Сага о хварангах

Следует отметить, что в описываемый период, в середине шестого века, в Ямато ещё не было стройных систем кулачного боя. Мастера боевых искусств из числа китайских и корейских переселенцев крайне неохотно делились секретами с местными, предпочитая набирать учеников из своих общин-землячеств. Соответственно, и у Братьев таковой системы тоже не было. Они практиковали жёсткий прикладной бой с посохами разной длины, а также владели копьём и разнообразным холодным оружием – от короткого железного ножа до длинного прямого стального меча с кольцом на рукояти.

– Покорно прошу взять в ученики! – с таких слов начиналась каждая встреча Хаято с кем-нибудь из озадаченных хварангов.

– Попросите за меня настоятеля, Сестра! – преследовал Лин просьбами простодушный мальчишка.

Пришлось-таки Лин обстоятельно поговорить с ани Хико, который поддержал стремление непоседы и благословил хварангов на обучение всех желающих корейским боевым искусствам. С этого знаменательного момента тэккён-хваран[67 - Тэккён-хваран – древнекорейское боевое искусство, которое было базовым рукопашным боем в школе хварангов.], кичон-мун и субак на долгие века стали основой рукопашного боя Братьев. А у юных Мастеров появились верные последователи, первым из которых стал неугомонный малолетний заводила Хаято – их будущий лучший друг, соратник и единомышленник {21}.

Странное было у хварангов ощущение – на полном серьёзе учить Братьев основам боевых искусств, и при этом самим ежедневно перевоплощаться в учеников, постигающих уже совсем другие премудрости:

– У всего есть свой Путь! – трактовал Благой Закон седой Учитель.

Сегодня двадцать два молодых послушника расположились на живописном склоне в тени раскидистых ветвей горного дуба. Братья внимали, прекрасно понимая, что сейчас голосом настоятеля говорит с ними само Учение.

– Путь есть у растений и животных, гор, морей, дальних звёзд и, конечно же, свой Путь есть у каждого человека. Все Пути складываются в единый Великий Путь – это необходимо осознать! – Учитель выразительно помолчал, давая возможность ученикам почувствовать важность сказанного, а потом продолжил:

– Только человек имеет выбор! Он может сам прийти к обретению своего истинного Пути, упорно искать его, чувствовать тонкие нити влечения и сродства, следовать Естеству. А кто-то может бестолково прожить всю жизнь, сидя на месте. И одно дело, коли не по своему желанию прозябал он, не ища Путь свой. Много хуже, если по собственной воле подрезал он крылья мечте, довольствуясь обыденным существованием, – ани Хико взял ещё одну паузу и многозначительно осмотрел почтительно замерших учеников.

– Случается, что Путь сам находит человека! – торжественно и взволнованно продолжил настоятель. – Жизненные тропы пересекаются в нужном месте, события и люди сплетаются в Путеводную Нить, подводящую к обретению Пути. И если услышал ты зов предназначения, то глупо стоять в стороне, теряя драгоценные мгновения, нужно уверенно встать на свой неповторимый Путь и идти – вперёд, вверх по скользкой лестнице, ведущей за облака! Запомните эти истины – только тот, кто обрёл свой Путь и верно следует по нему, действительно счастлив. Кто уклоняется от своего Пути, тот неразумен и обречён прозябать в обыденности! А кто сворачивает со своего Пути, тот ниспадёт в грязь страстей и впустую проживёт единожды дарованную ему жизнь!

Благодарные ученики запоминали. Они постигали простые и при этом великие законы бытия. Их воображение рисовало бесконечную череду воинов, строителей, землепашцев, мореходов, мудрецов, целителей, путешественников, ремесленников и наставников, которые обрели когда-то свой истинный Путь, тем самым хоть немного повернув незримое Колесо Благого Закона.

Достойный пример Идущих помог осознать ученикам главные секреты Пути – истина в подобии, а безупречность в точности!

Моё нежданное виде?ние —
Грядущих жизней ожидание.
Быть может, это откровение?
Или пустой полёт сознания?

В обители ани Хико к хварангам вернулось потревоженное переездом душевное равновесие и уверенность в завтрашнем дне. Они воистину ощутили зов предназначения и неуёмное стремление к получению знаний.

Но здесь их опять почти каждую ночь стали преследовать «те самые» яркие и странные видения!

