыбаться и заметно встревожился. Элин не было слышно, о чем они переговаривались. Очевидно, что владелец магазина был чем-то напуган и о чем-то умолял. Аяш игнорировал покупательницу. Она же бросила вещь, которую пыталась сторговать, и поспешила покинуть лавку. После из разговора Аяша с водителем Элин поняла, что он сделал продавцу предупреждение. Того уже второй раз застают на непозволительно близком расстоянии от покупательницы. А за это полагается двадцать пять ударов плетью.

– Он помимо прочего с ней так щебетал, «дорогушей» называл, – добавил Аяш.

– Бесстыдство какое! – отозвался водитель.

Через какое-то время до них донеслись крики. Мужчина у витрины истошно вопил: «Смотрите! Игиловка! Игиловка!» Рукой он указывал на манекен в лавке женской одежды. На этот раз водитель нажал на тормоза, не дожидаясь приказа Аяша. Здесь определенно требовалось их вмешательство. Элин предположила, что мужчина, должно быть, полоумный. Ибо кто, если он не спятил, осмелится такое выкрикнуть на улице, чтобы высмеять ИГИЛ?

Когда Аяш выпрыгнул из машины и направился в сторону этого ненормального, тот захохотал:

– А, вот и сам господин игиловец!

Элин прикрыла глаза ладонями, чтобы не видеть, что произойдет дальше. Аяш набросился на кричавшего с кулаками. Элин видела, как мужчина упал, а Аяш стал душить его и бить головой об асфальт. На этот раз Аяш, вернувшись в машину, молчал. Водитель завел мотор. В зеркале заднего вида на тротуаре можно было разглядеть неподвижное тело, истекавшее кровью.

Наконец они въехали в спальный район. Среди жилой застройки всего пара магазинчиков на отдалении друг от друга. Аяш попросил водителя остановиться у одного из них, на вывеске которого значилось «Маринады и оливки». Элин думала, что он намерен что-то купить, но на самом деле все оказалось не так. Из магазина с Аяшем вышел пожилой человек и скрутил вывеску перед входом. Аяш сел в машину, бормоча:

– Будто им неизвестно, что маринады и продукты брожения запрещены!

Машину припарковали на той же улице у двухэтажного рыжего дома. Аяш кивнул Элин, чтобы она заходила внутрь, в то время как он остался разговаривать с водителем у машины. Дверь оказалась приоткрыта, и Элин переступила порог.

Дом, обставленный, обжитой, но пустой, произвел на Элин давящее впечатление. Вместе с тем вкус хозяев вызывал восхищение, особенно тонкой работы ковер с персидскими мотивами в зале и изящная керамическая ваза ярко-бирюзового цвета на овальном деревянном столике. Теплых оттенков диванные подушки гармонировали с ковром. Ящик с игрушками у кресла навел Элин на грустные мысли. Она представила, как дети вынужденно покидали свои кроватки, оставляя здесь свои любимые вещи. На тумбочке сбоку брошен уже почерствевший кусок хлеба. Хозяева уходили из дома в такой спешке, что ничего не могли взять с собой – ни габаритные вещи, как телевизор, прикрепленный на стене, ни даже мелочи вроде валявшихся у порога сандалий. Элин казалось, что она видит отпечатки пальцев бывших владельцев на мебели и может считать с вещей их воспоминания. Перед ее глазами пронеслась сцена, как они убегали отсюда в чем были. Ведь все произошло неожиданно. Так же людей и из ее деревни внезапно разбило и разметало, словно бильярдные шары.

В тот день, когда попала в плен, Элин вышла из дома одна. О том, что люди, спасаясь, стали взбираться на гору, она узнала от других пленниц. Не все из них дошли до вершины. Боевики на машинах преградили им путь.

В гостиной взгляд Элин задержался на картине, на которой была выведена замысловатая арабская вязь. Она попыталась разобрать слова. Вглядывалась, но надпись с трудом поддавалась расшифровке. Наконец, она прочитала первые три слова: «Половина… твоей… красоты». Догадаться, что значило остальное, было невозможно. Она из любопытства хотела понять смысл фразы, но дальше буквы были так перекручены, что Элин сдалась. Художнику нужна была не читабельность, а чтобы буквы сплетались в красивый узор. Элин зажмурилась, услышав приближающиеся шаги Аяша. Она стояла с опущенными глазами, пока он рассекал по комнате туда-сюда. Наконец он застыл перед ней, сообщив:

– Мое имя Аяш.

Элин ничего не ответила, но отметила про себя, что у него длинная курчавая борода и крупная голова без шеи.

– Я наполовину тунисец, наполовину француз, – добавил он.

Элин молчала.

Он снова заходил. Дошел до стены с телевизором и повернул обратно к ней.

– Жену и дочь оставил во Франции, – он говорил на тунисском диалекте, в котором много французских слов.

Аяш отвел взор на окно.

– Сюда прибыл по зову Всевышнего.

Элин продолжала хранить молчание. Тогда он сказал:

– Брак с тобой – моя повинность на пути к Аллаху. Ты станешь мусульманкой и очистишься от скверны. Наше Государство творит благо для таких, как ты.