Святые из Ласточкиного Гнезда

Вся в тревоге, Рэй Линн сделала так, как хотел муж, а он все так же тяжело дышал, пока она обматывала длинные полосы вокруг его тела, затягивая изо всех сил. Закончив, она помогла Уоррену опереться спиной на подушки, и он сделал вид, что ему легче.

Взял ее за руку, поцеловал тыльную сторону ладони и сказал:

– Спасибо, золотце.

Глубокие морщины на лбу и блестящее от пота лицо говорили, что он чувствует себя ничуть не лучше, чем до перевязки. Рэй Линн пригладила ему волосы назад, и он сжал ее руку.

Стараясь, чтобы его слова звучали успокаивающе, муж проговорил:

– Все будет в порядке.

Рэй Линн понятия не имела, что еще тут можно сделать, поэтому пошла на кухню и села за стол, где ждала готовая еда, хотя аппетит давно пропал. Снова выглянуло солнце, июньский ливень отнесло на восток. Как в насмешку. Ну что мужу стоило подождать, как она просила! А что ей стоило придержать для него лестницу?.. Она услышала скрип кровати и поднялась со стула, чтобы взглянуть на Уоррена. Он наполовину свесился с края кровати, словно то, что терзало его изнутри, было совсем невыносимо. Рэй Линн нахмурилась в тревоге. Ей не хотелось злиться на мужа – в такое-то время, да еще из-за какого-то дурацкого спора о его манере браться за дела.

Он сказал:

– Левое плечо тоже болит. Видать, и им приложился.

Она снова спросила:

– Ты точно не хочешь, чтобы я позвала врача?

Кобб упал на кровать.

– Нет, у нас нет на это денег.

В волнении Рэй Линн смотрела, как он закрыл глаза, словно желая отгородиться от нее. У них было целых пятнадцать долларов. У других и того нет! Отчего не выделить доллар на врача?

Она подождала немного молча, а затем сказала:

– Я пойду, а ты постарайся заснуть.

Он ничего не ответил, и Рэй Линн вышла, прикрыв за собой дверь. Вернувшись на кухню, она убрала еду со стола в буфет. Больше делать было нечего, и тогда она села на стул и стала смотреть на дверь их спальни. Ей хотелось увидеть Уоррена – как он стоит в проеме, совершенно здоровый. Пожалуй, то, что с ним произошло, не должно было стать для нее таким потрясением. Правду сказать, удивительно, как что-то подобное не случилось до сих пор. Оставалось только надеяться, что Уоррен поправится и что происшествие как-то изменит его, научит задумываться о последствиях своих поступков. День прошел, наступил вечер. Уоррен время от времени постанывал. Один раз он вскрикнул так громко, что Рэй Линн была уверена: теперь-то он сдастся и позволит ей позвать доктора Пердью.

Она вошла узнать, чем помочь, желая лишь одного: облегчить страдания мужа, но не успела она произнести ни слова, как он рявкнул:

– Ничего ты тут не сделаешь, просто оставь меня в покое!

Такая вспыльчивость была не в характере Кобба. Это боль говорила за него. Поэтому Рэй Линн ничего не сказала и вышла из комнаты. Опять явился Буч, но Рэй Линн была совсем не в настроении слушать его шуточки. Когда Крэндалл зашел к Уоррену и вышел обратно, лицо у него было озабоченное.

– Ты еще не вызвала к нему врача? – спросил Буч.

Рэй Линн покачала головой.

– Не хочет он врача.

– Может быть, все-таки стоит вызвать. Ты Уоррена-то не слушай, он всегда такой был.

– Да хоть бы и вызвала – он же все равно не даст себя осмотреть.

Приятель поскреб затылок.

– Пожалуй, и это на него похоже.

Он оглянулся в сторону спальни, и Уоррен прерывисто прохрипел:

– Я все слышу. Никаких врачей, черт побери!

Рэй Линн подняла бровь, а Буч пожал плечами и ушел.

Вечер сменился ночью, и та принесла облегчение после жаркого и влажного дня. Солнце опустилось за деревья, стрекот сверчков и крошечные мигающие точки светлячков на опушке леса возвестили о том, что день уступает свои права. В обычное время они сидели бы сейчас на крыльце, она лущила бы горох или, может быть, чинила что-нибудь при тусклом свете фонаря. Уоррен свернул бы цигарку, затянулся и стал рассуждать о завтрашнем дне, о том, что им предстоит сделать. Рэй Линн вышла на улицу и несколько раз глубоко вдохнула, когда легкий ветерок пронесся между сосен, чуть слышно посвистывая. Он то затихал, то снова поднимался, как будто мать-природа дышала вместе с Рэй Линн. Она повернула лицо к ветру, и несколько слезинок скатилось с ее подбородка. Она сердито вытерла лицо. Все будет хорошо. Завтра, когда солнце взойдет, Уоррену будет уже лучше, сказала она себе, крепко обхватив себя за плечи. Нужно верить.