Сегодня Лин в своём сне каким-то неведомым женским чутьём понимает – этим двум храбрым шотландцам грозит опасность. Жуткая смерть приближается сверху! Она до ломоты в висках сдерживает слёзы, пытается рассказать им об этом, но они только улыбаются и ободряюще пожимают её дрожащие холодные пальцы…

Лан, не обращая внимания на ранения, в дыму, огне и грохоте неистово обороняет заветную дверь – пригнувшись перебегает с места на место, меняет позиции, уверенными бросками посылает точно в цель гладкие железные смертоносные сферы, которые, взрываясь, яркими вспышками озаряют вечернее небо. Он должен продержаться до возвращения группы! Он обязательно продержится…

Кван торжествует – он смог вовремя доставить бесценный груз! Дальше сокровище будет сопровождать этот широкоплечий русский старшина с удивительно умными лучистыми глазами. Квану становится немного грустно, будто теряет он безвозвратно значимую часть своей жизни, наполненную риском, запредельными эмоциями, беззаветной отвагой, дружбой, братством, искренней привязанностью и счастьем победы. Но так будет лучше!

3.2 Страж торфяных болот

Укутана в саван туманный,
Не так уж красива вроде бы
Старинная, тихая, странная,
Но всё же любимая родина!

Суровые здесь места, дикие! На десятки километров раскинулись труднопроходимые болотные хляби, среди которых островками торчат приземистые белёсые сопки. Их открытые всем ветрам песчаные склоны поросли черникой и вереском. Чахлые сосны делят скудное островное пространство с редкими елями и зарослями кривых берёзок, затрудняющих и без того нелёгкое пешее передвижение по болотным тропам.

Даже в нынешние времена человек тут редкий гость! А ещё лет двести назад болотная Terra Incognita полностью принадлежала своим коренным обитателям – животным и растениям… Кабаньи и лосиные лёжки, комариный звон, крики водоплавающих птиц, яркие пятна цветущего иван-чая и багульника, чёрная пахучая жижа и под всей этой красотой – огромные залежи драгоценного торфа.

Первые добытчики дармового топлива появились в болотном краю в середине девятнадцатого века. Местные мужики резали пласты торфа простыми лопатами, сушили полученные куски на солнце, а потом использовали для своих скромных нужд. Объёмы добычи были ничтожными, кроме того, благоразумные крестьяне предпочитали не углубляться в неведомые болотные дали, копаясь в ямах неподалёку от своих деревень.

Всё круто изменилось лет через десять. Чтобы обеспечить растущие потребности производства, фабриканты Морозовы организовали многочисленные посёлки торфоразработчиков и стали добывать топливо в промышленных масштабах. Стоя в гнилой воде по шестнадцать часов кряду, рабочие вручную резали торф и формировали из него кирпичи. Спали в бараках на голых нарах. Скудно питались и часто болели…

Через некоторое время разработки стали механизироваться, а в советские годы достигли технологического совершенства – торф теперь добывался при помощи комбайнов и другой специализированной техники, из него прессовали удобные топливные брикеты для котельных и электростанций.

В годы войны на краю болот был основан фильтрационный лагерь №0325, в котором содержались советские военнослужащие, прошедшие германский плен. А в 1946 году к лагерю пристроили бараки для пленных немцев. Их пригнали на разработку огромных торфяных залежей, расположенных между посёлком торфяников Губино-Кусок и рабочим посёлком им. 1-го Мая, в простонародье «Майский».

Сто семнадцать немцев и четырнадцать охранников из конвойного подразделения расположились в новом трудовом лагере. Условия содержания пленных были вполне щадящими, кормёжка нормальной, дисциплина строгой, но без издевательств и рукоприкладства. А кроме того – свежий воздух, посильная работа и возможность хорошенько подожраться за счёт многочисленных даров щедрой местной природы.

Большие неприятности начались в середине мая, когда в тартарары провалился новёхонький «Универсал», пригнанный из Владимира на болотные испытания. Чудом спасшийся тракторист нёс какую-то околесицу про «разверзшиеся хляби», «чрево зве?рево» и «хищную пасть», поминал Христа и апостолов, а потому был немедленно отправлен в Орехово-Зуево для тщательного обследования в тамошней психушке.

На место происшествия нагнали пленных с длиннющими шестами, кирками, баграми, тросами и вёдрами. Трое суток немцы лопатили торфяную жижу, откачивали воду, пытались шестами и баграми нащупать трактор, но безуспешно. Раскопали такой котлован, что туда запросто можно было бы поместить грузовой железнодорожный вагон. Всё напрасно! Сгинул трактор в неведомых болотных глубинах.

А через неделю неподалёку от гиблого места раздражённое торфяное начальство затеяло оборудовать новую разработку…

С раннего утра понедельника десять флегматичных фрицев начали неторопливо забивать на площадке колья, ставить вехи, вдумчиво вырубать болотный чапы?жник[68 - Чапы?жник – частая молодая лесная поросль, кустарник.] и корчевать старые пеньки.

