Все вертится и входит в колею,
За окнами – красивая чужбина,
Не курят, не корят там и не пьют,
Все люди – госпожи и господины.
А в целом, все, как тут, сопливый шкет
Со снимка синеглазого Брессона
Идет, кусая гречневый багет,
От пекаря в застиранных кальсонах.
Вокруг – обыкновенно, хорошо,
Но нет полей в меду и в чайных розах,
И что-то там не ладится с душой,
Не пишутся стихи – сплошная проза.
И слог как будто глух и одинок,
Несказанный и синий, предвещает,
Что будет там, за тысячью дорог…
Все будет хорошо. Я обещаю.
***
Печалится опять дождем залитый город,
Ныряют, матерясь, машины в глубину,
Замерзшую губу упрятав в емкий ворот,
Всплываю я из луж и снова в них тону.
Красивых не найти под долгою водою,
Уставшие бегут ботинки и зонты,
А я замедлю шаг, промокнуть чтобы вдвое
И, может быть, потом от этого простыть,
Лежать до десяти, пить сладкие сиропы,
Отчаянно любить работу за версту,
Из окон наблюдать вселенские потопы
И русских без надежд на быструю езду,
Нескладных малышей в резиновых сапожках,
Идущих, не как все, а всем наперекор,
По полчаса дышать над сваренной картошкой
И выглядеть потом, как спелый помидор,
Расхаживать по дню, читать, что попадется,
И прятать в воротник ненужных пол-лица,
И знать, что будет март, и в марте будет солнце
Калиться и мерцать…
***
Начни с союза, оторопь сними.
Все свяжется. В начале было слово.
Примерно с полшестого до семи
Сработает банальное «ЗдорОво!»,
Сработают расспросы про часы,
Про сильную похожесть на кого-то,
Про что-то там из культовой «НИ СЫ»,
Про вкусное кафе за поворотом.
Про лучшее, конечно, впереди,
И прошлое, оставленное с носом,
Про то, как поднимался Типси Тип,
Про страсть к длинноволосым и раскосым.