Кондрат Булавин

– Уходите!.. Уходите!.. – кричали разгневанные казаки.

Побледневшие, растерянные мужики жались друг к другу, боязливо косились на казаков, молчали.

К атаману подошел высокий седой старик. Низко поклонившись Шуваеву, спокойно сказал:

– Дозволь, атаман, слово молвить.

Гутарь, дед.

– Не обессудьте, казаки-атаманы, ежели что не так скажу… Я тутошний староста, к примеру сказать, начальный человек… Людишки мы мелкие, царевы холопы, без его, царева, указа не смеем в ослушание пойти. Коль будет на то царев указ, уйдем с ваших земель, не будет – не уйдем. Хоть побейте нас всех до смерти, не уйдем.

Мужики ободрились, упрямо загалдели:

– Не уйдем без царева указа!

– Не уйдем!..

– Куда нам с ребятишками итить?..

– Так вы что ж, – свирепо заорал Шуваев, – не хотите чиниться войсковой грамоте?.. На ж тебе, старый кобель! – с яростью ожег он старика плетью.

– Атаман… Атаман… – всхлипывая от обиды, сказал староста. – За что ты меня, мужика-то, бьешь?.. Ай креста на тебе нету?.. Ай вы басурмане?.. Поезжайте вон в Коренную вотчину к самому Анкудинову, его и бейте… С ним и речь ведите… Он ведь хозяин…

Ерофей Шуваев понял, что ничего не добьется от мужиков.

– Браты! – крикнул он казакам. – Поехали в Коренную к Ваньке Анкудинову. Мы его, сатану, в воду кинем, ежели он не возвернет нам наших земель.

До Коренного городка всего четыре версты. Мгновенно доскакали до него казаки. Анкудинов, предупрежденный о налете казаков, заперся в городке.

– Ванька!.. Анкудинов! – заорал Шуваев, подъехав к воротам. – Выходь подобру к нам. Бить не будем, по-мирному погутарим… А ежели не выйдешь, городок сожгем, а тебя на крюк за бок повесим.

Угроза подействовала, ворота распахнулись, и из них вышел рослый, плотный пожилой человек в черном длинном кафтане. Не спеша, с достоинством он подошел к казакам. Лицо его было бледно, но спокойно.

– Я Иван Анкудинов. Чего звали?

– Вот что, – резко сказал Шуваев, – давай с тобой погутарим по-мирному. Не по закону владеешь ты нашими угодьями.

И Шуваев сообщил ему требование казаков – чтобы он выселил мужиков с казачьих земель, снял стражу и отдал казакам все земли и леса, которые по праву принадлежат им.

– Вот, – снова вытащил из-за пазухи бумагу Шуваев и сунул Анкудинову, – войсковая грамота на те угодья.

Анкудинов не умел читать. Повертев в руках бумагу, он вернул ее Шуваеву.

– Что мне ваша грамота? – сказал он спокойно. – Для меня и для вас превыше всего на свете должна быть грамота царская… Царевой воле никто перечить не может! – строго возвысил он голос. – Я исполняю государеву волю. Коль у вас на то есть право, забирайте вотчину. А я буду отписывать великому государю о воровстве вашем… Царь воров и ослушников не милует…

– Ванька, – повысил голос Шуваев, – ежели миром не хочешь, худо будет. Ей-богу, худо! Тогда не пеняй…

– Не могу ослушаться царской воли.

– Ванька, пожгем, пограбим!

– Сила ваша, что поделаешь, – пожал плечами Анкудинов.

Шуваев побагровел от ярости.

– Грабь, браты! – взвизгнул он и, стегнув плетью лошадь, чуть не сбив с ног Анкудинова, ураганом влетел в ворота городка.

За ним с воем и гиканьем помчались казаки. Побросав лошадей на улице, они хлынули в хоромы Анкудинова, вытаскивая из них что под руку попало.

У Анкудинова много было припасено ружей, пороху, свинца, много летней и зимней одежды, конской сбруи, посуды и запасов всяких.

На глазах Анкудинова казаки растащили все его добро и подожгли хоромы.

– Говорил, давай добром, – сказал ему с укоризной Шуваев, – не хотел… Теперь пеняй на себя.

Анкудинов вздохнул и отвернулся. Сгорбившись, пошел в степь.

– Михалыч, куда? – окликнула его плачущая жена.

Анкудинов молча махнул рукой. Старуха, постояв, пошла вслед за ним.

Митька прибежал с пешими казаками уже тогда, когда хоромы догорали. Завистливыми глазами окинул он казачьих лошадей с вьюками, набитыми анкудиновским добром, возмутился.

Воровство в те времена означало нарушение закона, распоряжений власти, измену.

– Это что ж такое, браты? – разобиженно закричал он. – Ежели вы на конях, так вам и все добро, что ль? Разве это по-православному?.. Где ж ваша совесть?.. Ежели мы пеши, так нам и ничего?.. Да ежели б мы были на конях, так мы, может, впереди вас были б тут… Нет, так не гоже. Не гоже, браты! Дуванить добро!.. Дуванить!..

– Истинный бог, дуванить! – дружно подхватили бесконные казаки, которым так же, как и Митьке, не досталось ничего пограбить. – Дуванить!

Походный атаман Шуваев поддержал бесконных казаков.

– Надобно, казаки, по-справедливому, – сказал он внушительно. – Все мы – и пешие, и конные – наравне походом шли, все поровну и должны дуванить добытое.

Слово походного атамана – закон для всех. Власть его в походе не ограничена. Он волен даже казнить любого провинившегося казака. Все его приказания выполняются беспрекословно.

Выехав за городок, казаки каждому поровну раздуванили добро. Митьке досталось ружье, рог пороху, мешочек пуль да добрый кафтан с рубахой и портками. Митька ликовал. Огорчало его лишь то, что не добыл он себе коня.

На обратном пути казаки вытоптали анкудиновский хлеб, подожгли его лес, у сторожей поотбирали оружие и лошадей. Одну, с седлом, дали Митьке.

Возвращались в свои городки уже ночью. На южной стороне неба, казалось, занималась зарница. Чей-то равнодушный голос сказал:

– Луна встает.

Второй голос встревоженно ответил:

– Нет, это не луна… Луна не на той стороне всходит.

– Что ж это?