Прошло еще несколько восходов и закатов, и Рэй Линн стала терять счет дням. Она мало спала – так мало, что в одно жаркое утро чуть было не задремала, стоя у плиты и жаря свиной шпик. Зачем вообще готовить? Есть-то некому, кроме нее самой, а ей хотелось есть не больше, чем Уоррену. Он все время смотрел в окно спальни – может, у него в голове бродили мысли о том, где он мог бы сейчас быть и что делать. Время от времени он сердито поглядывал на Рэй Линн, и она думала: наверное, муж в обиде на нее за то, что отказалась помочь в тот день, когда это случилось. Дошло до того, что, когда она входила в комнату, Кобб уже не поворачивал к жене голову, не разговаривал с ней. Они опять повздорили из-за доктора. Иногда Уоррен делался растерянным, беспокойным, а если нет, то орал на нее. Вчера даже расплакался. Рэй Линн никогда раньше не видела мужа плачущим, разве что из-за старой гончей Бесси, и это испугало ее.

Она бросилась к его кровати и спросила:

– Больно, да? Это ты от боли?

Он как будто хотел заглушить ее голос, потому что застонал еще громче и заколотил кулаками по постели. Рэй Линн хотела взять Уоррена за руку, но он отдернул ее.

Потом собрался с силами и выдавил:

– Уйди. Оставь меня в покое.

– Но, Уоррен…

– Вон. Вон!

Она не знала, что еще тут можно сделать, – только подчиниться. Она отошла от постели в уверенности, что мрачная тяжесть, поселившаяся в комнате, – это Смерть, терпеливо дожидающаяся в углу.

Глава 5. Дэл

На перекрестке Том указал на прибитую к большому дубу табличку с корявой надписью «Ферма Ласточкино Гнездо» и стрелкой вправо. Солнце стояло прямо над головой: был полдень. Риз подошел к передку телеги, и Том протянул ему руку.

Дэл пожал ее и сказал:

– Спасибо.

– Удачи, – кивнул Том.

Он тронулся, и Дэл постоял немного, глядя на три светлые головенки, покачивающиеся на задке телеги. Еще раз помахал рукой, и старший мальчик ответил ему тем же. Путь был легкий, да и ноги шагали бодро – отдохнули от ходьбы. Дэл шел по узкой грунтовой дороге, на которой запряженные мулами повозки намертво укатали все, что могло вырасти на твердой почве, кроме совсем уж неистребимых сорняков. На ходу Риз размахивал руками в неожиданно радостном предвкушении того, что ждет его в этих новых местах. Среди сухой, выжженной солнцем травы изредка мелькали яркими точками полевые цветы. Всему в этой жизни свое время. Может быть, здесь он сможет начать все заново, забыть то, что случилось в зернохранилище, зажить по-человечески. Стать прежним Дэлом. Раньше, чем лагерь открылся взгляду, Дэл почувствовал его запах: резкий дух скипидара, дым от горящих дров и аромат сосен. Он был родом из Северной Каролины, штата, который когда-то был главным поставщиком дегтя для военно-морского флота. В конце концов запасы длиннохвойных сосен исчерпались, и вся отрасль, словно стая перелетных птиц, упорхнула на юг, в Джорджию и Флориду. Длиннохвойную сосну, некогда столь обильно росшую во всех южных штатах, истребили очень быстро. Множество стволов осталось лежать на земле, как мертвые деревянные тела. Они погибли не от «кошачьих мордочек» – щербин, образующихся на коре после надрезов, – а из-за устаревшей технологии выдалбливания коробов для сбора камеди. При сильных ураганах какие-то деревья падали, а устоявшие в конце концов уже не годились в дело: надрезы елочкой уходили на такую высоту, до которой рабочему было уже не дотянуться, даже со специальным инструментом-съемником. Тогда часть деревьев шла на дрова, а часть так и оставалась стоять, и призрачные «кошачьи мордочки» виднелись на стволах символами ушедших времен.

Семья Риза издавна занималась заготовкой скипидара. Дедушка работал в лагере вальщиком леса, и отец тоже. Дэл всегда был рядом: учился подсачивать деревья, добывать и собирать смолу. Учителя у него были самые разные – и белые, и цветные. На той земле, где вырос Дэл, еще его дед сажал деревья вместе со своим дедом, чтобы однажды заняться скипидарным бизнесом, – так ему рассказывали. Сейчас эти деревья вступали в пору зрелости. На рост ушло не меньше полувека, и, хотя для того, чтобы начать с ними работать, Дэлу нужно было сначала добраться до дома, он часто думал об этом и знал: придет время, и он вернется.

Однако опыт подсказывал, что работа в Ласточкином Гнезде может не то что не приблизить его к желанной цели, а еще и отбросить назад. Магазинчики в таких лагерях частенько задирали цены. Если ты не против получать жетоны или сертификаты вместо нормальных денег, то с голоду не помрешь, но и только. Такая система вызывала недовольный ропот, но что же было делать? Время такое: хочешь не хочешь, а семью кормить надо. Лачуги для жилья в лагерях тоже имелись, хотя часто не в лучшем состоянии. Но для кого-то это было все-таки на ступеньку выше гувервилля. Были в лагерях и церкви, и школы, а где-нибудь в центре всегда стоял бар, чтобы было где посидеть в субботу вечером.

Дэлу исполнилось четырнадцать лет, когда они впервые отправились в Джорджию на скипидарные работы, так что в лагере он уже живал. Дедушку с бабушкой, слишком старых и слабых для кочевой жизни, оставили дома. Мать плакала, собирая все, что могло уместиться в кузов повозки.

Отец обнял ее за плечи и сказал: