И пожнут бурю

– Мой господин, – с раболепием произнес Буайяр, – новоприбывшего необходимо определить на первое место его труда. Искренне советую направить его на работы третьего класса, поскольку более высоких оценок он пока явно недостоин, а на более низкие работы он попросту не согласится.

Здесь стоит сделать ремарку и проговорить, что за классы работы имел старик. Он подразумевал специальное разделение труда в цирке, разработанное лично Сеньером еще при основании цирка более двадцати лет назад. Делилась работа на пять классов, идущих по степени престижности от низшего, пятого класса, до высшего, первого класса. Работы пятого класса – это цирковые уродцы, которых насчитывалось свыше двух сотен, у них совершенно отсутствовали какие-либо права, труд их не оплачивался совершенно, кормили их отвратно, о чем выше уже было сказано. Четвертый класс – это разнорабочие и уборщики; всякого рода грузчики, разносчики, чистильщики конюшен и других зверинцев. Им платили деньги, но очень и очень маленькие. Третий класс – это повара, ассистенты, ткачи, швеи, ремонтники, реставраторы, монтажеры, команда циркового поезда, цирковой оркестр. Им платили уже весьма сносно и снабжали хорошей пищей. Второй класс – это артисты второго и третьего плана, помощники врача, костюмеры, визажисты, билетеры, ведущие представлений; платили очень хорошо и условия предоставляли соответствующие. К первому же классу относились артисты первого плана, цирковой врач, шпрехшталмейстер Большого шатра, цирковые юристы и секретари, главные режиссеры и хореографы. Они-то как раз составляли элиту цирка, живя, словно дворяне. Но, как и положено сословной системе, должно быть что-то выше всех сословий. Это была семья Сеньеров. Также цирковая охрана не входила в данную систему, существуя параллельно с ней.

– А нам так важно его мнение? – бесчувственно произнес Пьер Сеньер, из-за чего Омара пробрало с ног до ушей, – нет сейчас вакансий на работы в третий класс. Мы отправляем его в четвертый класс.

Услышав звучание голоса Сеньера, Омару пришла в голову мысль, будто это и есть голос самого Дьявола, полностью лишенный всяких чувств, без единой ноты радости, сплошные минор и тьма.

– Поработаешь месяц-другой грузчиком, авось даже понравится. Мы наслышаны о твоих способностях, поверь, ты вполне можешь получить шанс их продемонстрировать публике, – Сеньер, говоря с Омаром, смотрел при этом в бумаги, будто обращался к строчке текста, – теперь же пойди, займи место в своем вагоне и жди распоряжений. Всей повседневной работой заведует Мишель, для тебя – месье Буайяр, с ним и решать будешь свои дела. Разрешаем тебе задать один вопрос.

Омар был ошарашен возможностью что-нибудь спросить у Пьера Сеньера. Очень много мыслей пробежало в этот момент в голове у бен Али. И он определился с вопросом, собрался и спросил:

– Теперь я – ваш раб, верно?

Сеньер, видимо, был немного удивлен таким вопросом. Не сразу ответил, а несколько секунд помедлил.

– Нет, ни в коем случае, – слегка усмехнулся Хозяин, вновь подняв свой устрашающий взгляд, – ты не раб, ты собственность. Многим кажется, что это равнозначные понятия, но это не так. Рабу позволено думать так, как он хочет, но действовать позволено лишь так, как говорит хозяин. Собственность же должна мыслями быть полностью чиста. Раб имеет возможность восстать и сбежать, у собственности такой возможности нет. Поэтому здесь нет рабов, здесь все чисты мыслями, и ни у кого никогда такого желания не возникнет.

– Но…

– Тебе был разрешен только один вопрос, – резко понизив голос, прервал Омара Сеньер, – ответ тебе был на него дан. Теперь же беги отсюда. Поезд скоро отбывает, и тебе необходимо занять свой вагон, новоприбывший.

Буайяр махнул рукой, и двое, что все это время стояли подле Омара, открыли двери и, резко подняв араба, резко выкинули его из вагона. Снаружи Омара сразу же подхватили громилы в кожаных костюмах. Быстро подбежал Клод, снял кандалы с Омара и повел за собой, к вагону для новоприбывших, в котором бен Али предстояло ехать в полном одиночестве.