Четверо конвойников, под предводительством усатого белоруса старшего сержанта Тихона Тихоно?вича, покуривали, сидя на пригорке, лениво переговаривались и гоняли комаров свежесрезанными берёзовыми веточками.

Нежданными вестниками беды и первенцами, распахнувшими ворота ужаса, стали камрады не разлей вода Карл и Удо – работящие, послушные парни, весельчаки и балагуры.

– Граждан нашалтнихь, майн бомбалук трещит шов, велит бросайт бомб за тот далний куст! – округло сформулировал просьбу облегчиться «по-большому» Карл.

– Ихь прикривайт дас бомбер, битте! – присоединился подлиза Удо.

Солдатня привычно заржала над шутниками, а старший сержант обстоятельно зевнул, почесал могучую грудь, с минуту задумчиво пялился в безоблачное небо, а потом изрёк вердикт:

– Тока, слышь, рысью туда-сюда, мухоморы там не жрать! Бео-о-ом арш!

Немцы потрусили облегчаться, а Тихон невозмутимо оглядел своё икающее и рыдающее от смеха войско, ещё раз зевнул, любовно огладил ППШ и закурил очередную папироску.

Меж тем время шло – пять минут, десять, а чёртовы камрады не возвращались…

– Етить твою дивизию! – сипло выдавил наконец встревоженный Тихонович. – Неужто в побег рванули? Но куда? Тут болотень до горизонта, трясина… Пойду, мож, гляну? А вы тут в оба смотреть! – рявкнул он на притихших солдат.

И Тихон глянул… Чуть было сам не наложил в штаны от страха! Мёртвые немцы лежали на небольшой гаревой[69 - Га?ревая – выгоревшая, выжженная.] полянке. Скрюченными пальцами покойники ухватились за ветки вереска, а ногами выкопали в земле мощные борозды. Но самым жутким зрелищем были лица мертвецов – тёмно-фиолетовые, искажённые ужасной гримасой, с выпученными глазами и длинными, синими, закрученными спиралью языками.

Трупы прикрыли драными рогожами. Быстрый на ноги рядовой рванул в караул с докладом. На дребезжащей полуторке прилетел растерянный дежурный старлей с радистом и санинструктором, заглянул под рогожи, проблевался в зарослях камыша, после чего стал настойчиво связываться по рации с дежурным по штабу. Пленных угнали в лагерь. Бледные притихшие солдатики присели поодаль, стараясь не смотреть в сторону мертвяков. Солнце палило нещадно…

С момента ЧП прошло уже более трёх часов, а старший сержант Тихонович так и стоял, замерев, на кромке чёрной торфяной воды, молча курил папиросу за папиросой, гримасничал, о чём-то напряжённо думал… Потом внезапно и совершенно безумно завертел головой, беспорядочно замахал руками, шагнул по колено в болотную жижу, сорвал с плеча ППШ, пронзительно по-бабьи взвизгнул и всадил непрерывной очередью семьдесят одну пулю в разогретое марево горизонта.

Это происшествие добавило суеверной жути в размеренную лагерную жизнь! О том, как крутили руки впавшему в буйство и враз поседевшему Тихоновичу, долго потом шептались и служивые, и сидельцы. Ну а Карла и Удо старались не поминать вообще, дабы не навлечь на себя беду…

Но та уже протоптала дорожку к людям… Чем дальше, тем больше! Что ни день, то в лагере военнопленных новые трупы. По одному, по два, а то и по пять человек разом. Росло в трёх километрах от бараков кладбище. Росли в душах местных обитателей паника и отчаяние. Неведомая тёмная сила сеяла смерть, а причина так никем и не выяснена…

Приезжала, конечно, комиссия – плешивый подвижный профессор с бегающими глазами, мрачный патологоанатом, криминалист и двое молчаливых серьёзных мужчин в кожаных плащах и в шляпах. Следствие вели три дня, осмотрели трупы, опросили охрану и напуганных пленных, что-то невнятно объяснили про какой-то болотный газ да спешно отбыли восвояси.

Когда смерть забрала восемьдесят шесть душ – четверых арестантов из фильтрационного лагеря, двух конвойников и восемьдесят немецких пленных, высокое начальство повелело «это дело прекратить»! Заключённых отправили по этапу в другие колонии и поселения, а лагерные постройки безжалостно спалили дотла, чтобы дурной окрестный люд не растаскивал из опасного места ценные стройматериалы.