И пожнут бурю

– Интересно, надолго ли я задержусь в этом городе, – с долей наигранности произнес араб, отведя взгляд в сторону. – В Оране и то несколько лет прожил…

– Однако, мне кажется, это лучше, чем жить посреди пустыни, разве нет? Или ты по-другому мыслишь?

– Не все ли равно? Особенно теперь… Тем более, судя по отзывам всех тех, кого я спрашивал, мужик, что меня покупает, тот еще шакал – умело прячется, оставаясь на виду. Но он представляется мне тщедушным и наивным человечишкой, по дурости осмелившимя поиграть в серьезные игры.

– Как думаешь, что с тобой сделает твой новый хозяин?

– Новый хозяин? – возмутился Омар. – А был старый? Или ты себя считаешь моим хозяином? Неет… ты никакой мне не хозяин. Не был, не есть, и никогда не будешь мне хозяином.

Жёв сделал глубокий вдох, и на выдохе спросил:

– Хорошо… но сбежать будешь пытаться? Зная твою натуру…

Омар усмехнулся.

– Глупый вопрос. Нет, не вижу смысла так скоро думать над этим. Я оказался в незнакомом месте, очень далеко от дома, поэтому, сбежав при первом попавшемся случае, я лишь навлеку на себя гнев местных жандармов, сам же при этом добьюсь не слишком большой выгоды. Быть может, мне и вовсе понравится жить у Пьера Сеньера, если он окажется таким же тюфяком, как ты, ха-ха-ха!

– Я думал, ты ответишь по-другому, – Жёв достал из кармана брюк белый платок и обтер свои мокрые от дождя шею и лицо. – Но, все же, я хочу дать тебе несколько советов. Я прекрасно понимаю тебя, Омар. Однако поверь, то, что я тебе скажу, действительно тебе пригодится.

Омар недовольно закатил глаза и скрестил руки, заранее догадавшись, какие слова хотел произнести Жёв. Веяло банальщиной, для араба являвшейся затхлым архаизмом, но для старика она являлась ориентиром офицерской чести и нравственности истинного мужчины, зак которым нужно следовать каждому человеку. Возможно, в периоды угасания культуры, разложения общества, ослабления роли моральных ценностей, выхода на передний план маргинальных (прежде всего – финансовых и гипертрофированно-половых) и ярко-негативных эгоцентричных потребностей развращенных страшной и пустой по своей природе массовой культурой индивидов, не обладающих настоязей индивидуальностью, именно возвращение к т.н. нравственной банальщине, которую в большинстве своем перестали воспринимать всерьез, способно спасти медленно кровоточащий и гниющий общечеловеческий коллектив от вечного и неминуемо гибельного заточения и тюрьме грехов и пороков, ведущих к окончательному превращению мозга человека в скопление малозначительной розово-серой массы с единственной физиологической задачей – обеспечивать возможность спать, питаться и испражняться – без тех всесильных способностей, коими он обладал, развиваясь тысячелетиями, а не деградируя за десятки лет. Таковым, вероятней всего, и было мнение Жёва. Читатель может с ним согласиться, категорически возразить или же просто проигнорировать, дабы не застывать на одном месте и скорее двинуться дальше.

– Поверь, Омар, несмотря ни на что, я не желаю тебе зла и предостерегаю тебя от необдуманных действий. Там, в большом мире, куда большем, чем пустыня и Атласские горы, людей слишком много, они грызут друг другу глотки ради денег, славы, работы и даже простого куска хлеба, что часто бывает взаимосвязано. Бывает, люди там всю свою жизнь чистят ботинки, подметают улицы за гроши или торгуют телом, рано и поздно подхватывая сифилис и разлагаясь, как труп, еще при жизни. Ты достоин лучшей жизни, такая судьба тебе не нужна.

Омар отмахнулся и неохотно ответил:

– Читать нравоучения у тебя, видимо, получается куда лучше, чем исполнять должностные обязанности. Однако меня уже тошнит от этого! Хватит уже пытаться давать мне уроки жизни, Оскар! Опыта у меня и так предостаточно для того, чтобы все свои поступки тщательно обдумывать.

Жёв решил на пару минут замолчать. «Сен-Жорж2 уже подплывал к пристани, и майор думал продолжить разговор на суше. Для него было крайне важно дать наставления для Омара, пусть он не вызывал у него уже того сострадания, как раньше, и не хотел слушать. Омар же, стиснув зубы, выслушал, как ему казалось, совершенно не нужные мысли старика, желавшего умыть руки.

Когда «Сен-Жорж» пришвартовался, встречать гостей подошли старшие офицеры жандармерии Марселя. Это было ожидаемо, поскольку за неделю до отплытия из Орана Жёв отправил депешу мэру города с просьбой встретить на подобающем уровне. Спустившись с корабля, Жёв поприветствовал офицеров и без долгих прелюдий попросил доставить его, Омара и конвоиров в восточную часть порта. Пожелание было исполнено, вопросов никто задавать не стал. Восточный порт Марселя пользовался популярностью у самых интересных для полиции кругов местного (и не только местного, в принципе, тоже) общества. Контрабандисты, грабители любой масти, высший свет преступного мира, продажные чиновники и церковники, проститутки на любого клиента, подпольные игорные заведения для тех, у кого нет денег на Монте-Карло, но есть желание испытать плутовку удачу, а также отсутствует страх быть схваченным стражами порядка или прогореть. Впрочем, и стражи порядка порой сами были не прочь провести вечер за рулеткой в компании сослуживцев, бандитов и обаятельных женщин. «Чудовищная ядовитая плесень, отравляющая и губящая все вокруг себя, и которую сожжет лишь небесный огонь… – думал Жёв, глядя в слегка запотевшее окно экипажа и насупившись от отвращения. – Спорами своими эта зараза дурманит простых работяг… Да, только здесь и можно промышлять работорговлей». Через двадцать минут, уже будучи на месте, назначенном Пьером Сеньером, майор решил продолжить разговор с Омаром. Они сидели в крытом экипаже, так что дождь им не угрожал. Лишь стуки капель напоминали о том, что сейчас 15 декабря 1869 года. Вы удивитесь, наверное, что в середине декабря совершенно нет снега и идет дождь, а город окутан туманом. В это время года редко представляется возможность застать снег на средиземноморском побережье Европы.

Попросив конвоира, сидевшего в экипаже, выйти ко второму покурить (второй стоял у ближайшей сторожки и беседовал с кем-то из местных), Жёв настроился на продолжение прерванного разговора, но Омар, неожиданно, первым заговорил:

– Я тебе еще раз говорю, Оскар, твои советы похожи на неуместную шутку во время поминок. Даже не думай продолжать нести свои бредни. Это глупое и дурное занятие.

Майор опешил от столь явного антагонизма араба. Он не пребывал в объятиях иллюзорных представлений и отдавал себе отчет, что Омар перестал считать его другом и сколь-нибудь близким человеком, однако не мог представить, что его тот будет пытаться заткнуть. Старику стало тяжело сидеть, в груди закололо от горечи. Ему захотелось выпить.

– Хорошо… – произнес он и достал из шинели фляжку, наполненную коньяком, жадно отпил из нее и предложил Омару, но тот отвернул голову, дав понять, что отказывается. – Если же приключится беда с тобой, вспомни, чему тебя учили в гарнизоне.

– Обязательно, – с ноткой иронии ответил бен Али, не глядя на Жёва.

Разговора не получилось ни продолжить, ни завершить уже начатый. И они стали снова молча сидеть – друг напротив друга, как на корабле. Однако уже не смотрели их глаза напротив, а бегали по сторонам, ища удобную точку, чтобы не смущала. Жёв стал что-то записывать на бумажке маленьким черным карандашом. И то, и другое достал он из шинели, которую взял с собой, однако, зная, холодно не будет, а от дождя и зонт защитит неплохо. В шинели майор чувствовал себя уверенней, будто под защитой какого-то неизвестного, сильного и доброго существа. А Омар, не имея ни бумажек, ни чего-либо другого, снова принялся размышлять. Опять обо всем. О дожде, который впервые его так привлек. Да и, собственно, он очень редко видел дождь. Живя всю жизнь в пустыне, либо в местности, в которой дождь – нечто сродни чуду, Омар с особым интересом следил за мощными стрелами воды, которые бились оземь, либо о крышу экипажа, что постоянно заставляло араба слегка вздрагивать от непривычки. «И все-таки, а что же будет дальше? После пресловутой «сделки» … Что делать? Бежать или не бежать? Может свернуть сейчас шею этому старому подонку и незаметно удрать? Или остаться и принять смерть? А может смириться и продолжить существовать?» – такие мысли были в голове бен Али, пока он смотрел на дождь. Сердце билось очень сильно, будто готовое вырваться из и так настрадавшейся груди и проплыть через все Средиземное море обратно, домой. К семье, которую предал. К стране, которую предал. К предкам, которых предал. Себя самого он тоже предал. Размышления, на какую бы тему они не велись, особенно внутренние, происходящие в родных дебрях собственных мыслей, для человека порой являются способом достичь успокоения и эмоционального равновесия, на некоторое время отстраниться от гнетущей реальности, чтобы, словно под панцырем, почувствовать себя добродушной улиткой, которая прячется в домике при малейшей опасности. Поскольку в домике комфортно и уютно. И в домике собственного разума тоже комфортно и уютно. Таков человек, и таковы его психологические особенности и потребности, из которых одна – прятаться под мысленным панцырем для повышения уровня морального и психического удовлетворения. А ритм холодного дождя усиливал эффект от этого. Но от чего же такая депрессия? Не знал Омар, не знал и Жёв. Не знал, видимо, никто. Может, из-за тумана, окутавшего мысли людей в этот день…

Глава XIII

Больше часа просидели молча майор и араб. Омар клевал носом, все сильнее поддаваясь желанию заснуть. Жёву спать не хотелось; старческий организм был не столь зависим ото сна. Но он захотел есть. Покупатель же все не объявлялся. И вот Жёв был уже готов выйти наружу, чтобы узнать у жандармов насчет расположения ближайшего хорошенького ресторана, дабы пообедать, как кто-то постучал в окно коляски. Жёв открыл дверь, это оказался один из конвоиров:

– Ваше превосходительство, покупатель прибыл.

Старика это известие немного встревожило. Поэтому его ответом был медленный кивок. Омар и Жёв вышли из экипажа без шинелей – дождь и ветер утихли на какое-то время, так что зонтов, которые держали конвоиры, хватило. Напротив экипажа майора, в метрах двадцати, если быть точнее, стоял большой черный дилижанс, запряженный четырьмя столь же черными лошадьми и украшенный позолоченными узорами в виде лилий, веток, львов и корон. Среди прочих декораций Жёв увидел на дверях герб, знакомый по ранее прочитанному письму. Теперь сомнений не осталось: прибыл Пьер Сеньер. Рядом с дилижансом, верхом на лошадях, взирали, видимо, такие же конвоиры, что и приставленные к Омару, однако выглядевшие куда более грозно. Выждав в молчаливом напряжении полминуты, Жёв уже хотел сам подойти к дилижансу, но резко дверь его отворилась, и из него вышел пожилой человек лет, наверное, семидесяти, в черном плаще и с черной тростью в руке, с набалдашником в виде пуделя. У старика были белая бородка и усы, копировавшие соответствующие элементы лицевой растительности у императора. Жёв не мог поверить, что покупатель был настолько почтенного возраста. Однако не выдавая эмоций удивления, двинулся вперед к «клиенту». Тот пошел навстречу. Омар остался стоять позади. Поравнявшись, два старика крепко, обоюдно не снимая перчаток, пожали друг другу руки и вступили в столь ожидаемый ими разговор о «товаре»:

– Рад встрече с вами, месье Сеньер, – начал первым Жёв, пытаясь выглядеть в глазах собеседника как можно учтивее. – Позвольте, прежде всего, выразить вам свое почтение и благодарность за вашу смелость и ваше желание приобрести сей товар у меня.

Покупатель приподнял брови и, кивнув, сказал:

– Мне тоже крайне приятна настоящая встреча, пусть и погода не благоволит хорошей беседе, но так даже лучше, поскольку чем меньше глаз нас увидит и ушей услышит – тем выгоднее для всех сторон, – так же учтиво обратился покупатель, запустив левую руку под плащ, видимо, что-то ища во внутренних карманах. – Однако вынужден частично огорчить вас, месье Жёв. К сожалению, Пьер Сеньер не сумел прибыть сегодня на столь важную для него встречу только лишь по причине крайне неотложных дел, нагрянувших совершенно неожиданно. Вместо себя он прислал меня.

– Простите, месье, – уже не скрывая удивления пробасил майор, – тогда кто же вы такой, позвольте поинтересоваться? Могу ли я вам доверять?

– Разумеется! Прошу искренне простить, что не поправил вас сразу же, – старческим, прокуренным голосом произнес представитель Сеньера. – Мое имя – Мишель Буайяр, занимаемая мною должность должность – управляющий делами месье Сеньера, – старик достал, наконец, то, что искал. Это оказался какой-то документ. – Вот, нашел. Это доверенность, позволяющая мне, выступая от имени Пьера Сеньера, вести с вами переговоры о сделке по приобретению известного товара. Прошу, прочитайте, чтобы у вас не осталось сомнений в моей искренности.

Жёв взял из рук Буайяра доверенность и внимательно прочитал ее. «И правда, подлинный документ», – подумал майор, удерживая взгляд на названии должности уже самого Пьера Сеньера. Постояв так около минуты, подбирая слова и вспоминая, что должен делать дальше, Жёв вернул бумагу Буайяру, и сказал:

– Ну хорошо, раз вас уполномочили, то давайте вести переговоры, – он вручил небольшую бумажку покупателю. – Это квитанция, в которой вы должны написать сумму, которую я смогу забрать в банке за продажу товара. Также на квитанции необходимо поставить печать официального приобретателя, а также его подпись или подпись его поверенного.

– Так, насколько мне не изменяет моя дурная память, то мой доверитель обещал выплатить за товар пятьсот франков, верно?

– Все верно… – унизительно согласился Жёв и чуть опустил голову.

– Так вот, ввиду того обстоятельства, что вы все-таки так расхвалили товар, да и я вижу, что вы не солгали, месье Сеньер согласился увеличить сумму выплаты до восьмисот франков, – с издевательской улыбкой на лице произнес Буайяр и написал маленьким карандашом озвученную сумму. – Итак, вы согласны на заключение сделки? Времени на обдумывание у вас было предостаточно за прошедшие две недели, поэтому отвечайте сейчас.

– Согласен, – почти без раздумий ответил майор. – Только у меня к вам возник один вопрос. Он не дает мне покоя, и я хотел бы, чтобы вы честно дали на него ответ.

– Я вас слушаю.

Жёв демонстративно откашлялся, после чего спросил:

– Как в квитанции вы обозначите купленный товар?

– Хах, вы задали очень смешной вопрос, майор! Как же можно обозначить? Честно говоря, я никогда не выбирал дважды подряд… Давайте поступим так: я выпишу вам еще один маленький документ, в котором араба обозначу как купленного чернорабочим на предприятие месье Сеньера, который станет его попечителем. Но ведь есть еще и квитанция, правда? В ней мы легализуем сумму, которую вы должны будете получить. И необходимо вписать в квитанцию товар, только какой? Хм…О! Напишу – верблюд, и никто не придерется! Вы согласны? Я удовлетворил вас таким ответом?