Глава V

«Гора» сдвинулась со стоянки полчаса спустя. Это означало, что все сотрудники цирка заняли вагоны, а вся мебель, утварь и т.п. были погружены. Поезд медленно набирал ход, и в пассажирских вагонах люди были веселы, что-то активно обсуждали. Специально для досуга артистов в составе находилось два вагона-ресторана, которые, скорее, являлись в вечернее время вагонами-кабаками. В эти годы, последние годы Второй империи, пассажирские вагоны только начинали приобретать более-менее современный размер и вид. Специально по приглашению Сеньера во Францию прибыл знаменитый американский промышленник Джордж Пульман, за баснословные деньги составивший чертежи вагонов для «Горы». Из-за этой мастерской работы поезд получился поистине великолепным. И вагон-ресторан (которых было два), всегда пользовался большим успехом у артистов. Этот раз, когда цирк следовал из Марселя в Лион, оказался особенно интересным, поэтому стоит вам об этом узнать немного подробнее.

Шарль Сюлар, вечно пьяный заводила, о котором вы уже читали недавно, и в поезде не терял времени зря и в вагоне-ресторане, в каком из двух, даже непонятно, также заведовал баром, угощая дорогих артистов в основном дешевым алкоголем и орехами. Пространства для возможных баталий с поварихой Бернадетт было меньше, чем в шатре, поэтому приходилось обходится рассказыванием шуток, от которых если кто бы и стал смеяться, так это только сам Сюлар. А учитывая то, что трезвым его редко можно было застать в таких внутрицирковых заведениях, сразу становился понятен источник такого сортирного юмора.

– Огюст, послушай, тут такую шутку вспомнил, сейчас расскажу, – будучи уже под большим градусом, обратился Сюлар к одному из цирковых акробатов, Огюсту Бо, – ты когда-нибудь бывал в Барселоннете? Нет, точно не бывал! Так там так грязно, что, думаю, не пора бы назвать город Бернадеттом, а? Ха-ха-ха!

И все в таком же духе. Огюст смотрел на заливавшегося пьяным смехом Сюлара и искренне не понимал, как в его больном организме может выдерживаться столько дешевого коньяка. Меж тем, в вагоне находились еще и не упомянутые ранее артисты. Среди них был, например, Венцель Лорнау, старший сын Густава Лорнау, главы семейства Лорнау. Венцель был известен своим мастерством наездника, до того ловкого, что мог управлять лошадью, сидя вниз головой, будучи пристегнутым ботинками к стремени. Это всегда вызывало ликование публики, и если на афишах было написано имя Венцеля Лорнау, то билеты раскупались за несколько часов. Сейчас же Венцель сидел за столом вместе с симдором, то есть экстремальным эквилибристом, Жаком Турнье, и активно обсуждал прошедшие в Марселе дни.

– И, значит, сажусь я на лошадь, – с жаром рассказывал Венцель, одновременно поглощая жюльен, – собираюсь ехать на манеж, как, вдруг, смотрю, а на мне трико-то не то совершенно! Тема выступления – небеса, все в белом и синем, а я напялил красное трико, серый камзол, лошадь мне вообще дали какую-то рябую. Смотрю – ржут, как эта лошадь, парни Блез с Карлом! Вот братья-то, а! Нигде не сыщешь! Только они так могут подставлять!

– И как ты им потом отомстил? – с интересом спросил Жак.

– А как тут еще можно поступить! Облил водой на репетиции! Смотрю – репетируют партию, я украдкой, подговорив Клода, подымаюсь на мостик, который на самом верху, где монтажеры сидят. За мной по ведру воды тащат братья поумнее – Герман и Феликс. А вода ледяная, бррр!

– И что дальше было?

– Я гляжу сверху на этих остолопов – репетируют, ничего не подозревая. Даю команду мальчикам – и они выливают на братьев воду, ха-ха! Они так опешили, что заорали, как бешеные. Это услыхал Буайяр, подошел к ним, наорал на них, те просто в замешательстве, показывают наверх, будто их оттуда обили. Буайяр смотрит наверх – никого, мы уже удрали к тому времени. От этого им еще больше влетело от старика – заставил неделю мыть манеж, раз так любят воду!

Жак и Венцель залились смехом, как к ним подошел Альфонс Лорнау, по привычке с сигарой в зубах.

– Как дети малые, ей богу, – усмехнулся Альфонс и присел за столик к друзьям, – вместо подшучиваний друг над другом, лучше бы с новоприбывшим удосужились познакомиться.

– Так это было дня четыре назад, дядя! – с обидой произнес Венцель и продолжил поглощать жюльен, который почти уже остыл.

– Да и не было времени даже у нас к нему подойти, – подхватил Жак, – вы хоть скажите, каков новоприбывший-то?

– Вот сам подойдешь к нему и спросишь, – ответил Альфонс, забирая бокал, наполненный коньяком, у официанта, – я не Бернадетт, чтобы сплетничать.

– Скажите хоть одну вещь, – с интересом сказал Венцель, – он в какой класс определен? Мы не слыхали, чтобы его в первый или второй определяли, иначе бы новость прогремела, как гром среди дня.

– Неужто уродец? – снова подхватил Жак.

– Я вам сейчас по лбу настучу, – раздраженно ответил Альфонс, – откуда мне знать, в какой класс его определили? Я говорил с ним еще до того, как его забрали к Хозяину…

– Ух, интересно, что же Хозяин ему сказал…

– Мне больше интересно, как новоприбывший себя повел, когда встретился с Хозяином. Просто я в первый раз чуть в штаны не наложил от страха…

– Да ты не единственный такой, ха-ха! Да, Венцель?

– Дядя! Меня отец после этого еще и отлупил, почем зря! Не хочу тот ужасный день вспоминать!

Дальше эти трое продолжили что-то активно обсуждать и смеяться, а жюльен все-таки остыл, потому как Венцель до конца поглотить его не смог. За другим столиком, в самом конце вагона, сидели двое друзей – Иштван Золле и Мартин ап Бедивер. Иштван, венгр по национальности, был в цирке самым известным канатоходцем и трюкачом на трапеции; не было равных, наверное, даже во всей Европе его мастерству в этом деле. А Мартин, ирландец по происхождению, был сразу эквилибристом и клишником, то есть мог скручиваться в разные формы, будучи при этом на длинном железном шесте или на проволоке. Иштван и Мартин также обсуждали прошедшие выступления в Марселе, а также строили планы относительно Лиона. Дружили они уже очень давно, и, хотя им обоим было не больше тридцати каждому (Мартину двадцать пять, а Иштвану двадцать семь), казались всем очень мудрыми и старыми друзьями, очень близкими. Это было понятно исходя от того, что почти всегда и везде они находились вместе. Их беседа была полна предположений и догадок насчет Лиона, а также кучи восторженных эпитетов относительно выступлений друг друга. Это сильно раздражало Альфонса, который не мог без легкого отвращения на них смотреть, предполагая, что под очень близкой дружбой скрывается тайное родство или еще чего похуже.

За центральным столиком, относительно расположения столиков, ранее описанных, а не из-за расположения в центре вагона (хотя, тут более применим термин «срединный»), сидела Клэр Марис. Сидела одна. Попивала свежевыжатый яблочный сок, который специально для нее готовил Сюлар, напрочь забывая о своей дрянной натуре, когда его просила о чем-то Клэр. Да и вряд ли кто-то отказал бы Клэр, которая славилась своей красотой и нежным нравом, который мог сразу превратиться в воинственный, если ей что-то не нравилось. Клэр часто выступала в паре с Иштваном, но общих тем для беседы у них никогда не оказывалось, если в одном помещении с ними находился Мартин. И девушке оставалось только пить сок и читать любимый роман.

К моменту, когда автор описывает читателю расположение артистов внутри вагона-ресторана, наступило вечернее время, поезд был уже далеко от Марселя, проезжая Авиньон. Авиньон был особо любим Пьером Сеньером, так как являлся очень долгое время резиденцией Римских пап, что придавало особый антураж этому небольшому городишке, в котором только папский дворец и представлял единственную весомую достопримечательность. Причем Хозяину дворец настолько понравился, когда тот его посетил, что по итогам визита в город и во дворец, Сеньер написал громадную статью, посвященную периоду пленения Пап, а также более чем на восемь страниц описал, как посещал дворец, какие у него особые черты, какие залы обязательно стоит посетить. Как ни странно, статья имела ошеломляющий успех в обществе. Папа Римский, прочтя статью, прислал ответ Сеньеру, в котором благодарил его за особое почитание истории и культуры, а также за преданность вере и церкви, так как в статье помимо восьми страниц о дворце было еще столько же о вере, в частности, католической вере, как первоисточнике величия цивилизации и той силы, без которой европейское общество никак не могло бы развиваться и неуклонно скатилось в ветхозаветные принципы жизни, с жертвоприношениями и убийствами младенцев. В общем, статья сделала и так чрезвычайно знаменитого антрепренера Сеньера еще и чрезвычайно знаменитым исследователем и литератором, что существенно повысило доходы как лично Сеньера, так и цирка, который стало посещать еще больше людей. Таким образом, совершенно не подозревая, Сеньер достиг сразу двух целей – стал уважаем уже абсолютно во всех слоях общества, и к тому же официально стал миллионером и одним из богатейших жителей Европы. И вот, в очередной раз проезжая Авиньон, поезд, вопреки ожиданиям правительства города, не стал делать в нем остановку. Однако даже вечером толпы людей собрались по бокам от железнодорожного полотна, дабы поприветствовать труппу цирка и лично его владельца Пьера Сеньера. Артисты это заметили и выглядывали в окна, изображая из себя кумиров, что, собственно, не было лишено истинности. На протяжении почти десяти километров, что проезжала «Гора» через Авиньон, толпа стояла и кричала, махала, аплодировала, свистела, кидалась цветами. Машинисты отчаянно свистели, пытаясь разогнать людей, но их разве кто-то слушал. Да и мало ли, по какой причине свистит паровоз. Некоторые вообще были уверены, что это ответная реакция циркачей на радостные вопли народа, и свист этот – звуки благодарности, так как поезд остановить не представлялось возможным, то выбрали такой вариант ответа. Разумеется, это был полный бред. Но в бред этот верили. Артисты же были веселы и рады такому. Те артисты, что находились в вагонах-ресторанах, первыми увидели такую форму приветствия, и не нашлось ни одного из них, кто бы не подлетел к окну, чтобы помахать в ответ.

Как только же Авиньон был преодолен, все вернулись на свои места. Изменилось только то, что артистов стало больше в вагонах-ресторанах, и артисты сами были необычайно веселы. Та же Клэр Марис, до этого занятая своим любимым романом, отвлекшись от выдуманного мира, стала веселей и теперь сидела с постоянной улыбкой, но это время тоже быстро прошло. В вагоне появился Алекс Моррейн. Он давно имел виды на Клэр, однако совершенно не любовные, нет. Виды в данном случае были куда более изощренные, и совершенно не были связаны с последующим нахождением в постели.

Когда Алекс оказался у столика Клэр, та, заметив это, сильно вздохнула и поспешила отвернуться. Но это не помогло, и Моррейн присел напротив.

– Как можно такой красавице сидеть одиноко в такое прекрасное время? – ласково, со свойственным притворством, обратился Моррейн к Клэр, подзывая официанта, – тебе не кажется, что это недопустимо?

Клэр не смотрела на Алекса, вместо этого наблюдая за летящим пейзажем за окном. Зрение у Клэр было самым сильным в цирке, она без затруднений могла разглядывать в темноте разные вещи. И деревья, и поля в темноте французского вечера вызывали у девушки намного больше интереса, чем докучавшие прилипания Моррейна.

– Нуу, нельзя же постоянно в молчанку играть, Клэр, – Алекс заказал две чашки кофе, поскольку знал, что Клэр очень любит его и не терпит алкоголь, – давай выпьем крепкого горячего, как Ад, кофе и расслабимся. А, как смотришь на это?

Тут Клэр уже не выдержала и обратила-таки внимание на Моррейна, который с ехидной улыбкой смотрел на нее:

– Да как же ты надоел уже! Я тебе ничего про дедушкины тайны не скажу, потому что не знаю ничего. А если бы знала, то не только не сказала бы, но еще и рассказала бы ему!

Алекс после этих слов немного посерел. Это вспугнуло Клэр, и она быстро схватила чашку, принесенную официантом. Снова отвернувшись к окну, девушка в окне старалась разглядеть, как себя ведет Алекс. Он также взял свою чашку, плеснул в нее немного виски из фляжки, что вытащил из внутреннего кармана пиджака.

– Эх, Клэр, сегодня такой хороший день…был. Я хотел спокойно поболтать, как все тут болтают, но ты так жестока…

Он залпом осушил чашку, от чего у Клэр заболело горло, так как кофе, как выразился Алекс, был действительно горячий, как Ад. После этого Алекс поднялся и покинул вагон-ресторан. К девушке же подсела ее подруга, Катрин Бронн, помощница главного костюмера цирка, веселая и озорная, будто дочь Диониса, с русыми волосами и карими глазами; девушка деревенская, но очень грамотная и смышленая, поэтому и смогла пробиться в цирке на такую большую должность. Однако на фоне Клэр она была ничем не примечательной, поскольку Клэр Марис могла гордиться статусом чуть ли не самой красивой девушкой цирка. Статный рост, изящная фигура, большая привлекательная грудь, поддерживаемая стройной талией, длинные слегка рыжеватые волосы, прямой нос, тоненькие губки, и очень выразительные глаза цвета янтаря, очень редкого цвета, очень красивого. Девушки были едва не лучшими подругами и часто советовались друг с дружкой по всяким важным вопросам, но могли и часами болтать о всяких пустяках. Сейчас Катрин была очень серьезна и настроена на деловой разговор, хотя по ее полукомичному личику это не особо было понятно. Увидев, как подружка садится рядом, Клэр улыбнулась и повернулась всем телом к ней.

– Подруга, я не поняла, что этот мужлан опять делал рядом с тобой? – с деревенским акцентом Бретани спросила Катрин.

– Ох, он уже так сильно надоел, что хочется перебраться жить к тебе.

– А что, я не против, только девки другие кудахтать будут сильно, хе-хе!