Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы

Разговор о взаимоотношениях профсоюзов и фабзавкомов был продолжен на VI конференции ФЗК Петрограда. Эта конференция была самой продолжительной в истории фабзавкомовского движения. В объявлении об её открытии говорилось, что конференция начнёт работу 22 января 1918 г. в 10 часов в помещении Михайловского артиллерийского училища, а завершила она свою работу только 27 января. Подготовка конференции шла в очень непростых условиях почти полного коллапса петроградской промышленности и рабочего класса Петрограда – самого передового отряда «российского пролетариата», как говорили тогда. Значение VI городской конференции петроградских фабзавкомов выходило далеко за пределы обсуждения взаимоотношений между конкурирующими структурами рабочего представительства. На ней поднимались и другие острейшие вопросы, с которыми ежедневно сталкивались представители фабрик и заводов, избранные на конференцию рабочими своих предприятий. Среди них важнейшим являлся вопрос о роли фабрично-заводских комитетов в революции, их вкладе в экономику страны. Кроме того, обсуждались вопросы о характере рабочего контроля, демобилизации промышленности, национализации, а также некоторые другие. Тем самым был продолжен заинтересованный обмен мнениями, начатый ещё на предшествующей V петроградской городской конференции фабзавкомов, проходившей 15-16 ноября 1917 г. Но теперь разговор носил более острый и принципиальный характер. Романтизм прошлых месяцев сменился трезвым осознанием той реальности, в которой приходилось развиваться органам рабочего самоуправления.

Разнообразие поднимавшихся на конференции вопросов, сам тон их обсуждения и принятые решения позволяют говорить о ней как о финальном аккорде развития фабзавкомовского движения, как о конференции, подводившей итоги почти года борьбы фабрично-заводских комитетов России за производственную демократию. Японский специалист по истории русских рабочих периода революции 1917 г. Е. Цудзи называет январскую конференцию петроградских фабзавкомов последней, проникнутой духом подлинной свободы. Впоследствии конференции делегатов от фабрик и заводов, отмечает историк, стали собраниями «послушных» большевистской верхушке профсоюзных функционеров, не всегда понимающих интересы тех рабочих, которых они вроде бы призваны были представлять. «Можно с уверенностью сказать, – пишет японский исследователь, – что в русской истории нет эпизода, который ярче и живее передавал бы атмосферу искренней веры в социализм, когда рабочие чувствовали себя полновластными хозяевами своего цеха, своей мастерской, надеялись на нормальную жизнь, не боялись увольнений, не ощущали авторитарного давления свыше»

.

С отчётным докладом о деятельности Центрального совета фабрично-заводских комитетов Петрограда выступил его председатель М. Н. Животов. Он отметил, что путь, проделанный фабзавкомами после Октября, не должны умалять ни имеющиеся недостатки, ни имевшие место в прошлом ошибки. Подробно остановившись на деятельности ЦС ФЗК Петрограда, докладчик не стал скрывать собственных упущений, но подчеркнул, что они являлись следствием сложности и новизны решаемых задач. Многое из того, чем приходилось заниматься Центральному совету, низовые фабзавкомы в идеале должны были обеспечивать самостоятельно, без вмешательства сверху. В качестве примера Животов привёл титанические усилия ЦС ФЗК по предотвращению в Петрограде топливного кризиса, причиной которого оратор назвал саботаж и незаинтересованность в снабжении города сырьём со стороны буржуазии, поэтому основным методом борьбы за топливо стали методы пролетарской диктатуры. Слова Животова были встречены аудиторией благожелательно, и он сошёл с трибуны под громкие рукоплескания. Выступавшие после этого участники прений – представитель Петроградского металлического завода А. Никитин, рабочий Русского общества беспроволочного телеграфа В. Д. Алексеев и другие – поддержали своего лидера. Немногочисленные критические отзывы не были направлены против проводимой ЦС ФЗК работы, а преследовали цель улучшить её, помочь в реализации стоявших перед ним и всем фабзавкомовским движением задач

.

Впрочем, идиллия первых заседаний конференции длилась недолго. Как только разговор перешёл в практическую плоскость, сразу выявились резкие различия в подходах буквально по всем поднимавшимся на конференции вопросам. Первым из них обсуждался вопрос о рабочем контроле: его задачах, содержании, дальнейшей судьбе в условиях победившей «пролетарской революции», а в том, что победила именно пролетарская и никакая иная революция, большинство участников конференции были едины. Делавший основной доклад о подготовке инструкции Центрального совета ФЗК к принятому Совнаркомом 14 ноября 1917 г. декрету А. М. Кактынь начал своё выступление с резкой политической декларации, местами доходившей до прямых оскорблений в адрес оппонентов:

«Позвольте, товарищи, прежде чем перейти к самому докладу о контроле и регулировании, – обратился докладчик к внимательно слушавшей его аудитории, – отметить одно очень для нас важное положение, которое наблюдается собственно в самой жизни и которое для нас важно, потому что является основным фактором, который мы выдвигаем против всей саботирующей нас интеллигенции, против всего правого крыла нашей социал-демократии, которое, особенно вопросы рабочего контроля и регулирования, всеми силами старается затормозить». Кактынь обрушился на правую часть конференции, некоторых журналистов из умеренного лагеря и руководящих работников ВСНХ с критикой за неправильную оценку роли рабочего класса. «Сам ход революции, – патетически восклицал он, – … с полной очевидностью доказал, что рабочий класс, как таковой, уже не тот ребёнок, которому нужны пелёнки … не тот дикарь, которым он представляется в не совсем нормальном воображении». По убеждению оратора, российский пролетариат за несколько революционных месяцев «проявил столько сознательности и самодеятельности, что он вполне оправдывает то доверие, которое ему оказывается в деле рабочего контроля, в деле урегулирования, организации рабочего производства». «Рабочий класс, – подчёркивал Кактынь, – совершил столь громадное дело, что провёл Октябрьскую революцию, первую социалистическую революцию, и дал нам толчок к величайшей мировой революции».

В пояснении своего основного тезиса о зрелости рабочего класса и его готовности осуществлять рабочий контроль Кактынь напомнил тот огромный путь, который проделали органы производственного самоуправления за 10-11 коротких месяцев, прошедших со времени февральского переворота. На первой городской конференции фабзавкомов Петрограда в мае 1917 г., напомнил он собравшимся, рабочие только приступали к выработке концепции рабочего контроля. Многие делегаты от предприятий говорили о нём «с некоторой неопределённостью, с некоторым смущением», так как им «тогда не совсем ясно было то содержание, которое вкладывается в это понятие». «Мы тогда боялись даже слова ’’контроль”», – вспоминал Кактынь. Но уже на последующих конференциях, третьей, особенно четвёртой, о рабочем контроле приходилось говорить как о свершившемся факте, приходилось защищать его завоевания от «нападок наших капиталистов и нашей мещанской соглашательской коалиционной клики (то есть коалиционного Временного правительства, в которое входили министры-капиталисты и министры-социалисты. – Д. Ч ), которая вместе со Скобелевым старалась всеми силами затормозить это явление и втиснуть его в рамки демократического государственного контроля, который в конце концов был не что иное, как бюрократический контроль, такой же, как в Германии, [где] тот же самый государственный социализм». Наконец, пятая петроградская конференция фабзавкомов, проходившая уже в условиях победившей большевистской революции, закрепила понимание рабочего контроля как активного, наступательного, хотя после этого фабзавкомы «и получили целый ряд нападок, целый ряд грязных обвинений в каком-то анархизме, сепаратизме, в военно-заводском патриотизме и всех прочих измах со стороны нашей буржуазной печати, всех подонков, прихвостней и подхалимов капиталистической буржуазии». «Если мы дальше перейдём к нашей пятой конференции, – разъяснял Кактынь своё понимание имевшихся разногласий, – то там уже после октябрьских побед нам пришлось декларировать контроль, как наше право объявлять себя основными ячейками государственного контроля и предъявлять его в более широком, более глубоком смысле, не в смысле пассивного наблюдения и каких-нибудь глупых собеседований с капиталистами и хозяевами о том, что нужно сделать такую-то работу или такую-то. Вместо этих собеседований наш рабочий контроль обращает своё активное вмешательство в хозяйственную жизнь». Кактынь призвал собравшихся последовательно развивать взятый на предыдущей конференции курс, подчеркнув, что «цель рабочего контроля – это цель регулировать [и] организовывать народное хозяйство», то есть поставил знак равенства между рабочим контролем и рабочим управлением как в рамках отдельных фабрик и заводов, так и в масштабах всей национальной экономики

.