– Да… благодарю…

Ответ Буайяра ввел Жёва в легкое исступление. И пока первый лазил в свой дилижанс, дабы поставить печать на документах, второй стоял неподвижно. Уж не этого точно он ожидал. «Человеческую жизнь подменять верблюжьей и из милости продавать за восемьсот франков! Да и к тому же такому человеку, с такой профессией! Совершенно не удивительно будет, если так же, как и с верблюда, с него потом сдерут кожу! Ох, зря Омар отверг мои советы! Настанет час, когда ты перестанешь терпеть такую жизнь…» – творилось в голове у Жёва эти несколько минут. И тот факт, что переговоров как таковых почти и не было, еще сильнее изумлял его. Из раздумий его вывел Буайяр, вручив подписанную и заверенную квитанцию за продажу верблюда. Еще одним документом было письменное согласие Пьера Сеньера выступить попечителем Омара на неопределенный срок. Омар не имел ни гражданства, ни каких-то документов, полноценно удостоверяющих личность, кроме копии записи в учетной книге общины, заверенной имамом, а также записи в перечне пленников Жёва, поэтому никаких гражданских прав и свобод у него не было. Так что сравнение с верблюдом, произведенное Буайяром, оказалось вполне уместным. Жёв взял бумаги очень слабо, так, что они чуть было не выпали из рук.

– Ну-с, вот и все! – ухмыльнулся старик Буайяр, протягивая руку майору. – Хочу от имени месье Сеньера выразить большую благодарность за сговорчивость и столь успешную сделку! Особенно благодарю за то, что переговоры прошли быстро и без конфузов. Теперь вы свободны от тяжелой ноши и можете спокойно продолжить службу на благо нашего государства! Уверен, вам станет куда легче!

– Возможно… – единственное, что смог из себя выдавить Жёв, слабо пожимая руку Буайяру, так же, не снимая перчаток. Однако сейчас перчатки Жёву были необходимы для того, чтобы не замарать свои руки невидимой грязью с рук этого ухмыляющегося старика.

Закончив пожимать руки, господа продавец и покупатель обратили свои взоры на Омара, стоявшего на одном месте уже более двадцати минут и смотревшего вдаль, пытаясь что-нибудь разглядеть в сером тумане. Вглядываться в очертания домов, заметно отличавшихся от оранских, или корблей, стоявший в порту или спешивших к берегу, чтобы укрыться от надвигавшегося шторма, который лишь на толику времени притих, было занятием куда более увлекательным, чем сухой диалог двух старых усачей с предопределенным исходом. Позвав своего конвоира, Жёв приказал привести араба к конвоирам, сопровождавшим Буайяра. Бен Али не пытался сопротивляться, думая, что поедет в том же черном дилижансе, который привез в порт старика с тростью в руке, которая, к слову, выполняла чисто декоративную роль, привлекая лишнее внимание прохожих.

Оскар Жёв в последний раз взглянул на своего личного пленника. В голове у него промелькнула мысль, что это, должно быть, все, – конец. Конец их длительному знакомству. Пришла пора завершать историю взаимоотношений Омара бен Али и Оскара Жёва.

Возможно, у читателя созреет вопрос: а что дальше? Оскар Жёв – живой, самостоятельный, невероятно умный человек, который сумеет разобраться в своей дальнейшей жизни, нашего внимания, тем не менее, более не допускающей. Он – громада – высится посреди тесно сбитой кучки жмущихся к нему пигмеев – обитателей крепости, и кажется, что это выводок цыплят укрылся под крыльями огромного орла. Таким его запомним мы. И Жёв хотел, чтобы именно таким его запомнил Омар – гордым и справедливым орлом, укрывшем, наконец, вместе с цыплятами маленького орленка. И одинокая скупая слеза, еле заметная на фоне моросящего дождя, пробежала по старой морщинистой щеке. Омар также окинул беглым взглядом бывшего хозяина, не преминув вспомнить несколько добрых моментов пребывания в Оранской крепости. Пора было расходиться. Впереди – новая жизнь, новые радости и страдания. Первым отвернулся Жёв. Он медленно, чуть покачиваясь, направился к своему экипажу, более не оборачиваясь. Омара же схватили конвоиры Буайяра и повели за дилижанс, где, как оказалось, прятался маленький облучок, обитый железом, все время скрытно средовавший за огромным дилижансом и предназначенный, видимо, для перевозки пленников поодиночке. Бен Али был ошарашен таким обстоятельством и спросил Буайяра, неохотно заползая в облучок:

– Могу я узнать, куда же теперь меня повезут и где я буду теперь существовать?

Ответ последовал незамедлительно: