Святые из Ласточкиного Гнезда

Святые из Ласточкиного Гнезда
Донна Эверхарт

Песни Юга
К началу тридцатых Соединенные Штаты охватывает Великая депрессия. Народ голодает, но некоторым все-таки удается выживать. В их числе – Рэй Линн Кобб и ее муж Уоррен, которые держат скромную ферму по добыче сосновой живицы. Но однажды Уоррен, добрый, хоть и слишком беспечный человек, становится жертвой собственной неосторожности, и уютный мир Рэй Линн трагически рушится.

Чтобы спастись, она предпринимает отчаянный шаг: переодевшись мужчиной, отправляется в рабочий лагерь Ласточкино Гнездо, надеясь наняться чернорабочим на скипидарное производство. Удастся ли ей сохранить анонимность в жестоком мужском мире?

Донна Эверхарт

Святые из Ласточкиного Гнезда

© О. В. Полей, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка

* * *

Посвящается всем подрубщикам, заливщикам и закрепщикам

За мой край удивительной желтой сосны,
За горячее солнце волшебной страны,
Где и слабый силен, а сильнейший крылат, —
За мой дом, старый северный штат!

За тот край, что все лето и зелен, и мшист,
Где полуночный бриз виноградно-душист,
Край, где хлопок белеет и сосны шумят, —
За тебя, старый северный штат!

За тот край, где плывут над горой облака,
Край, где небо безбрежно и даль широка,
Где цветы на холмах словно искры горят, —
Край чудес, старый северный штат!

За тот край, где все девы прекрасны собой,
Край, где друг не предаст, где никто не чужой,
Край, родной навсегда, в дни побед и утрат —
Дар небес, старый северный штат!

    Леонора Монтейру Мартин. Тост за старый северный штат

Часть I. Побег

Глава 1. Дэл

Он уже несколько недель работал на ферме Мо Саттона в округе Клинч, в Джорджии, и как-то раз, закончив дневную смену вместе с тремя другими работниками, проговорился, что сегодня у него день рождения. Его тут же стали вышучивать: вот уже двадцать восемь стукнуло, а женой до сих пор не обзавелся. Начали с того, мужчина ли он вообще, а под конец сошлись на том, что слишком уж он чистюля, моется каждый день. Они-то как – в субботу вечером помылись, и хватит. А он еще и рубашку запасную, и штаны непременно выстирает и прополощет, чтобы на следующую неделю чистое надеть. Ну, что бы они ни говорили, а дух от них стоял такой, как будто они воды месяцами не касались. Крепкие, ядреные запахи витали вокруг, хоть близко не подходи, а как солнце пригреет, так еще хуже. Одежда на них, как ни старались жены ее оттереть, вечно была заскорузлая, засаленная, вся в грязи и пестрела всевозможными пятнами – от пота и пролитой еды.

Самый языкастый из всех, Нед Бейкер, у которого лицо всегда было ярко-красное, даже в прохладные часы, сказал:

– У него и волос-то на груди, считай, нет. А женщины – они что? Они же, едри их мать, на волосатых западают. – Он распахнул рубашку, обнажив заросли черных волос, густых, как кабанья щетина. Потом мотнул головой в сторону своего дома, подмигнул и добавил: – Ждет меня там. Десять против одного ставлю.

Щуплый, низкорослый Олли Таттл хмыкнул в знак согласия. Сальные волосы падали ему на лицо.

Он сказал:

– Это и для организма вредно – вся эта чистота и прочая чепуха. Вот достукаешься до воспаления легких. – Он понюхал свою подмышку, скривился и мотнул головой, словно подтверждая, что пахнет как надо. Подбросил маленького Джека на коленях, поворковал над ним и заключил: – Ну да, хорьком воняет. Зато женушка-то у меня имеется, двух сыновей мне родила. – Он ткнул в бок сидевшего рядом темнокожего парня и указал на Дэла: – А новенький-то у нас смазливый, скажи, а?

Темнокожий – Джунипер Джонс – никак не отреагировал, но в этом не было ничего необычного. У Дэла сложилось впечатление, что у парня свой взгляд на белых и на их дела. Он тоже не прочь был подурачиться, как частенько и поступал, но тут же снова делался серьезным. Его волновало одно: было бы что на стол поставить. Дэл уже знал, что Джунипер и его жена Мерси живут у Мо Саттона дольше всех прочих и в работе, по общему мнению, никому из «молодых жеребцов» за ними не угнаться.

Дэлвуд Риз не мешал товарищам зубоскалить. Внутренне он улыбался, вспоминая, что уже успел свести приятное знакомство с женами Бейкера и Таттла. Теперь Дэла, как он предпочитал себя называть, занимала жена Джунипера, Мерси: она держалась особняком, но наверняка от нее не ускользнули его шуры-муры. Дэлу всегда было любопытно – как оно с цветными женщинами? На вид она вроде намного моложе старины Джунипера. Как ни везло Дэлу до сих пор с противоположным полом, таких интрижек у него еще не случалось – разве что в мечтах. С теми-то двумя все началось вполне невинно. Ферма, на которой он до этого проработал пару лет, разорилась, семье пришлось переехать к родственникам – куда-то в Виргинию, а он вот подался сюда. После большого кризиса в двадцать девятом году фермы по всей округе стали разоряться: цены на их продукцию упали так, что и не прокормишься толком, где уж тут по счетам платить.

Дэл пришел на ферму Саттона с двумя долларами в кармане, парой банок венских сосисок, винтовкой и Мелоди – губной гармошкой, доставшейся ему от деда. Все это он завязал в узел из запасных штанов и рубашки, а узел нацепил на палку, как заправский бродяга. Ему много-то и не надо было. Он малый неприхотливый, таким уж уродился. И то, что у него нет семьи, которую надо кормить, его только радовало – в такие-то времена. Мо Саттон выращивал табак – акры и акры табака, а за ними необъятные кукурузные поля. Дэл окинул все это взглядом, увидел лачуги издольщиков, их жен, что возились в маленьких огородиках, развешивали выстиранное в понедельник белье и приглядывали за стайкой босоногих ребятишек, и подумал: тут, пожалуй, можно остановиться пока. Все тихо-мирно, и вид недурной. Мо Саттон, похоже, не бедствует, несмотря на обстановку в стране. Может, из этого что и выйдет.

Не успел он наняться на работу – день-другой прошел, не больше, – как жена Бейкера, Сара, увидев, что он сидит на пороге своей лачужки, весь такой одинокий да наигрывает на своей Мелоди тихий нежный мотив, любезно улыбнулась ему и пригласила за стол. Бейкеры жили рядом, бок о бок – каждая семья занимала одну из лачуг, стоявших в ряд, окнами на кукурузные поля.

Сара сказала:

– Заходи, поужинаешь с нами.

На ужин у них была обычная пища бедняков: жареная картошка, хот-доги и печенье, а в придачу еще немного свежей кукурузы и помидоров. Еду Сара подавала на разномастных тарелках с обколотыми краями и, ставя тарелку перед Дэлом, повернула ее так, чтобы щербинки не было видно. Собой эта женщина была определенно недурна. Передавая гостю то, что сходило у них за сливочное масло, хотя все понимали, что это просто-напросто подсоленное и подкрашенное в желтый цвет сало, она чуть-чуть дотронулась до пальцев Дэла. У Сары Бейкер были полные капризные губы и большая грудь, свободно, без лифчика, колыхавшаяся под грубым домотканым платьем. Дэл заметил, что она несколько раз бросала на него взгляд, но сразу опускала глаза, когда он смотрел в ее сторону. Двое детей – мальчик лет четырех и еще один, совсем маленький, – таращили на незнакомца большие голубые глаза, ясные, как летнее небо. Дэл подмигнул, и старший мальчик рассмеялся.

На следующий день он увидел жену Таттла, Бертис. Эта была тонкокостная довольно робкая по характеру худенькая женщина с тонкими губами. На бедре у нее висел младенец, а другой ребенок, тоже мальчик, цеплялся за фартук.

Бертис наливала Таттлу чашку кофе из цикория прямо на крыльце, и, когда Дэл проходил мимо, Олли окликнул его:

– Давай-ка, Дэл, неси чашку.

– Вот спасибочки.

Он поднялся на крыльцо и сел напротив Таттла. У этого парня в уголке рта вечно торчала зубочистка, и он имел привычку издавать губами странные звуки – как будто хотел что-то выплюнуть. Бертис старательно отводила глаза, но ее сдержанность длилась недолго – лишь до тех пор, пока Дэл не пустил в ход свое обаяние. Он просто не мог с собой ничего поделать, когда женщина попадалась на глаза. Надо же узнать, какая она из себя?

Вскоре Бертис стала часто зазывать его к себе, как и Сара: «не дело мужчине есть одному», как она говорила.

Дальше пошли пустячные, невинные разговоры то с одной, то с другой; беседы становились все живее, все игривее, а затем начались и робкие прикосновения, вскоре перешедшие в дерзкие подначки и жадное лапанье. Этот следующий шаг Дэл считал вполне естественным. Если женщина не прочь, так что ж ему теряться. Бегать за ними он никогда не бегал, просто легко, незаметно входил в их жизнь и ждал, как фишка ляжет. Получится так получится, а нет – ну, на нет и суда нет. Обычно удача ему улыбалась, и он пользовался ею при полном неведении мужей. Это были торопливые совокупления на кухонном столе, когда хозяин дома отлучится в уборную. Ребятишек постарше выставляли играть за дверь, младенцы полеживали себе в выдвижных ящиках и сосали соски, дрыгая пухлыми ручонками, пока матери торопливо сдвигали на край посуду. А потом посреди запахов ветчины, печенья и варящейся фасоли, в сырых, пыльных лачугах у края кукурузных полей начиналось горячее дельце.

Иногда это случалось за сараем, или у табачного амбара, стоявшего дверью к густому сосняку, или где-нибудь подальше в поле, среди высокой, чуть ли не до неба, кукурузы, где из свидетелей были только солнце над головой да белка на ветке. Случаи подворачивались регулярно, как смена дня и ночи, и приходилось следить, чтобы женщины не узнали друг о друге. В таких встречах была опасность. Волнение в крови. Риск. Обе любовницы к нему привязались, обе были ласковы с ним, а главное, старались оберегать его от любых невзгод и клялись в вечной верности. Им, судя по всему, до зарезу требовалось то, что мог им дать только Дэл, и он не скупился на ласки.

Бейкер с Таттлом частенько подтрунивали и задирали его. Может, в нем и правда было что-то… ну, смешноватое, что ли. Иногда они как будто начинали что-то подозревать, когда Сара или Бертис слишком заглядывались на Дэла. Его самого плоские шуточки приятелей не задевали. Ему было хорошо здесь; он, можно сказать, наслаждался жизнью, несмотря на почти не проходящую усталость. И только жена Джунипера, Мерси, оставалась все такой же далекой, неизведанной землей, как в те дни, когда он только перебрался сюда из другого округа и все вокруг казалось новым и свежим.

Как-то днем Дэл был с Сарой за одним из табачных амбаров и заметил ее, Мерси. Он старался над Сарой от души – уже третий раз за эту неделю, весь красный, потный, как будто в летний день кукурузу вручную собирал. Сара ничего не видела: голова была накрыта подолом. Мерси сидела у себя на крылечке, где ее наполовину заслонял куст розовой индийской сирени, и как будто не глядела на них – хотя кто ее знает. Сидела себе с миской на коленях и лущила горох. Дэл все поглядывал на нее, рисуя в воображении разные картины, и прервался на секунду только тогда, когда нечаянно, увлекшись, стукнул Сару головой о стенку амбара.

– Ой! – вскрикнула она. – Полегче!

Мерси тут же встала, ушла в дом и плотно затворила за собой дверь. Дэл запрокинул голову и, доделывая свое дело, стал разглядывать проплывающие облака. Черт, и разожгла же его любопытство эта женщина!

Потом он познакомился с женой Мо, Майрой. Она была женщина рослая, почти с самого Мо, и стояла на заднем крыльце их дома – двухэтажного, с колоннами, в котором без труда уместились бы все их тесные лачужки, а пожалуй, еще и место осталось бы. Да, недурно устроился в жизни Мо Саттон – и не только в смысле финансов: с женой ему тоже повезло. Сам-то Мо был не красавец, а вот Майра… Волосы цвета только что отчеканенного пенни, кожа розовая, гладкая. Дэл мысленно сравнил ее с тарелкой персиков со сливками, и привычное любопытство разгорелось еще сильнее.