Предложенное докладчиком понимание рабочего контроля и его функций нашло понимание большинства делегатов конференции и было закреплено сразу в нескольких обсуждавшихся на ней документах: «Уставе фабрично-заводского комитета», «Инструкции к положению СНК о рабочем контроле [от 14 ноября 1917 г.]», «Положении о районных (областных) и местных Советах народного хозяйства» и др.

Так, в одобренной конференцией резолюции о рабочем контроле основным органом, призванным осуществлять контрольные функции непосредственно на предприятиях, провозглашались фабрично-заводские комитеты. Фабзавкомы должны были формироваться на самой широкой демократической основе всеми работниками предприятия в ходе всеобщих, прямых и т.д. выборов. В трактовке делегатов VI конференции петроградских фабзавкомов рабочий контроль, действительно, больше напоминал систему управления предприятием, чем систему надзора над хозяйственной деятельностью частных владельцев. Фабзавкомам предоставлялось право (можно даже сказать вменялось в обязанность):

1) устанавливать схему организации предприятия;

2) производить обследование технического оборудования и его использования;

3) определять себестоимость выпускаемой продукции;

4) выяснять имеющиеся заказы и распределять их по мастерским;

5) выявлять по финансовым книгам актив и пассив баланса, а также свободную наличность предприятия;

6) следить за правильностью расходования средств, за правильностью ведения финансовых книг и соответствующей корреспонденцией;

7) выявлять условия заключаемых договоров и поставок и, в случае их несоответствия интересам предприятия, приостанавливать их;

8) производить количественный и, по возможности, качественный учёт сырья и топлива;

9) разрабатывать правила внутреннего распорядка на предприятиях;

10) производить приём и увольнение рабочих и служащих;

11) отводить тех лиц администрации, которые не могут обеспечить нормальных отношений с рабочими;

12) производить нормировку рабочего времени и т.д.

Говорилось в резолюции и о системе рабочего самоуправления в целом. Специальным пунктом инструкции предусматривалось формирование региональных и всероссийских органов рабочего контроля. Управляющие и координирующие органы должны были создавать на началах «демократического централизма из представителей низших органов рабочего контроля путём выборов на конференциях и съездах»

. Более подробно структура и функции высших органов рабочего контроля раскрывались в «Проекте положения о районном Совете народного хозяйства» и других документах конференции, закреплявших представление о рабочем контроле как об активном вмешательстве рабочих в производство.

Непросто шло на VI конференции петроградских фабзавкомов обсуждение и других проблем, в частности порождённых конверсией, в тот момент набиравшей обороты по всей Советской Республике. Как уже отмечалось, фабзавкомы добровольно взяли на себя выработку и выполнение планов демобилизации промышленности

. Свой весомый вклад в переориентацию промышленности на выпуск мирной продукции сыграл и Центральный совет ФЗК, о чём также уже было упомянуто. Поэтому не удивительно, что демобилизация оказалась в центре внимания участников и гостей конференции. К обсуждению хода демобилизации подталкивала и ситуация, сложившаяся в городе. По мнению многих наблюдателей, петроградская промышленность находилась фактически на грани остановки. Не хватало ни хлеба, ни угля, ни электроэнергии. В цехах шли массовые расчёты. В не последнюю очередь бедственная ситуация складывалась как раз в силу проводимых конверсионных мероприятий, должным образом не подготовленных ни организационно, ни экономически, о чём речь шла в соответствующих разделах монографии. В связи с аннулированием военных заказов 20 декабря возглавляемый А.Г. Шляпниковым Народный комиссариат труда принял распоряжение, согласно которому все фабрики и заводы, выпускавшие военную продукцию, подлежали немедленному закрытию до конца января, то есть на месяц. Но, поскольку большинство продолжавших работу предприятий были связаны с закрывавшимися самым непосредственным образом, инициатива Народного комиссариата труда ударяла и по ним. Тревога рабочих о будущем промышленности Петрограда и своём собственном будущем не могла не выплеснуться на заседаниях конференции. А поскольку похожая ситуация складывалась и в других промышленных центрах страны, в дискуссии приняли участие рабочие не только петроградских заводов и фабрик, но и гости из других регионов страны, в частности с Урала, где проблема конверсии также являлась одной из наиболее болезненных. Во многих выступлениях звучала критика и центральных государственных учреждений, и руководящих органов рабочих организаций за непродуманность шагов по демобилизации, постоянные метания, плохую организацию. Однако большинство делегатов с мест признавало, что никто, кроме самих рабочих, не сможет сдвинуть дело с мёртвой точки.

По итогам состоявшегося обмена мнениями было принято сразу две резолюции, что говорит о заинтересованности активистов фабзавкомовского движения в успешном ходе демобилизации. Первая резолюция касалась централизации органов, руководящих от имени Советской власти конверсионными мероприятиями. Вторая резолюция содержала развёрнутое понимание проблем демобилизации, как они виделись делегатам и гостям конференции, то есть самим рабочим оборонных предприятий. Некоторые аспекты этой резолюции представляют существенный интерес для понимания психологии того времени. В резолюции отмечалось, что демобилизация промышленности должна обязательно иметь общенациональный характер, проводиться централизованно и планомерно. Её результатом должно стать полное переустройство всей промышленности, поскольку до революции в России не существовало «организованного и правильного хозяйства». Резолюция подчёркивала, что демобилизация возможна только при активном участии в ней рабочего класса, который единственно заинтересован в строительстве новой экономики на здоровых, плановых началах. Тем самым демобилизация виделась делегатам конференции как ещё один, вслед за рабочим контролем, шаг к «полному обобществлению» промышленности. Решить поставленные демобилизацией задачи, отмечалось в резолюции, российский пролетариат сможет «лишь путём объединения всех своих классовых экономических организаций в стройное здание»

.

Национализация промышленности стала следующим вопросом, обсуждавшийся на конференции. В современной литературе часто можно встретить утверждения, что национализация явилась результатом злой воли большевиков. Именно большевикам приписывается инициатива в деле перевода основных мощностей промышленности из частных рук в собственность государства. Но, как замечает японский исследователь Е. Цузди, большевики отнюдь не склонны были форсировать национализацию. Страна переживала острый кризис, связанный сперва с участием в войне, а затем и с переходом от войны к миру. Конверсия неминуемо должна была вылиться и, как было сказано выше, действительно вылилась в сокращение производства, обвальный рост безработицы и т.п. Советское правительство не решалось в этих условиях брать на себя всю ответственность за грозившую отечественной экономике разруху, готово было на любые возможные альянсы, в том числе с крупными магнатами того времени. Отметим, что тезис, сформулированный Е. Цудзи, можно и даже следует усилить – большевики не только не стремились к развёрнутой национализации на практике, но и не планировали её в теории. VI конференция пришлась на тот период, когда руководство страны ещё надеялось найти взаимоприемлемый компромисс с торгово-промышленными кругами. В подтверждение этого можно сослаться, например, на исследования, проведённые Р. Пайпсом, которого никоем образом нельзя заподозрить хотя бы в малейшей симпатии к большевикам. Он, в частности, анализирует план экономического развития, предложенный в номере «Известий» за 18 ноября 1918 г. Ю. Лариным. Этот план, в некоторых его параметрах одобренный В.И. Лениным и даже частично осуществлявшийся на практике, не предусматривал национализации. Государственное воздействие на экономику должно было ограничиваться принудительным синдицированием добывающих отраслей промышленности, производства потребительских товаров, транспорта и банков, отчасти жилья и розничной торговли

. Частная собственность и оборот акций сохранялись, хотя и появлялся новый важный элемент экономического развития – планирование

.

Такова была позиция властей. Но сами рабочие относились к национализации совершенно иначе. Для них национализация предприятий означала, во-первых, продолжение борьбы за «фабричную конституцию», во-вторых, воспринималась как восстановление естественных для русского человека патерналистских связей между обществом и государством, «отеческого» отношения власти к рядовым гражданам

. Тем самым многим рабочим национализация виделась как единственная реальная альтернатива разрухе и физическому вымиранию, как необходимое дополнение политики мира и начавшейся демобилизации промышленности. В силу этого рабочие так настойчиво добивались от большевиков немедленно начать национализацию, и, не найдя на первых порах их поддержки, сами, в обход центральных учреждений, снизу начинали процесс массовой национализации. И не стоит обвинять рабочих в наивности – другого выхода, другого пути выжить у них в тех условиях часто, действительно, не имелось (первые случаи национализации зафиксированы, как правило, на тех предприятиях, владельцы которых осознанно вели дело к их разорению и закрытию, этот факт в той или иной форме неоднократно упоминался и делегатами конференции).

С докладом от ЦС ФЗК по вопросу о национализации выступил М. Н. Животов. Дополнительно, для прояснения финансовых и общехозяйственных условий в республике, был заслушан содоклад от руководства Народного банка, который, по поручению Г. Л. Пятакова, сделал Каневский. В своём выступлении Животов отметил, что сам по себе переход предприятия в руки государства означает факт плохого управления им его прежними владельцами. «Таким образом, – подчёркивал он, – самим декретом или распоряжением выражается недоверие этому управлению». В то же время Животов не скрывал, что национализация имеет не только экономический, но и политический смысл. «Мы, рабочий класс, являемся теперь силой, политическая власть теперь в наших руках, но экономическая власть до сего времени в руках буржуазии», – подчёркивал он и призывал, – … на место экономической власти буржуазии посадить власть рабочего класса». В то же время, признавал докладчик, многие частные предприятия обходятся без государственных субсидий, «тем самым облегчают государственную казну». «Вот и получается, что не вся промышленность должна быть национализирована, не все предприятия, а некоторая часть должна находиться ещё в руках частных предпринимателей, для того чтобы выкачать из карманов капиталистов деньги», – подводил итог он. Будучи опытным активистом рабочего движения, Животов понимал, что даже в случае неизбежной национализации рабочий класс и его молодое государство столкнётся с определёнными трудности организационного плана. Поэтому основной задачей дня он назвал не столько саму национализацию, сколько скорейшее формирование технического и управленческого аппарата, который смог бы прекратить анархию и внести порядок и централизацию в работу промышленности

.

Выступавшие в дискуссии по докладу Животова, как правило, не выказывали и малейших сомнений в необходимости передачи управления промышленностью в руки рабочего класса, разногласия имелись по чисто техническим вопросам, к примеру, о формах обобществления производства: национализация или социализация. Большинство рабочих попросту не видело разницы между национализацией, муниципализацией, социализацией и т.п. Для них разглагольствования на эту тему казались пустой демагогией, игрой в слова – главное, чтобы руководство промышленностью перешло от капиталистов к органам рабочего самоуправления. Если кого-то и занимали вопросы теории, то это были анархисты Так, неоднократно выступавший на конференции Блейхман не обошёл вниманием и вопрос о национализации: «… Идея национализации ничего общего с рабочими не имеет! – разгоряченно уверял он. – Запомните это раз навсегда. Идея национализации – это чисто контрреволюционная, буржуазная идея, она проводится, чтобы больше ещё закрепить рабочих, больше закрепостить трудовое крестьянство – вот для чего создаётся идея национализации. Для нас – рабочих, товарищи, безразлично, кто будет над нами властвовать, кто будет приказывать: столько-то работай. Вы слыхали, что фабрично-заводским комитетам решающего голоса [в управлении национализированными предприятиями] дать нельзя. Вот -создавай, работай, живи для паразитов, которые сидят в канцелярии. … Для нас безразлично: кто будет собственник – государство или частное лицо. Будет та же клика чиновников, которые будут там распоряжаться»

. И хотя страстная речь Блейхмана неоднократно прерывалась рукоплесканиями, никто из выступавших после него представителей петроградских предприятий не разделил его озабоченности. Наоборот, многие порицали его за излишнюю категоричность и абстрактность суждений, оторванность от реальной жизни трудовых коллективов.

Гораздо больше времени делегаты конференции посвятили другому вопросу, который при определённых условиях из технического мог стать главным – вопросу о темпах и масштабах предстоящей национализации. Выявилось два подхода. Часть записавшихся в прения полагала, что затягивать с национализаций очень не следует, но

и проявлять торопливость тоже не стоит. Так, один из участников конференции Розенштейн призвал не спешить с национализацией. «… Когда проводим в жизнь наши планы, мы спотыкаемся. Надо признаться, что у нас, рабочих, нет ни инженеров, ни бухгалтеров опытных, на которых могла бы стоять промышленность, – рассуждал он, – … национализировать заводы, фабрики, мастерские и т.п. всё сразу не будет уместно, да и невозможно». Розенштейна поддержал член заводского комитета Сестрорецкого оружейного завода М. Седин: «Я скажу маленький пример, – обратился он к залу, – если мы выносить будем декреты сверху, отсюда резолюции, постановления, то они будут в соотношении с тем, как когда Иисус Христос кормил 5 хлебами 5000 человек. Я соглашусь, что был Иисус Христос, я поверю, что он кормил 5000 5 хлебами, но я не смогу согласиться с тем, чтобы эти 5000 человек были сыты»

.

«Пессимистам» ответил член рабочего комитета Ижорского завода Цезарь Мосевич. Он подчеркнул, что вопрос национализации уже решён самой жизнью. Национализация стала ответом на беспомощность и саботаж со стороны прежних владельцев фабрик и заводов, которые чуть что – шли на закрытие предприятий. Он верил, что только рабочие смогут наладить производство, «ибо это в их интересах». «Я бы предложил со своей стороны, – поддержал Мосевича член заводского комитета завода акционерного общества «Вестингауз» Б. Юсис, – обязательно, и не отлагая, национализировать заводы». Свою решительность он объяснил тем, что пока завод находится в руках «предпринимателя, то этим подрываются интересы не только рабочих этого завода, а во всём масштабе», в масштабе всей Советской республики. «Тут задавали другой вопрос, – продолжал он свою напористую речь, – нужно ли частично национализировать, – я бы сказал, что с моей точки зрения, если по частям национализировать, это будет хуже». Другой участник прений Вишняк также заявил, что «нам брать заводы и фабрики … нет никакой опасности». Но при этом он сделал весьма примечательную оговорку: «Брать их надо, безусловно, с тем чтобы самим нам, рабочим, поставить строгую дисциплину труда. Это на первом плане. Если у нас самосознание и дисциплина труда будут строго определены, тогда, вне всякого сомнения, что ни в одном предприятии убытка не будет, потому что у нас все будут работать и никаких трутней, так называемых, как в пчелином улье, не будет». С ним согласился ещё один делегат конференции Алексин: «Взявши промышленность в руки, нельзя же только то [и делать], что сидеть и получать деньги. Надо работать, товарищи, создавая промышленность, надо, значит, усилить производительность. И тогда благо нам будет, товарищи, тогда всё будет в наших руках»

.

Ответы на многие из волновавших участников состоявшихся прений вопросов были даны в резолюции, принятой конференцией 22 января 1918 г. Она неизбежно имела компромиссный характер. Начиналась резолюция с многозначительной декларации, повторявшей один из ключевых тезисов доклада Животова: «Полагая, что политическая власть пролетариата, – подчёркивалось в ней, – является действительной властью лишь при условии его экономического господства, что только при переходе производительных сил России в руки организованного пролетариата [будет] обеспечено дальнейшее экономическое развитие страны в интересах пролетариата и всего общества, 6-я конференция фабрично-заводских комитетов [Петрограда] постановляет: […] признать необходимым переход всех орудий производства, фабрик, заводов, рудников в руки государства». Голосовавшие за резолюцию рабочие не отрицали, что процесс обобществления производства не может быть осуществлён немедленно, без специального технического аппарата, поэтому в качестве такового на первых порах предлагали использовать создаваемые фабзавкомами и профсоюзами демобилизационные бюро по отдельным отраслям промышленности, «цель которых -демобилизовать промышленность, подготовить национализацию и провести её». Делегаты конференции настаивали на обобществлении в первую очередь предприятий, наиболее приспособленных к мирному производству и устойчивых в финансовом отношении. «Республика, – пояснялось в связи с этим в резолюции, – не только берёт из рук хищников разрушенное хозяйство, которое ложится бременем на народную казну, но и те предприятия, которые могут интенсивно работать, давая народу предметы хозяйства и тем самым помогая оздоровлению народного достояния». Кроме того, документ поддерживал карательную направленность конфискации отдельных производств: «В переживаемый момент борьбы, саботажа, неподчинения буржуазии власти пролетариата, – отмечалось в нём, – конференция требует беспощадной с ними борьбы: все фабрики, заводы, рудники, владельцы которых не признают рабочего контроля, явно и скрыто саботируют, не желают продолжать работу в предприятиях и не заботятся обеспечить условия работы в предприятиях, должны быть немедленно переданы в собственность пролетарской Республики»

. Оценивая характер принятой резолюции, Е. Цудзи подчёркивал, что среди важнейших её особенностей было ответственное отношение рабочих к своим действиям, окончательное решение они принимали не спонтанно, а «как настоящие хозяева фабрик и заводов».

Возвращаясь к тому, с чего мы начали наш разговор о VI петроградской конференции фабрично-заводских комитетов, то есть к вопросу о взаимоотношениях фабзавкомов и профсоюзов, мы можем констатировать, что его появление в повестке дня конференции не было случайным, в той или иной степени он постоянно присутствовал при обсуждении практически всех прочих вопросов: о рабочем контроле, о планах демобилизации, о национализации и т.д. Тем самым отдельное обсуждение проблем консолидации сил производственного и профессионального самоуправления вполне вписывалось в контекст конференции. Так же как и прежде, в дни проведения I Всероссийской конференции фабзавкомов в октябре 1917 г. и I Всероссийского профессионального съезда, тремя неделями ранее в начале января 1918 г., дилемма формулировалась так: сотрудничество или подчинение? Далеко не все активисты-фабзавкомовцы были в восторге от грядущего поглощения низовых рабочих комитетов и установления над ними диктата профсоюзной бюрократии. Некоторые делегаты конференции вообще выразили недоумение по поводу торопливости, с которой им навязывалось непопулярное в рабочих массах решение. «Я скажу, – заметил один из них, – что мы на конференцию пришли и вопроса [этого прежде] не обсуждали. Мы на местах ничего о предполагающемся слиянии не знали». А посему предполагавшуюся реорганизацию он потребовал предварительно «обсудить на местах»

. Даже официальный докладчик от ЦС ФЗК рабочий завода «Сименс и Шуккерт» И. Иванов отметил, что профсоюзы, как форма пролетарской самоорганизации, возникли ещё при капитализме. Поэтому они решали задачи, не выводившие рабочих за пределы буржуазного строя: выступали за повышение зарплаты, за дисциплину труда и т.д. Фабзавкомы же возникли в совершенно иных условиях, когда рабочий класс начал борьбу за социализм, за установление рабочего контроля над производством.

Докладчик подчёркивал, что свою весомую лепту в эту борьбу вносили и руководящие органы фабзавкомовского движения: «… наши центральные фабрично-заводские комитеты расширяются, – говорил он, – принимают всё более обширные формы и во время революции принимают форму не только классовой организации, но и диктаторской власти по отношению к имущим классам». И хотя Иванов в целом поддержал оформление единого блока профсоюзов и фабзавкомов, а заодно и постепенную ликвидацию центральных органов фабзавкомовского движения, косвенно он продолжал проводить прежнюю линию ЦС ФЗК на то, чтобы центром объединения могли оказаться именно фабзавкомы

.

Большинство выступавших в прениях в той или иной форме поддержали основного докладчика. Некоторые из них были настроены даже ещё более решительно в пользу объединения, чем он. Наиболее близкую к официальной позицию занимали василеостровские рабочие и члены Союза металлистов, то есть кто уже успел в большей или меньшей степени поучаствовать в объединительных процессах на локальном уровне. Так, представитель Союза металлистов Алексеев заявил: «Я приветствую, что мы наконец наметили пути … к слиянию наших "генералов"»